Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2012
Поэзия Союза писателей ХХI века
Александр ПЕТРУШКИН
РАСЩЕПЛЕННЫЕ ГОЛОСА
* * *
волнующий момент
на кокаин садится эта медная воровка
моя страна нуждается в любви
и потому бьет в точности до срока
горит моя любимая страна
перегорает смерть — до крайней плоти
волнуется ОМОН — и слой дерна
заламывает крылья в огороде
упавшей под лопату стрекозе
наполучавшей с нас по полной дозе
и бунт повешенный как бантик на морозе
перегибает жестяные гвозди
волнующий момент пал героин
щекам щекотно и смешно как знаешь
страна с тобой и за страной один
акын и ты в его трепло вступаешь
ну что ж помолимся сжигая на костре
жиганов фраеров и в этом жулишь
блудящий с проводницей налегке
пока богов ее по грудь целуешь
когда она волнуется за бунт
впервые залетая в шмаровозку
как родина что зная здесь убьют
все улыбается ментам и отморозкам
2012
Сирень
мы не созреем никогда
нам это климакс не позволит
уволь меня отсель рука
пошли как на хер в полный голос
постой со мною на «Урале»
где спирт казахи продают
и продавщица в полом теле
ждет наполненья — нае…т
нас смерть и жизнь
в тени сирени с пятном
чернильным в рукаве
стоящий туз и сивый мерин
на Каолиновом везде
как мы женатые на бляди
воруют небо голубки
и борзо бога ожидают
чтобы кормить его с руки
и продавщица поднимаясь
под синеглазый потолок
мне галстук дарит
чтоб пластмассой
дыханье затолкать мне в рот
поговорить по человечьи
по сучьи чтоб поговорить
когда порхатый чирик-птенчик
устанет призраков вводить
и мы женатые на бляди
здесь ляжем как бородино
и продавщица из «Урала»
забьет крестом наверх окно
2012
Зяблик
где твой зяблик где твой зяблик
греет яблоко под мышкой
смотрит как косноязычно
душат лед в хромом е-бурге
солью мелом и стеклом
зяблик зяблик зыбкий контур
скоро здесь тебя не вспомнят
понесут над изголовьем
с теплым яблоком во рту
понесут по всем больницам
площадям корявым птицам
над волками будто корм
где твой зяблик вой как рыба
вот и яблоко раскрыто
или все наоборот
зяблик зяблик вот твой зяблик
с мышкой талой меж зубами
смотрим как косноязычно
яблоко кровавит рот
с неба падает как рыба
мертво потому красиво
появляется фотограф
делает по телу щелк
и выносит всех из зала
[вас здесь вовсе не стояло]
мед аптека и — двенадцать
как фонарь ушел на взлет
2012
* * *
И так, легко переплывая свет
на свет — похоже, впавший в эти камни
пернатые, он переплыл Тибет
или к соседу путь — за все три ставни
он вплыл в его округу, и легко
стоял во тьмах как стол — на подоконник
приоперевшись, и держал весь свет,
что уместился в мертвые ладони.
И так спокойно свет договорил,
что всем, кто в свете, был уже неслышен —
его пернатый [каменный] язык,
наутро обнаруженный, что вышел.
2012
* * *
нам здесь не понимание грозит
в чекушке битой с богом отразившись
рябой олег уходит с натали
в начавшиеся тень и ночь разбившись
— и до не сочетанья твердых дат
в которых дятел пойманный забьется
крылом стеклянным воздух разровнять
и выдохнуть — а вдруг еще проснется?
а вдруг ему не надо понимать =
коснешься сна — и это дно проснется:
там: за окном: бутылка пьет меня
и с богом отправляется в дорогу
и тень ее уже — нет — не меня
а выдох косит
о царапав воздух
2012
Серафим
Алексею Миронову
На гул по небесам сам плачет и молчит —
Безгубый, как весна, веселый точно тиф,
веселый будто твердь на первый день, второй
он говорит снегам: поговори со мной —
заходит в магазин и мнет в кармане зин —
закрой скорее дверь, упоминанья, свист —
пусть платит соловей за воздуха мороз
и падает на тень, с которой жил поврозь.
Что плачется тебе? голубоокий гул —
как в горлышке стоит примятый, что испуг,
сверчок с хромой ногой и ликами пятью —
он съест твою же смерть, как некогда кутью.
Он сядет на трамвай — поехать чтоб на ВИЗ,
в горбатый Уфалей, чтобы спускаться вниз —
отверзнет два крыла, чтобы увидеть нас
и рассказать, что смерть мерещится всегда,
а будет только свет, дощатая вода —
и разорвав лицо дрожит на свет душа —
голодная до птиц, сминая разговор —
все ша и ша берет [за голос] и —
ведет.
2012
Амброз Бирс
ау тебе закончено уа
постящийся тебе мое ура
мое тебе не слово грифель в глаз
какой еще китай плыл водолаз
плыл по стране за н.тагил приплыл
где выбился из имоверных сил
постичь вотще значенье языка
он онемел и с тем ушел в бега
он знал что в этом
где-то есть москва
и новгород иные берега
он огибал поскольку Амброз Бирс
возможен где-то здесь и слышен свист
и волга говорила с ним из плеч
уа уа возможно не сберечь
но помню я что водолаз немой
как всякий наш язык
всегда изгой
2012
Варвар
Смерть в клетчатых штанах стоит на стреме
пока кукует идиот-птенец:
он дрочит на луну — и эта малость
напоминает варвару минет.
Умыт к седьмому, к встрече, к подлецу —
из проходного смотрит он, как дышит
на здешний холод — смерть ему к лицу
и кажется не кажется излишней.
