Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2013
Рецензии
Георгий Яропольский. «Нечто большее»
Нальчик: Эльбрус, 2012.
Когда строка идет от Бога…
«Нечто большее» — шестой сборник стихов Георгия Яропольского. В краткой аннотации сказано: «Новую книгу поэта составили стихотворения и поэмы последних лет». В данном случае краткость может ввести потенциального читателя в заблуждение, ибо под обложкой небольшого двухсотстраничного томика собраны поэтические произведения высокой пробы. Может показаться, что я придираюсь, но для меня разница между «стихами» и «поэтическими произведениями» принципиальная, потому что стихами сегодня принято называть любой текст, написанный в рифму, а то и просто произвольно разбитый на короткие строки. Между тем, как писала Ахматова, «Между помнить и вспомнить, други, / Расстояние, как от Луги / До страны атласных баут». При всем моем уважении к некоторым сочинителям, назвать поэтами я их не могу. И неважно, какую форму для своих стихов они выбирают: длинные «простыни», написанные по злободневным поводам или претендующие на афористичность одностишия, в их текстах нет главного, что делает стихи поэзией, — божественной гармонии. Стихотворная публицистика тоже нужна и сегодня очень востребована, но, к счастью, во все времена рождаются люди, умеющие думать и писать на вечные темы, искать ответы на самые серьезные и безответные вопросы бытия. Как сказала Марина Кудимова, «Поэт существует в волшебном мире: ведь поэзия — это иноговорение, некий надчеловеческий язык». Именно такова поэзия Георгия Яропольского.
Взяв в руки книгу «Нечто большее», рассмотрите ее внимательно. Высокий художественный профессионализм автора проявляется в том, что в книгах Георгия Яропольского нет ничего случайного, все продумано до мельчайших подробностей. Это относится и к оформлению, и (может быть, в первую очередь) к структуре книги. Автор неоднократно признавался в интервью, что исповедует принцип Сергея Эйзенштейна, который говорил, что три кадра, взятые в разных сочетаниях, могут породить шесть разных произведений. Во время чтения сборника не оставляет ощущение, что смотришь фильм, настолько зримы подробно прописанные или обозначенные несколькими штрихами образы, так продуманно размещены произведения: как и положено по системе Станиславского, все работает на некую «сверхидею» книги. Композиционно сборник разбит на три части и предваряется стихотворением «Стартовая страница», в котором выделены отсылки ко всем трем частям.
Первая часть — «Игра в жмурки». Как ведущий в детской игре с завязанными глазами вслепую натыкается на самые различные предметы и по очереди исследует их, так поэт ведет нас по галерее причудливых образов, возникающих в стихотворениях первой части, меняя маски, играя различные роли. Вот он — городской сумасшедший, а вот — велосипед, тень, негодяй, несчастный влюбленный и счастливый возлюбленный — и даже… охотник на ангелов (как тут не вспомнить Тарковского «Так соль морей и пыль земных дорог / Благословляет и клянет пророк, / На ангелов ходивший в одиночку»). Испробовав, кажется, все возможные земные ипостаси, автор подводит читателя к идее абсурдности человеческого бытия — в конце первой части помещен великолепный цикл абсурдизмов «Обратный отсчет»: «Одна теперь у нас отрада — / благословенный наш абсурд». Именно к такому выводу неизбежно приходит любой человек, исключивший из своей жизни Бога: жизнь только материальная абсурдна и бессмысленна. Тот, кто не желает мириться с этим, обязательно вспомнит Отца небесного, как и происходит со сквозным лирическим героем книги. «Бог есть любовь?» — робко спрашивает он в стихотворении, завершающем первую часть. Но его сознание не может совместить образ Бога, который есть — любовь, с тем Богом, который позволяет совершаться человеческим злодеяниям, переросшим в наше время все мыслимые пределы, и первая часть книги завершается горькой иронией: «И мы киваем: да, наверно, / во всей творимой мегасмерти / повинна лишь людская скверна, /а Бог … Он есть Любовь, поверьте! // …Любовь всегда сродни убийству, / о чем мы часто забываем / (поскольку Уайльда к букинисту / снесли). С любовью — убиваем!»
Обращение к религиозной тематике характерно для Георгия Яропольского. Как сказал Александр Царикаев, чьи слова предпосланы поэме «Потерянный ад», поэзия Георгия Яропольского «продолжает традицию богоборчества…». Я бы скорее назвала ее поэзией богоискательства, ибо любое богоборчество уже есть признание существования Бога — не будем же мы бороться с тем, чего не существует. Признавая существование Бога, богоборец ищет для себя возможности — верить. Борьба идет не с Божественной идеей как таковой, а с принятыми в человеческом обществе формами, в которые облекается вера. Обрядовая, примитивная религия, восходящая к традициям первобытного язычества, круто замешанная на суевериях, не может удовлетворять духовные потребности современного образованного человека. Кроме того, каждый идет к Истине своей дорогой.
