Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 8, 2012
Поэзия Союза писателей ХХI века
Виталий МОЛЧАНОВ
НА ОТЕЧЕСКОЙ ГЛИНЕ
Маэстро
Мстиславу Ростроповичу
Вы, Маэстро, немой поводырь-проводник
Дивных звуков по миру, их сказочный лик
Приоткрывший для зрителя хватким смычком,
Как ловкач камердинер тряся сюртучком,
И рукастый ремесленник Вы — не творец,
Пиротехник горючей cелитры сердец,
Верный раб на пюпитре oставленных нот.
Почему на концерты стремился народ,
Не торгуясь, отдав три цены за билет,
Перед кассами ночью встречая рассвет,
И хранил, вынимая из ямы пальто,
Cловно клад, словно нечто, — бумажку, ничто?..
…Перевернутой башни древесная стать,
Шпилем в пол упиралась, мечтала звучать,
Отражая фасадом вибрации струн.
Так волну за волной исполнитель-тайфун
Катит море мелодий к причалам ушей
Дипломатов, артистов, трудяг, торгашей
Всех сословий и каст, всех народов и рас,
Маяки зажигая блестящие глаз.
Вот Чайковский с Мазепой встают у дверей,
Леди Mценская Макбет сестрицы родней
Вдруг становится, мокрый подол теребя, —
Как Маэстро играл для меня и тебя!
Шостакович, Прокофьев, Альфред и Арам,
Чьи крылатые руки воздвигли вам храм
Над границами стран, континентов, эпох?
Люди, смело входите, и пусть каждый вдох
Наполняет неистовой музыкой грудь,
Не давая сердцам ни застыть, ни заснуть.
Ваш Маэстро — немой поводырь-проводник
Дивных звуков по миру, их звонкий язык
Перевел, пролистав книгу жизни смычком,
Как толмач над планетой тряся сюртучком.
* * *
Города выбирают людей, а не мы — города,
По таланту, добру, отпечатку родного следа
На отеческой глине оставленных смолоду мест.
Электрический свет разливая на норд, и на вест,
И на зюйд, и на ост — капитанов направят всегда
В трюмы теплых домов, под бушлаты из крыш города.
Странный запах степей — оренбургских, муганских степей.
Каспий с Волгою строг, а к Уралу — мальчишке — добрей.
Словно сыну, на тонких руках застегнув рукава,
Говорит: «Баловник ты, Яик», — и кивком голова
Набок волны кладет: «Нынче плыть я с тобой не могу,
Без меня пропадет, превратится в пустыню Баку.
Обещай от войны уберечь, оградить от войны
Музыканта залетного с южной, другой стороны,
И обильнo полей чернозем, чтоб вошел острый плуг,
Колосились поля, насыщая зерном Оренбург.
Не забудь по весне натаскать к берегам топляка,
Нам Баку наказал обогреть, накормить земляка».
Снова белый платок, тонкоснежный пуховый платок
По плечам целины раскатал балагур ветерок.
Сбрую вынес ему Оренбург, потерявший покой:
— Споро тучу седлай и спеши на свиданье с Москвой.
Передашь на словах, мол, плацкартным поехал Мстислав,
Ты, столица, прими, горделивый не выкажи нрав.
Города выбирают людей — самых лучших людей,
Разжигают в них дар, жажду творчества, новых идей.
Рукоплещет Маэстро весь мир, вызывает на бис,
Засыпает букетами сцену до самых кулис.
«Нарекли «Гражданином Вселенной», — доложит молва.
Но нужней капитану отроческих лет острова…
…Не захлопывай дверь, уходя, лишь прикрой эту дверь,
Только щелку оставь — самому пригодится, поверь.
Замерзая от стужи, под кожу впустив холода,
Приползешь на порог — сразу к сердцу прижмут города,
Щедро хлеба отрежут, плеснут до краев молока.
Прикоснется к таланту заботливо Божья рука.
Аксаковское
Свечной наплыв растет до потолка
Зубастой тенью — тучей с рваным краем.
Она глотает блики-облака,
Со шторами сливаясь, замирает.
И мнится, что над Знаменским дожди
Залили рожь крестьянскую на поле.
— Передохни, мой цветик, обожди.
Нет весточки ль какой из той юдоли,
Где вырос я, где мой остался дух
У Кудринской горы, Грачевой рощи
И у пруда, где лебедей из рук
Кормил я хлебом? Крошишь милым, крошишь.
Могилы предков, храм — души приют,
Манят к себе, и бор зовет с ружьишком.
