Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 11, 2013
Гомерическая улыбка
В октябрьском «Зинзивере» (№ 10 / 2013) подборка миниатюр Арсена Мирзаева «Наималистика». В одном из предыдущих обзоров я говорил о неровности текстов Мирзаева (мне наиболее симпатичны его заумные эксперименты), в представленной ныне эта особенность сохраняется. Автор порой рифмует пары строк достаточно примитивных и банальных (например: «ничего не знаю гаже/ вдохновения пропажи»). Включение подобных текстов говорит о сырости подборки. Впрочем, случай Мирзаева особый. Как говорилось раньше (а повторение в данном случае уместно), этот поэт — подвижник, двигатель культурной жизни, человек, существующий в литературе органично, подобно воздуху на земле. Тривиальные мелочи — такая же часть его, как и:
поэту
умирай поскорей
дай народу
себя оценить
(«Арион», № 1 / 2003)
Нешаблонное сравнение — пусть и из той же парадигмы, что и: «владельцы собак похожи на своих питомцев» — в следующем тексте (возвращаемся к «Наималистике»):
кисломолочное
лицо
продавщицы сметаны
говяжье —
мясника
абсолютно постные
физиономии
покупателей-доходяг
Абсурд максимально приближен к жизненности: лица торговцев (хозяев собак) похожи на товары (своих питомцев). Только вот покупатели — иная каста; они лишены сакрального знака отличия, и потому: серая масса, постные лица. Обнищание страны — как социальный контекст.
В следующем тексте ситуация доведена до абсурда:
пели негры,
пели негры:
«Пленягрэ! Пеленягрэ!»
Вроде бы безделка, но привязывается к языку, озаряя вечер улыбкой; если улыбка может быть гомерической, с легкой, так сказать, безуминкой.
Завершается публикация «постсмертным», итожащим стихотворением:
нормальная жизнь
нормальная смерть
так и не научился
ни тому
ни другому
в мире стихотворных бабочек
В «Литературной гостиной» (№ 12 / 2013) — стихотворения Ксении Ермолаевой. Они — стихийны; накатывают волны строк.
Октябрь рыжеет заревом,
Зареванно льет дождем.
И я начинаюсь заново.
Пошагово.
День за днем.
Так начинается подборка. И —
чуть заметное движение строк/слов перетекает из текста в текст. Ажурный мир
стихотворных бабочек. Витраж.
В стихотворении «пошагово» ощущается движение, сама прогулка — не вполне ровная, скорее «рваная»; это игра с опадающими листьями, верхний слой многослойного текста с эпитетами—символами («зареванно», «отсрочено», «забыто-новое» и др.). И следом: «Приходят джентльмены с книгами» — ритм замедляется, в вязкой плоскости томов, и где мы — в книгах или вне них, — неизвестно.
Приходят джентльмены с книгами.
Смакуют тени по глотку.
За тектоническими сдвигами
Находят беглую строку
И титаническим усилием
Гнездят в форсунках миражи.
Ультрамарин сетями синими
Ловить над пропастью во ржи
Небезопасно. Сплошь аллюзии.
Аншлюс, анамнез и анфас.
Диагноз верен. Вроде. Сузились
Зрачки. Заманчиво. На час
Калейдоскоп сменяет сепию.
Мы иллюзорности полны.
И мудрость ветхого Асклепия
В лучах дрейфующей Луны
Столь очевидна, что созвездия
Перетасовывают нас
И бреют оккамовским лезвием
За пару фраз.
Культурный подтекст присутствует, это и парадигма русскоязычной поэзии об осени (дождя разве что с избытком) и зиме, и образы—символы: «Клаус» (не святой, но: милый), «над пропастью во ржи» (в контексте развернутой метафоры) и др. Принимаясь за новое стихотворение, невозможно заранее предугадать, чем оно завершится (прием Мопассана), образы неожиданные, яркие, сочные. Мир — уютен.