Центральное место в книге — вторую часть — занимает грандиозная поэма-трактат «Потерянный ад». Ее объем — 999 (перевернутое «число зверя») строк.
Девятьсот — девяносто — и девять:
столько строк будет в этой поэме;
для нее очень даже по теме
три шестерки тормашками вверх —
ад закрыт, ничего не поделать,
вместо зверя пришел человек.
В поэме тридцать три главы, каждая глава содержит по пяти шестистрочных строф с нестандартной системой рифмовки. Завершается поэта девятистрочным эпилогом. Такая структура и специально придуманная строфа облегчает читателю освоение масштабного стихотворного текста, содержание которого носит далеко не развлекательный характер. «Потерянный ад» еще ждет своих критиков и исследователей. Его содержание составляет блестящий анализ современного общества, в котором потерян не только рай (читай — надежда), но и ад (сиречь — страх греха), выполненный на широком историческом и культурном фоне и поднимающийся до высот философских обобщений. Размышляя о природе человека и о путях его духовной эволюции (или — инволюции?), автор беседует и спорит с Гомером и Овидием, Данте и Пушкиным, Сократом и Парацельсом, Ньютоном и Эйнштейном, Сартром и Камю, вспоминает гибель «Титаника» и Холокост, Освенцим и Хиросиму, вызывает к жизни образы Люцифера и Каина, Агасфера и Орфея.
Третья часть сборника носит название «Крокодиловы слезы». Составляют ее стихотворения различных жанров, хотя стихи Георгия Яропольского можно только весьма условно отнести к гражданской или любовной лирике или к любой другой из общепринятых поэтических рубрик, потому что они не вмещаются в прокрустово ложе жанров, выпирают из них — слишком его стихи похожи на жизнь, которую невозможно загнать в заранее кем-то очерченные рамки. Мозаичное полотно «Крокодиловых слез» затрагивает все стороны человеческого быта и бытия — от тараканов (стихотворение «Брешь») до memento mori («Латынь с советом…»). Читая подряд не связанные, казалось бы, друг с другом стихотворения, составляющие третью часть сборника, внезапно ловишь себя на мысли, что жизнь прекрасна и все слезы, проливаемые нами над неприятностями и страданиями, выпадающими на долю человека, в каком-то смысле — крокодиловы, ведь родившись, воплотившись в нашем реальном мире, мы уже получили самый главный в жизни подарок, мы уже — счастливчики, ибо жизнь во всей своей полноте есть высшая и абсолютная ценность. Вот мы и разгадали авторский замысел, а вернее, поэт подвел нас к этой мысли. Только духовно прозревший человек (прекративший «играть в жмурки») может понять себя, других, окружающий мир и в конечном итоге — приблизиться к Истине.
Завершает книгу стихотворение «Откровение», написанное по мотивам «Апокалипсиса» Святого Иоанна, поэтическое переложение которого Георгий Яропольский сделал в свое время:
На два мой мир расколот:
в тусклом ночном окне
вижу небесный город,
что отражен во мне.
Лирический герой книги приходит к пониманию двойственности человеческой природы и, вычленив, осознав свою духовную составляющую, получает доступ к возможностям, к мирам, недоступным тем, кто живет только как физическое существо:
Свет — среди липкой сажи,
крошек да комаров…
Мир не расколот даже —
множество в нем миров!
Все настоящие, большие поэты — мистики в том смысле, что имеют собственный опыт общения с Божественным началом. Называется это вдохновением. Если стихи вдохновенны — т. е. вдохновлены, — если в них живет Божественная гармония, это и есть поэзия. Конечно, поэты отличаются друг от друга — частотой и интенсивностью «общения с небесами», индивидуальными психическими аппаратами — «приемниками», настроенными на Божественную волну, а также другими свойствами личности, в частности, версификационными способностями, языковым чутьем. Но в основе каждого отдельного поэтического феномена лежит вдохновение. Как, кому и почему дается этот дар, который Игорь Меламед в статье «Совершенство и самовыражение» назвал благодатью, — сие тайна великая есть. Эта тема подробно разработана в отечественной и мировой литературе (вспомним хотя бы «Моцарта и Сальери» Пушкина) и слишком велика и серьезна, чтобы поднимать ее в рецензии. Я ограничусь здесь констатацией: лучшие стихи Георгия Яропольского несомненно отмечены Божественной благодатью, которую поэт сам не может не осознавать. Приметы этого осознания рассыпаны во многих его стихотворениях. Например: «Бешусь я потому лишь, / что помню опрокинутую высь», это из стихотворения «Закат», «мерещатся мне письмена впотьмах, / вот только язык — какой?» — «Стартовая страница». А стихотворение «Холмистое небо» все построено на, казалось бы, игровой ситуации: автор ходит по земле, но ощущает себя идущим вверх ногами, то есть нормальное положение для него — идти по небу… Все это — описания моментов проникновения поэта в мир иной, чем наша привычная реальность. Наконец, в стихотворении «Откуда эта сила прет?..» Георгий Яропольский кратко и исчерпывающе говорит об источнике любого поэтического дара:
Первооснова:
не умерщвленный плотью дух,
в нем — сила слова.
