Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 12, 2013
Екатерина Ратникова, «Стихотворение с большой буквы»
СПб: Реноме, 2012 (Библиотека «Молодой Петербург»)
Казалось бы, Екатерина Ратникова — постоянный автор «Октября», «НГ Ex libris», «Литучебы», «Детей Ра» — изданий отнюдь не консервативного толка. Но в ее дебютной книге критики ощутим крен в сторону «классичности». «Стихотворение с большой буквы» построено не как сборник статей, а именно как книга (что уже редкость), с продуманной нравственно-профессиональной базой (первое — основное), ощутимым базисом и платформой, — все выводы и рассуждения в ней имеют корень, равно науке в культурном древе.
Замечательна интонация — взятая не просто верно, а единственно верно, уважительная, примиряющая, — спокойная. Здесь нет призывов распять <имярек> и его эпигонов, нет упреков в отрицании пласта литературы — почвеннического толка, нет крика, шума, гама, вздыбленных волос и топорщащихся вен, истерики: что сделали с Россией?! Автор призывает к диалогу, к новому легитимирующему консенсусу, коли нарративы советского прошлого, да и постмодерна перестают удовлетворять систему. Симплифицируя заумь, становясь «писателем текстов», отходя от гордого звания Автора, писатели, а вслед за ними и литература, не только делятся на взаимоисключающие лагеря; единый текст распадается, не восходит к идеалу, а опрощается до молекулярного уровня. Единое литературное поле, подкрепленное духовной и душевной работой, — вот цель Ратниковой-критика, вот основной посыл двух статей, составивших первый раздел книги: «Природа творчества».
Первая из них, «Стихотворение с большой буквы», несколько наивна, если подходить с формальной точки зрения: речь о творческих импульсах — вдохновении, данном свыше (демиургическая сущность поэта), вдохновении, рожденном яркой жизненной причиной (терралогическая или бытовая поэтика) и, наконец, тривиальная потребность писать (без вдохновения). Последнее не свойство графомании; мастера, утратившие вдохновение, способны к словесным играм, однако мало кого прельщают прекрасные, но неживые античные колонны — несколько тысяч лет не прельщают, а вы о Слове — плюнуть и растереть!
Ратникова не боится взяться за эту тему, это смело и дерзко (как, скажем, рифмовать «кровь» и «любовь»), да и на открытие неведомых и прекрасных истин автор не претендует, но как же непросто дождаться в литературном журнале статьи о высшем предназначении автора, о мистике творчества, о Стихотворении с большой буквы! Не наивной выглядит статья Ратникова — анахроничной, не в силу самости, а потому, что мы переступили через основы и стараемся вести диалог о более серьезных вещах, тогда как между профанным дискурсом и дискурсом сакральным (в данном случае профессионалов) — пропасть. И ее пытается заполнить Екатерина Ратникова, которой на момент издания книги исполнилось только 23 года.
Не буду отрицать, что идеологически я со многим не согласен (в споре между «классикой» и «авангардом» предпочту последнее); дело в том, что «игра в классиков» со всеобщей (полу)грамотностью стала достоянием всех — от академика до механика, и «ямбо-хорейное занудство» лезет изо всех щелей — местечковых и «центральных» ЛИТО, сборников «Серебряный ручей» и проч. Парадоксально, но графоман-авангардист милее графомана-«классика» только потому, что сделал единственный шаг в опрощении системы, маленький бунт — ведь система крайне недоброжелательна к тем, кто ее «раскачивает»!
Но Ратникова уверена в своей позиции и доказывает — доступным ей инструментарием, не оскорбляя (разве что — «своим присутствием», но воинствующих дегенератов хватает во все времена) чувства представителей других «литературных конфессий». И потому она мила мне. И потому я слышу ее голос и хочу слушать, и — даже не соглашаясь (не во всем соглашаясь) — готов многое отдать, чтобы она была услышана.
Куда взвешеннее и продуманнее вторая статья «Автор и современность», главный вопрос которой порожден бытием мира в состоянии «пост» — есть ли автор? Автор — есть, говорит Ратникова, и доказывает это, сравнивая, анализируя, споря с невидимым оппонентом — отражением в зеркале, ведь чтобы убедить других в своей правоте, надо вначале убедить себя, отспорив у себя же положенное.