Напоминает варвару балет ее/свое
Стояние на стреме и настроенье если бы —
Ее б у всех здесь на виду
Ну разве кроме…
Смерть это челн, чело, уже коса
Все утолщается, на тени распадаясь,
И крутит-вертит птенчик колеса
и языка — [все — ось] — а что осталось?
Он третий день — проколотый, как шарик —
летит в нутре зверищи по стране,
где только варвар прав, и волчья шапка
кусает тьму, сосет
там, в рукаве.
2012
Харьковский сон маленькой метлы
из харькова летящая метла
мне квакала спокойна и светла
как сон татьяны перед свадьбой — дым
ложился рядом с ней
я плакал с ним
я штопал кожух на дыханье гнул
метлу парящую из харькова — как нуль
как сон онегина и пальца у виска
скакала восковая
тьмы игла
и зашивал нас в маленький мешок
иноязычный гипсовый ожог
читай божок без имени, метла,
всегда язык —
(ну, ты, все поняла?)
из харькова как мифа светит свет
метла летящая в предсмертия просвет
вздыхает водку положив на грудь
пытается со мною вдоль
уснуть
2012
* * *
Что ж разве мы могли не быть такими,
как этот снег, пропавший под Смоленском,
пропахший водкой, табаком, бензином
и Вифлеемским пасынком — до сердца?
Что ж разве нас она не приучала —
уродина у нас над головами,
когда у косточки своей грудной качала,
когда язык поклала между нами?
Какая странная теперь забота
у нас — тащить ее почти сухую —
здесь под Смоленском, чтоб найти ей воду
и вылепить почти еще живую.
Что ж разве мы могли не быть такими
среди пропахших табаком и злобой
и титьку грызть до языка и пыли —
под [птичьей] родины — собачьей этой робой?..
30 апреля
Александру Букасеву
фельдфебель не вылазит из штанов
он породнился с этой Евой Рыб
бормочет под инъекцией: г-гы
и снова спит не поднимая снов
какая же офелия его — он водит
под штанами никого — здесь никого
фельдфебель ест горит наверное
так понимает стыд и правоту
едящих от его а смотрит в зеркало и видит
никого
печальны сны печальна как кутья —
его невеста — кутает меня
его фонарь — апрель и братец дуче
по горлышко увязший в воздухе своей
демократичной будто рим подружки
с которой вниз висит навеселе
ему махает ручкой тощей зиги
с той стороны зеркальных голубей
и смотрит в никого и зубы пилит
офелия ему как скарабей
фельдфебель обнимает здесь коленки
встает в своем гнезде у самой стенки
чирикает и тычет пальцем в рот
что говорит никто не разберет
а в рукавах тех пусто и темно
и ева рыб ныряет с ним на дно
сверчков что обнимают темноту
зеркальную как русский весь
не ту
тут наклоняется к фельдфебелю огонь
фельдфебель говорит ему: уволь
и увези в Магнитогорск в Читу
в какой-нибудь Кыштым за темноту
инъекцию горация мне дай
садится голубь на плечо сказать: полай
офелия подходит со спины
надкусывает тело из вины
закидывает Еву на плечо
уходит криво в зеркало
светло
* * *
И там за мною ходит тело мое,
такое же несмело чирикает и подает:
то тьму свинцовую, то мед —
печатный мандельштам словами
летит, как будто гутенберг —
нам дышит лед на головами
губастый, как ребенка речь.
Боишься/обжигаешь губы,
к нам наклоненный, и души
ты удержать в руках не сможешь —
вон исчезает — не дыши,
не трогай воробьиной лапкой
(скупой на холод и слога).
Вот, тело, на — и ты попробуй
расщепленные голоса.
Что ж, походи за мной немного
пока я здесь еще, пока
я на веревочке тьмы тело
свое выгуливаю зря.
И наблюдает это тело —
как смерть я обнимаю: речь
перепечатана, под ксерокс
полуслепой на свет и текст.
Идиот
вот брошен я в свою страну
наброшены собаки — стай
спастись удастся никому
в соленой горсти в горекрай
вот сброшенный смотрю на свет
куда которым я лечу
и чунями по мне вослед
идет которому врачу
он синеглазый идиот
идет и видит полный враг
собачий тает лай в ответ
и заполняет свет овраг
за эту дряхлую страну
ответь мой местный идиот
искусственно дыханье здесь
и снег летит поручно в рот
закладывай мои слова
сердечным средством под язык
я здесь по левому неправ
страна фартовая Кирдык
полуслепой февральский смех
переходящий по рукам
подмышкам пестам я привык
к молениям — я по словам
замыслил от тебя побег
мой черно-светлый идиот =
свинцовый воздух изнутри
дыхания меня сотрет
и будет утро день второй
или четверг повздошный час
собака дышит в вену мне
припоминая детский страх
собака дышит за щенят
вот спрошен я в свою страну
и чунями скрипит их вгляд
и идиота не помнут
щенята слизывают кровь
свою с чужих по край ногтей
и снег летит на ЖБИ
со всех ночных как март аптек
и замерзает мой язык
и пожирает идиот
мой парашют и черный клык
он ложит снегом в нежный рот
Александр ПЕТРУШКИН — поэт, организатор литературного процесса. Родился в Челябинске, жил в Озерске, Лесном, Екатеринбурге. Учредитель и издатель нескольких антологий, книжных серий, альманахов и журналов. Куратор литературных премий, фестивалей и семинаров. Лауреат нескольких литературных конкурсов. Организатор и куратор литературного портала «Мегалит». Живет в г. Кыштым.