Осознание своей связи с высшим началом дает поэту уверенность и силы на свершение поистине грандиозных задач (а кому бы не дало?). Он смело заявляет:
Бессмыслица — искать решенье,
когда оно в «Ответах…» есть.
Немыслимого постиженье —
лишь в этом истинная честь.
Защищенный благодатью, поэт не боится никаких земных невзгод, и, даже если его физическое начало хочет избежать боли, он все равно идет на нее осознанно, ибо понимает, что «красота немыслима без боли», а именно «свербящая тоска по красоте» ведет его по жизни. Здесь речь идет, конечно же, о той Божественной красоте, которая, по словам Достоевского, спасет мир.
Именно осознанным приятием всего, что посылает жизнь, так покоряет любовная лирика Георгия Яропольского, в которой, на мой взгляд, больше отображается не объект, но субъект: его (героя и автора) способность испытывать большое чувство, умение воспринимать те или иные его нюансы. Боязнь боли лежит в основе страха жизни вообще и любви в частности. Люди часто боятся любить, потому что знают, что чувства эфемерны и приносят душевную боль, которая бывает непереносимее боли физической. Лирический герой нашего автора бесстрашно бросается в любовь: «заранее я знал, на что иду, / когда тебя коснулся беглым взглядом». Непостоянство чувств его не пугает:
Да здравствует непостоянства
благословенная чума!
Мне лишь одно по жизни ясно —
что от тебя я без ума.
Он даже готов взять на себя боль любимой: «…пусть яд в меня перетечет — / клянусь, я не подам и виду». Очевидно, что любовь для поэта — глубокая внутренняя потребность, пушкинское «И сердце вновь горит и любит — оттого, / Что не любить оно не может», только выраженное современным языком и в наших современных реалиях.
Иронизируя над множеством стихов, которые принято относить к жанру любовной лирики и которые пишутся по шаблонам, не меняющимся веками, поэт говорит:
«Я люблю тебя…» Господи Боже,
кто ж подобной туфты не твердил!
Не хочу изъясняться похоже:
в прошлой жизни я был крокодил.
Сам он о любви говорит по-мужски жестко, слово «любовь» в его любовной лирике почти и не встретишь, часто при прочтении стихотворения понимание того, что речь идет о любви, может прийти только в последней строфе, но тем сильнее получается эффект. Легковесностью чувств лирический герой Георгия Яропольского не страдает. Здесь все — всерьез, все — по Гамбургскому счету: и страсть, и нежность, и страдание. Для него любить это не «цветик удовольствия» срывать, а сродняться, прорастать друг в друга до состояния сообщающихся сосудов:
Коль становится боль судьбою,
мысли черные мозг сосут,
помни, милая: я с тобою —
сообщающийся сосуд.
Ограниченный объем рецензии не позволяет не только разобрать, а даже коснуться многих граней дарования и творчества Георгия Яропольского. В частности, неохваченной осталась интереснейшая философская лирика поэта и его переводы, два из которых (из Филипа Ларкина) он включил в сборник, мы не поговорили о стихах, посвященных родным местам — Кавказу и Нальчику, не упомянули о его великолепных юмористических и иронических стихах (как написал в предисловии к первой части книги Джамбулат Кошубаев, «Одна из наиболее характерных черт стиля Георгия Яропольского — самоирония, доходящая до гротеска») и много еще о чем… Все это читатель может самостоятельно найти в сборнике, и я по-хорошему завидую тому, кто еще не встречался со стихами Георгия Яропольского: он получит большое удовольствие.
В последней строфе завершающего книгу стихотворения автор говорит:
К дьяволу проволочки!
Скоро подступит край.
Время расставить точки
мне над своими «i».
Конечно, речь может идти о подведении только промежуточных итогов, поскольку книга свидетельствует о том, что поэт находится на пике формы. Прекрасная, совершенная гармония его стихов доказывает — он достиг благословенной поры, когда бурлящая творческая энергия уравновешивается (но не укрощается!) накопленным жизненным и профессиональным опытом, когда для воплощения самых смелых планов достает умения и возможностей, когда «уже можется» и «еще хочется».
А мы будем ждать — новых книг, публикаций, новых стихов.
Лера МУРАШОВА