Она сводит конфликт людей пишущих к простой и лаконичной формуле: «…искусство сегодня переживает самую масштабную трагедию за всю историю своего существования, поскольку его территория именно сейчас донельзя заполнена так называемыми “людьми говорящими”, усугубляющими тупик, и артефактами, которые на самом деле таковыми не являются». (Не случаен и мой пример про двух графоманов.) В приведенном высказывании Ратникова как никогда близка к истине. Искусство десакрализовалось, вход в него не выглядит сложным — он растворился, затерся в потоке фальшивых богов, голых королей и прочих бабушек пушкина. Ответственность за слово (что у «классика», что у «авангардиста») стало явлением редким, и это отчасти оправдывает закрытую политику ведущих толстых литературных журналов — чтобы оказаться внутри узкого круга, небольшого культа избранных, нужно совершить ряд сакральных действий, своеобразный обряд перехода: выйти из предыдущей группы (отделение), совершить определенные деяния в определенном временном отрезке — иногда до нескольких лет (промежуточный этап со своими отделением и присоединением), наконец, если верховные жрецы/вожди etc. позволят — войти в новую группу (присоединение).
Если вдуматься, подобная схема действует и в почвеннических изданиях, за той лишь разницей, что изначальное формирование автора происходит в родственной им среде — на прозе и поэзии близкой почвенническо-классическому взгляду (вспомним хотя бы школопомазанную «природную лирику»). Процесс един, поля применения — разные. И там, и там — Авторы, делающие одно и то же дело, но по большей части игнорирующие достижения антагонистов (из противоположного лагеря).
Ратникова говорит, что «традиционалисты» зачастую противопоставляют себя «верлибристам», и абсолютно права — если в столицах «лагеря» кое-как терпят друг друга, можно представить, какие войны начинаются в провинциальных ЛИТО, стоит там перед собранием старцев прочесть верлибр не самых ангельских свойств.
Еще одна мысль, которую хочется отметить (и согласиться) — о духовном предназначении именно русского художника (исторически объединяющего развлекательное с духовным, как, скажем, Достоевский, на крепкий сюжет, способный увлечь, нанизывающий все остальное, или Шекспир, действующий аналогично): «русская культура во многом изначально была сориентирована на понятие высокого предназначения художника».
Эта одухотворенность, попытка приподняться и очистить, просвет(л)ить читателя ощущается в книге Ратниковой, оттого сборник, повторюсь, и нужно назвать книгой — единоконцептуальной, несмотря на кажущееся несоответствие: статьи и основополагающие темы (с теоретическими выкладками), и рецензии, составившие второй раздел, названный лирично: «Записки путешественницы». Этих записок немного — всего одиннадцать; книги, рассматриваемые молодым критиком: 2009-2011 годов выпуска (исключение составляет сборник поэзии трагически погибшей, отчего-то не всеми воспринимаемой в качестве поэта Анастасии Харитоновой). Две из них откровенно слабы (на книги Инги Кузнецовой и Олега Филипенко), но это издержки «первых литературных опытов», остальные вполне на уровне — в первую очередь, архитектонически, поскольку Екатерина, разумеется, могла бы отобрать и совершенно другие рецензии, благо выбор у активно публикующегося критика велик. Единственная претензия, которую я не так давно адресовал и Елене Сафроновой — малое число рецензий, не позволяющее составить более-менее полную картину литературного мира рассматриваемого периода, некая спорадичность выбора. Зато полностью оправдывающее название — это действительно заметки, добрые, с зачатками мудрости (которая приходит не сразу, но уже сейчас ее хватает, чтобы взять верную интонацию), подтверждающие сказанное в первой части книги. Начало статьи о книге Харитоновой — словно бы отделившееся продолжение статьи об Авторе и призвании: «…есть поэты, осознанно пользующиеся исключительно тем арсеналом творческих средств, который появился до них. Такой способ письма не есть признак отсутствия в авторе творческой новизны (много ли творческой новизны кроме метода в карточках Рубинштейна? — В. К.), ведь новизну поэт привносит самим фактом своего существования — никто, кроме него, не сумеет создать его интонацию и написать его стихотворения». В этом — вера Екатерины Ратниковой, в этом сила 23-летнего на момент выхода книги автора. А сила веры — едва ли не самая крепкая и нерушимая. Потому что — правдивая. Что, разумеется, не означает — истинная, ибо где есть истина, нам знать не дано.
Владимир Коркунов