По зале слуги резвые снуют,
Меняют свечи, будет передышка
Уставшей дочке — с раннего утра
Под запись ей отец диктует строки
Про красоту дворянского угла,
Про Оренбургский край, мечтой высокой
Наполнены сказанья старика
Полуслепого, взором чище неба.
Благая весть пришла издалека:
«Убрали рожь, крестьянам хватит хлеба».
И тучи растворился силуэт,
В глазах незрячих алый жар камина
Цветочком стал, его прекрасней нет
На детской полке между книг любимых.
И со страниц степной задул «Буран»,
И клюнул язь в «Записках об уженье».
Слетел, как с плуга грязь, былой обман,
Что только ссыльных в Оренбуржье тленье.
И распахнулся первозданный мир
Во всем богатстве недр, в обилье злаков.
К нам дверь открыл родной земли кумир —
Великий Зодчий русскости Аксаков.
Старообрядческое
Мешает угли кочерга, в слюду окошка бьет ирга,
К стене прижалась, но с тоской глядит на лес.
Тверд частокола сухостой, не пустит татя на постой:
«Иди отсель!» — он скрипнет, ветер свистнет: «Бес-c-с».
У хат подвязаны платки — соломой крыли мужики.
Тесали бревна, без устатка пел топор:
«Сарай, колодец и амбар». Согреют к ночи самовар,
В душистых травах заплетая разговор
О стародавних временах, расколе, святости в словах,
О суете мирской, вреде греховных дум,
Чтоб пальцы вдвое — не в щепоть (не попусти, Исус-Господь),
Как на костре сгорел за веру Аввакум.
На лицах бородатых — пот, в углу — затепленный киот.
Иконы смотрят, неподкупны и строги,
Их в дебри прятали скиты, за лики клали животы
И берегли от супостатов кержаки.
Кнуты и дыбы… Волчья власть тянула к шеям злую пасть,
Кандальный звон бежал по следу беглецов.
Смогли до буквы сохранить и протянуть потомкам нить
К души спасенью по завету праотцов.
Они бежали — Русь росла, в степях гудят колокола,
Топор поет, и тянет «о» родная речь.
Урядник — старый казнокрад, деньге челдонской будет рад.
Мешает угли кочерга, дымится печь.
И над поселком, над иргой, что в лес глядит всегда с тоской,
Над частоколом — символ веры здешних мест.
Не греков дар, не латинян, — воздвигнут, Богом осиян,
Восьмиконечный Православный Русский Крест!
Памятник Пушкину и Далю
Вячеславу Моисееву
В оренбургском сквере на Советской
Пушкин останавливает время
Бронзовыми твердыми руками.
Вместе с Далем к новой жизни светской
Хочет возвратиться, скинув бремя
Памятников — с юными местами
Поменяться, спрыгнув с постамента,
На полдня хотя бы, до заката,
И размять негнущиеся ноги.
Вновь надеть мундиры с позументом,
На прием к Перовскому с докладом
Поскакать — вокруг маячат дроги,
Безлошадно топчут мостовые.
Ну и вонь от них! В былые годы
В баньке отмокать у Артюхова
До зари пришлось бы — неживые
Запахи прогнать, меняя воды.
Даль промолвил: «Слово, снова слово
Из числа неведомых наречий,
Краем уха я вчера услышал.
Помнишь, друг, когда стихи читала
Чья-то крепостная, сгорбив плечи:
— Лайф — ништяк, мой шишел в дамки вышел!
И дурехе чернь рукоплескала?
Сей «ништяк» с «ничто» созвучен вроде,
«Шишел» — на «шиша» похож с «шишигой».
Все б в Словарь вписать… Не наваяли
Перьев нам — оне теперь в народе
Ручками зовутся. Сесть бы с книгой
Нам за круглый столик в «Кофеони»,
С томиком Платона, Геродота…»
Пушкин отвечал: «Cтоять постыло,
Добрый друг, на постаменте ноне
Нас никто не сменит — мало пота
Над стихами пролито, нет силы,
Веры нет в потомках Пугачева».
Время встрепенулось и поплыло.
Бьют часы на «Башне» полвторого.
Виталий Молчанов — поэт. Родился в 1967 году. Председатель Оренбургского регионального отделения Союза российских писателей. Публиковался в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «День и Ночь», альманахах «ЛитЭра» (Москва), «Чаша круговая» (Екатеринбург), «Гостиный двор» (Оренбург), «Башня» (Оренбург) и др. Автор книги стихов «В конверте неба» (М., Вест-Консалтинг, 2012). Живет в Оренбурге.