Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 2, 2013
Рецензии
Платон Беседин «Книга Греха»
СПб: Алетейя, 2012
Дебютный роман Платона Беседина «Книга Греха» кинематографичен. По нему можно (и, пожалуй, нужно) снять фильм. Этакие «Карты, деньги, два стола» русского разлива. Славянского, во всяком случае, памятуя о том, что автор живет на Украине. Ну да разница в менталитете не существенна.
«Книга греха» — антилитература, которая только в нашей стране (политкорректнее — в пространстве нашего менталитета) может стать литературой и привлечь к себе критиков и некоторое количество читателей. Наконец, это книга преодолевшая постмодернизм, поскольку постмодернизм актуален лишь тогда, когда общество способно воспринимать и узнавать цитаты, самостоятельно их интерпретировать. Для отупевшего общества (вспоминаем слова Сергея Чупринина о пятистах посетителях всевозможных литвечеров в столице, мигрирующих с площадки на площадку) нельзя «цитировать», как это делает, к примеру, Умберто Эко, каждая цитата которого нуждается — для неискушенного читателя — в сноске и пояснении. Кажущийся парадокс — в «Книге Греха» цитаты льются едва ли не через край, но автор внимательно подсказывает читателю — этот фрагмент оттуда, этот отсюда. Все остается в рамках дозволенного и позволительного для восприятия.
Это ведь еще и граница — литературная и жизненная; граница вседозволенного: и того, что можно описать в пределах пары сотен книжных страниц, и того, что можно сделать в жизни и с жизнью. Грань — опасная, после нее — путь в никуда, самоаннигиляция без права возврата.
И все-таки перед нами литературное произведение, пусть и с ожидаемым катарсисом в конце (катарсис некоторым образом сомнителен, поскольку снижает пафос всеобщего разлада). Сюжет, в общем-то, не столь важен, хотя на нем крепятся мысли и теории. «Эта книга социально симптоматийна — предвещает большие потрясения», — предсказывает Сергей Шаргунов, и все было бы так, если бы большие потрясения уже не произошли — в мозгах, в самом сердце социума. Есть ли у этой дороги — греха, страха и смерти — обратный путь, неизвестно. И не является ли описанное в романе всего лишь (всего лишь?) извечной борьбой между добром и злом, принявшей упрощенную, но оттого более дикую и зверскую форму. Дмитрий Данилов умещает фабулу в несколько слов: «…сюжет построен на остроактуальном материале — достаточно сказать, что главный герой состоит одновременно в тоталитарной секте и националистической экстремистской группировке». Все остальное — внутренняя сторона штампов — акции, множественные убийства «хачей», заражения ни в чем не повинных людей смертельным вирусом якобы «свободы». Все описано с таким смаком, сочно и зримо, что трудно отделаться от мысли, что автор не такой же ублюдок и отморозок, как его герой. Впрочем… ублюдок ли Даниил Грехов, заглавный персонаж романа? Не стереотип ли это? Не герой ли это нашего нового, проязвленного времени, когда героем только и может стать убогий в своем одиночестве, покинутый, брошенный на перепутье судьбы человек? Когда нравственные ориентиры стерлись, лозунг «Все люди — братья!» успешно забыт, а на авансцену выходит озверевшая жестокость?
Литературный ряд привести не сложно, но смысла в этом нет. Действительность подбрасывает аналогичные темы, воплощающиеся в моральном разрушении всего и вся, до чего дотянется воображение автора. Свержение ли это этических и моральных памятников прошлого или рефлексия на окружающую действительность? Вопрос устаревший, бывший актуальным в первой половине 90-х; выживших после «Русской красавицы» Ерофеева, физиологических откровений Сорокина и потоков спермы Пелевина читателей трудно удивить, вернее: этими приемами трудно обратить на себя внимание; они работают только в единстве с идеей. Именно в идеологическом русле стоит искать ключ к тому или иному произведению.
Вполне очевидно, что пути (как вектора) у современной русской литературы как такового нет — отдельные произведения калейдоскопично вспыхивают и пропадают, романа-идеи, романа-символа, да просто романа, который стал бы известным не только в узкочитательской среде — не существует. Герой Беседина — это еще и литературный диагноз (не случайно, он сыплет цитатами как из рога изобилия — в тему и не в тему). И если рассматривать «Книгу Греха» не как историю отморозка с тонкой душевной организацией, а как историю отечественной литературы за последние два десятилетия, трагедия оборачивается трагикомедией, число зрителей которой стремительно уменьшается.
В этом кроется и социальная симптоматика, а оценивать общество отдельно от состояния литературы до недавнего времени было недальновидно. Здесь же примостились и грядущие потрясения, а они будут, и каждый новый день доказывает это. Достаточно оглянуться вокруг — танцы в храме, секс в музее, сны церковников о президенте, межнациональная ненависть, нацисты и фашисты, перемешавшиеся с нами. Два раза, добираясь до Удельной (где мне сейчас выдалось жить), Ваш покорный слуга оказывался в одном тамбуре с молодыми людьми, делающими зигу (оба раза), распевающими фашистские песни (один раз), беседующими с лицами неарийской внешности (оба раза) и демонстрирующими нож от бедра до колена (один раз). Это ли не симптоматика? Это ли не показатель болезни общества? Это ли (прошу прощения) не крайнее проявление патриотизма, когда коренная нация подвергается ущемлению и распаду? Не это ли выливается на страницы книг с полным на то основанием?
Платон Беседин затрагивает темы, болезненные и острые, актуальные и жестокие, и отмахиваться от них, находить метафоры, связывающие роман и литературу (да какие угодно!), значит, видеть односторонне. Общество — это интеграция всех процессов, в нем происходящих, государство — гарант законности и исполнения социальных обязательств, которое оно на себя взяло. И в эпоху, когда социальные обязательства возложены на самих людей (парадокс!), стоит ли удивляться появлению националистической организации, борющейся с педофилами (реальность!), секты, прививающей своим адептам вирус свободы (фантазия автора), людям, которые находят способы выживать в недружелюбном и несправедливым мире?
Ничто не происходит случайно. Неслучайны и социальные потрясения, неслучайна и книга Платона Беседина, неслучаен и Грех, равно обращенный и к истории литературы, и к истории страны. Литература — она отражает бытие, и если разобщенность литпроцесса, отсутствие Читателя и Книги, которая станет новой Библией хотя бы для поколения, — не выдумка, а реальность, значит, так и должно быть. Значит, к этому мы пришли, за это боролись (боролись?), и это осталось в сухом остатке. Не больше и не меньше. Важнее всего — куда нам идти дальше? И вот на этот вопрос я не могу найти ответа.
Владимир КОРКУНОВ