Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2013
Рецензии
«Обретенный голос»
М.: Издательство журнала «Юность», 2011
Пожелтевшие письма с фигурным, отчасти непонятным почерком, лежат передо мной. Они прошли через годы, эти письма, наскоро нацарапанные карандашом, добрались до нас из Западной Белоруссии, где со дня на день могла вспыхнуть война. Они, эти послания оставшейся дома жене, отправлял политрук Сергей Петров, учитель и поэт, юный директор школы, волею судьбы занесенный на фронт.
И погибший летом 1941 года в возрасте 27 лет. Он мог стать поэтом, этот парень, и, наверное, стал им, раз стихотворения, написанные на линии фронта, публиковались в «Красноармейской правде» и газете «За советскую Россию». Народный белорусский поэт, Пимен Панченко, работавший во время войны во фронтовых изданиях, писал ему и: «…радовался, что есть такие способные поэты. Стихи Ваши свежи, “Стальные песни” будут помещены». Спустя 70 лет о Петрове написал Лев Аннинский, подвел итог краткой жизни, охваченной войной и поэзией: «Сгорел, рванувшись туда, где блеснули штыки и огни. Сгинул в 1941 году. Успел за 27 лет жизни стать профессиональным поэтом».
Поэтический сборник «Обретенный голос», вышедший в издательстве журнала «Юность», включает не только стихи самого Петрова. В нем «обретают голос» поэты — участники поэтического конкурса, посвященного его памяти. Они, преимущественно молодые, авторы толстых литературных журналов, победители самых разных конкурсов, пишущие в разных стилях и жанрах, оказались собраны под одной обложкой, соприкоснувшись, таким образом, с трагической судьбой молодого поэта, отдавшего жизнь за их будущее и творчество — за их голос.
В первую очередь, сборник интересен синкретизмом поэтических жанров. Рядом прекрасно сосуществуют авторы «Нашего современника» и «Ариона», «Детей Ра» и «Юности». В кажущейся разноголосице кроется единство. Александра Пожарская добавляет «северную» нотку: «Ухожу без оглядки (пока по одной / Бестолковые звезды наверх не сбегутся), / Чтоб не видеть, как дом, будто очередной / Сгнивший зуб выпадает во тьму из Иркутска». Интонация невозможности, лианное сплетение слов, мир в мрачных тонах. Что это? Память. «Стерта память, и по полу страх засквозит: / Предки умерли, мы не живем, только в сером / Механическом городе делаем вид, / Что нам есть чем заполнить бокалы, фужеры…». Или: «Их будет больше в день последний, / Когда свои выносит бредни / На алом блюде Клоун Клон, / Пока не расточит свой звон / В горящей маленькой передней / Самоубийцы телефон». Это ведь тоже о памяти, неуловимо перекликаясь с Мандельштамом. Только автор другой — Галина Рымбу. Она, сменившая Омск на Москву, прошла путь от силлабо-тоники к верлибрам и обратно, попала в лонг— и шорт-листы, стала лауреатом многих престижных премий. Но не это главное. Важнее, что остаются отзвуки в памяти, возвращающие к чему-то щемяще-трогательному, туда, где «мама мне несет домой / пальто с ромашкой полевой».
Трудно говорить о многоголосии авторов сборника, представленных всего по нескольким стихотворениям, пусть Анна Ахматова и считала, что для понимания поэта достаточно и трех стихотворений. Но есть явление, есть голос, разделенный на 38 фрагментов (именно столько авторов представлено в книжке). Не только участников и победителей конкурса — судей: конкурсантов прошлых лет, приглашенных членов жюри. Они дополняют, расширяя интонационное и временное пространство сборника. Кирилл Ковальджи, родившийся в 1930 году, когда юный Петров еще и не помышлял о директорской карьере, может повернуться к прошлому лицом, чтобы молвить: «С возрастом, как с перевала, / я смотрю, и глаза мои сухи: / видел я, из какого прекрасного материала / делаются старухи».
А стихи делаются из слов, те — из букв, а они — из волшебной материи слуха, осязания, обоняния — наших чувств, растворенных в пространстве и слагающих его.
Что важнее — сохранить память об ушедшем поэте или воздать должное нынешним авторам, живущим в непоэтическое время? Определенного ответа на этот вопрос нет. Потому что время всех уравняет, сохранив в память о нас лишь строчки да отрывочные записи. А может, и они пропадут без возврата. Важнее, что мы живы и не разучились чувствовать, воспринимать, сострадать. Все остальное — лишь след на бесконечно меняющемся лице мира.
Владимир Коркунов