Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2013
Александр
Говорков. «Сны о Пушкине»
М.: «Вест-Консалтинг», 2013
Пушкинисты от П. В. Аннеского
и П. И. Бертенева до современных Л. Я. Гинсбург, Ю.
М. Лотмана и других — кто только не писал о том, кто, по известному выражению
Аполлона Григорьева, «наше все».
Если учесть, что первым пушкинистом был назначен генерал-майор Леонтий Дубельт — управляющий Третьим
отделением, то есть, по-нашему, какой-нибудь генерал-майор ФСБ, а одни из
последних исследователей творчества поэта позволяют себе весьма вольно
интерпретировать «Евгения Онегина» в духе современности, ставя в тупик апологетов
традиционной трактовки, то диапазон, предоставленный потомкам Пушкиным для
изучения его биографии и творчества, не знает границ.
«Сны о Пушкине» Александра Говоркова замечательны
тем, что избегают многих пушкиноведческих крайностей.
Например, превозношение поэта до уровня святого: «В России два святых: один —
Пушкин, а другого все время меняют», — Константин Мелихан.
Или насильственное подведение творчества поэта и фактов его биографии под
основу существующей социальной системы, чем возмущался еще Пастернак: «Власти
сделали из Пушкина “члена Политбюро”».
Третья крайность — и это то, чего мы также не найдем в книге Говоркова, — категоричное настаивание на непреложности того
или иного факта из биографии Пушкина.
На основе предоставляемого историко-литературного материала читатель сам сможет
сделать вывод о том, что происходило в жизни Пушкина, что привело его к дуэли и
гибели.
Нередко поэтому в книге проскальзывают слова: «Попробуйте, проверьте сами»,
«Трудно сказать», «Разумеется, это всего лишь предположение, прямых
доказательств которого нет» и другие.
«Тематика этих эссе сновидчески прихотлива, —
заявлено уже в аннотации, — от подробностей пушкинской родословной — до
размышления, мог ли сам Александр Сергеевич быть автором анонимных “дипломов
общества рогоносцев”; от анализа лейтмотива слова «печаль» в творчестве поэта
до «эстафеты», переданной им Лермонтову».
Ключевая тема — исследование причин гибели Пушкина, вовлеченного в интриги
светского общества. Различные точки зрения на этот вопрос обсуждаются второй
век. Говорков, скорее, придерживается того же мнения, которе
выразил в «Моей Пушкиниане» К. Кедров-Челищев:
«О затравленности Пушкина в последние годы жизни мы
знаем много… Впрочем, смерть Пушкина нельзя считать
убийством. Это была честная дуэль. Соперничество из-за любимой женщины. Все,
что наплели вокруг этого из политических соображений пушкинисты-пропагандисты,
не заслуживает серьезной критики». Хотя и добавляет потом, что «шеф жандармерии
Бенкендорф, конечно же, не Берия, не Андропов, но он
целиком и полностью разделял традиционную точку зрения российских властителей
на русскую интеллигенцию как на источник смут, опасных для государства. В его
глазах Пушкин даже мертвый был прежде всего
“руководителем либеральной партии”».
Но, кроме «партии», у Пушкина были другие мотивы неприятия монархической
власти, которые привели его к трагедии, — скорее, личные, о чем пытается
размышлять автор этой книги.
«Chercher la femme», — конечно, правильно, но не все так однозначно.
Всегда в трагедии присутствует не одна, а целый ряд нераспутанных
причин.
Удивляет еще одно: уважение к любому историческому персонажу, даже к тому, кто
явился причиной гибели Пушкина. Мы со школьных времен клеймили Дантеса. Наш
гнев, наверное, понятен. Но оказывается, что можно позволить себе в серьезном
контексте что-то такое, что вызывает не гнев, а смех. Пытаясь установить точную
дату свидания Дантеса и Натальи Гончаровой в доме Полетики, Говорков пишет:
«Как же мог Дантес делать предложение Наталье Николаевне 25 января, через две недели
после женитьбы на ее сестре? Мусульманства кавалергард не исповедовал
и жениться чохом на всех сестрах Гончаровых у него возможности не было».
Мне кажется, да не обрушат гнев на меня академики, что такие моменты в
серьезных литературных исследованиях приближают современного читателя к тексту,
делают его доступнее, ближе.
Известный литературный критик Елена Сафронова благосклонно отозвалась о книге:
«Как почти любая историческая реконструкция по сохранившимся крупицам
информации, деталям, штрихам и намекам, эта версия звучит убедительно в рамках
одной парадигмы».
Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД