Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2012
Рецензии
Ирина Горюнова. «Фархад и Евлалия». — М., «Время», 2012
Роман, свободно выходящий из ряда «классических» повествовательных романов.
Книга, которую начинаешь читать как историю любви, а заканчиваешь — как летопись, как мировую драму.
Ирина Горюнова написала книгу, взрывающую сознание и вскапывающую пласты культур.
Противостояние двух миров, двух культур — Запада и Востока — новации и традиции — привычно и для исторического прошлого, и для сегодняшнего, живущего в напряжении социальных противоречий мира. Противостояние разных религий породило разницу в мировоззрениях, обычаях; в результате — разницу психологий, психотипов. Для мусульманина тяжело созерцать свободу западной женщины, переходящую в игривость и распущенность; для европейского и американского человека непонятен свод запретов, существующий в исламе.
Герои Ирины Горюновой — иранец Фархад и москвичка Евлалия — встретились во вполне цивильной, современной атмосфере большого города; между ними вспыхивает чувство, но, кажется, они оба не отдают себе отчета в том, какой величины и важности это чувство, будет ли оно жить или умрет назавтра.
Но время спрессовывается — звезда подлинного чуда вспыхивает — и сиюминутность становится великой и горькой вечностью.
Почему горькой? В финале романа беременная Евлалия разбивается на самолете. Божье наказание за «грешную» любовь (у Евлалии есть муж, и она, светская львица, уже привыкла к легким, мимолетным изменам)? Роковая случайность? Смерть — это тоже жизнь. Но потрясающая чистота души и сердца Фархада, его настоящая, крепкая как алмаз, страсть, переросшая в любовь невиданной силы и счастья, — кстати, все эти качества роднят горюновского Фархада с Фархадом знаменитого древнего ближневосточного эпоса! — кажется, побеждают мрачность гибели. Как ни трафаретно звучат слова «победа над смертью», здесь они наиболее уместны и безусловны.
Что же располагается в тексте между этими двумя точками отсчета — жизнью, захлебывающейся радостью плоти, жизнью в апофеозе гедонизма, и финалом, где преодоленная смерть все равно навсегда останется вместе с Фархадом белым невестиным платьем Лалы?
Житейские темы, звучащие зеркальным отражением реальности (любовница Фархада Света, ссора Фархада и Лалы, муж Евлалии Фёдор, уехавший работать и жить в Индию, мегера свекровь, больной и немощный отец…), незаметно, постепенно переходят в странно высокий строй древней трагедии. При этом автору удается это сделать, не меняя интонаций, без пафоса и надрыва. Вся боль — внутри, вся драма — «за кадром» встреч и событий.
Самое прекрасное, что писателю удалось слепить почти кинематографическую «арку характеров» — в начале романа мы встречаем Евлалию-кокетку, Евлалию — красавицу-журналистку, привыкшую к тусовкам и к поклонникам, и Фархада-бизнесмена, тоже красавца-мачо, отнюдь не исламского фундаменталиста, по его словам, «не мусульмамнина и не христианина», а просто современного человека, знающего свое дело и умеющего наслаждаться радостями жизни.
Но все прекрасное, что есть внутри исламской культуры, шаг за шагом, под влиянием любви, расцветает в Фархаде — и мы понимаем нераскрытую, истинную непорочность его души.
Он отнюдь не Меджнун, не «одержимый». Но Лала — лейтмотив его жизни. Лишь ей принадлежит его сердце.
И через призму этого чувства Фархад задумывается о мире, в котором ему довелось жить. «Когда-то Фархаду стало интересно количество фобий, и он пришел в ужас, узнав сколько их. Оказалось, что можно бояться всего на свете: ночи и дня, света и тьмы, рая и ада, Сатаны и Бога, людей и собак, мышей и кошек, цветов и деревьев, жары и холода, солнца и луны, громкого шума и тишины, огня и воды, метеоров, комет и Северного сияния, засухи и наводнения, пропастей и гор, озер и морей, снега и ветра; пристального взгляда и прикосновения, несчастного случая и атомного взрыва, радиации и критики, толпы и судебных процессов, женитьбы и религиозных церемоний; овощей и мяса, пыли и вина, яда и золота; боли и головокружений, ночных поллюций и менструаций, старения и снов, гнева и поражения, неудачи и свободы, веселья и несовершенства, одиночества и ревности, богатства и бедности, благодарности и ответственности и многого другого». Он думает об обреченности человека — и о его невероятной жизненной силе; о том, что люди научились расщеплять атом, но так и не научились любить.
И тем более хочет любить — он; и тем драгоценнее для него становится объект любви — русская женщина Лала с непростой семейной судьбой; и тем сильней их обоих тянет друг к другу, и здесь читатель уже понимает — love story становится объемным изображением современного социума, где люди разучились быть счастливыми, где в аэропортах гремят взрывы, где враждуют религии, призванные, казалось бы, нести в мир любовь и свет:
«Если человеческая цивилизация так ничего и не поймет, конец света не за горами. И тогда не важны: чья-либо беременность, роды, любовь, семья как ячейка общества, не важны доходы и расходы, воспитание детей и многое другое. Потому что зачастую люди, обсуждающие вымирание тунца и заявляющие требования по спасению, на этих же самых мероприятиях спокойно поглощают его в салатах. Потому что радеющие за жизнь песцов, лис, шиншилл и соболей щеголяют в мехах вышеназванных животных. Потому что любую идею можно низвести до абсурда. Что чаще всего и случается».
Скрытый трагизм мира ощущают оба любовника.
Лала старается — и не может «влезть в шкуру» мусульманской супруги. «Она не могла представить себя в роли покорной жены, рассекающей пространство Тегерана в хиджабе и покорно садящейся в автобусе в места, отведенные исключительно для женщин. Сколько бы она смогла выдержать: месяц, год?» Она человек другой культуры. Ей раньше казалось — это культура свободы, это цивилизация раскрепощенности. Но оказалось, что за свободу Запад платит развратом, за вольномыслие и оправданное личным желанием поведение — душевной и духовной пустотой.
И, как ни странно, исламская культура, в лице Фархада, предстает перед Лалой своеобразным хранилищем чистоты, надежности, мужской силы и ответственности и женской защищенности, радости и покоя.
Может, не все в Иране так безоблачно и надежно в человеческих отношениях, и «виноват» в своей «хорошести» сам Фархад? Он не чистокровный иранец — у него русская мать, он дитя от смешанного брака. Смелый шаг сделан Ириной Горюновой — показать Иран и ислам не средоточием шахидов, ваххабитов и терроризма «Аль-Каиды», а, через ярко-положительного (и в то же время не красиво «причесанного», а вполне живого, импульсивного!) героя, дать кардинально иной — тем более в русской литературе — мегаобраз ислама и мусульманина: здесь автор встает на «духовную защиту» Востока, заставляет и русского, и западного читателя пересмотреть систему мировых духовных ценностей и одновременно серьезно поразмыслить над путями цивилизации.
Но жизнь через определенные промежутки времени показывает человеку опять лицо смерти; показала она его и Лале.
В то время, как умирал отец Евлалии, Фархад был в священном для всех мусульман месте — Мекке.
Эта поездка, этот хадж в Мекку не прошел даром для Фархада.
«Фархад, я уезжаю в Дели со своим мужем. Отец умер. Тебя не было рядом, когда мне так нужна была твоя поддержка. Я понимаю, что у тебя были свои причины так поступить, этого путешествия или паломничества жаждала твоя душа, но я думаю, что это можно было бы и отложить». Вместо просветления и мира на душе Фархад получил упрек от любимой; вместо покоя — горечь по поводу гибели его любимого голубя Багдата (о смерти голубя написала ему сестра Фатима). Здесь смерть впервые появляется в романе, и, как давний звук глухой траурной музыки, накатывается предчувствие — предчувствие трагической развязки.
И снова смелый ход автора. Мы слишком привыкли к голливудским, успокаивающим сознание и чувство читателя хэппи-эндам. Пусть с героями происходит внутри повести все что угодно, но пусть у произведения будет счастливый финал! Позиция Горюновой сурова и жестка: так, как в жизни.
Именно так, неожиданно, в разгар любви, настигает героев горе.
И — ничего не вернуть.
Влюбленные все равно, перед самой развязкой, вернутся друг к другу; размолвки не значат ничего, если чувство истинно. У Лалы с мужем все давно кончено; Фархад приготовил любимой свадебное платье. «Фархад каждый день открывал шкаф и смотрел на платье — свадебное оперение для красивейшей невесты и самой желанной женщины в мире! На отдельной вешалке висели фата и головной убор из тончайшего ажурного кружева. Он представлял Лалу в этом наряде, и его лицо озарялось улыбкой. Надо только набраться терпения. Он гладил платье, прикладывался к нему щекой и закрывал шкаф, словно захлопывал дверь в сказку в ожидании нового дня». Жажда счастья — на всю жизнь, навек, с тем, кто дорог сердцу! Жизнь на самом деле ведь очень проста: для счастья нужен только твой, родной человек. И все. Больше ничего.
И вот этот единственный для Фархада человек, его Лала, разбивается в авиакатастрофе — при посадке самолета, чуть ли не на его глазах.
Он слышит глухие взрывы. Он растерян, испуган, еще ничего не понимает.
Что больнее и невероятнее всего, что предстает жестокой иронией, глядится «обратной стороной Луны», достойной и праведной мусульманской жизни, — самолет взрывают именно те самые исламские террористы, с которыми связано в наше время, увы, традиционное представление западного человека о «коварном ваххабитском Востоке»:
«— Фархад, дружище, как ты там? Ты говорил, что сегодня невесту встречаешь? Только что по телевизору передали, что самолет взорвался. Вы целы?
— Какой самолет?
— Дели-Москва. Аль-Каида вроде бы уже взяла на себя ответственность за взрыв. А может, это были другие террористы, я что-то не запомнил. Просто эта единственная на слуху. Алло? Ты меня слышишь? Фархад?»
Праздничного финала не будет. Будет невероятная боль, которая утишится — хоть ненадолго, стихами. Фархад перечитывает Низами, Хафиза, Саади. Великая поэзия на миг уврачует рану. Но она не заживет никогда.
И в этой болевой ноте есть своя прелесть. Как в печальной и великой музыке. Ирина Горюнова не побоялась заставить ее прозвучать в финале книги.
И звучит она, несмотря на черноту горя, просветленнейшим катарсисом.
Роман «Фархад и Евлалия» — красив; смел; симфоничен и музыкален; эстетичен; прост; эмоционален; в нем — философия и социум, любовь и ненависть, Иран и Россия. В нем, наконец, эти двое, именами которых названа книга. И пусть она звучит в пандан тому, древнему «Фархаду». Сегодняшний Фархад все-таки нашел свою Ширин. И это главное.
И он ее не потерял; ведь нашедший единственную любовь обретает весь мир, и, глядя в черное зеркало смерти, все равно видит там — жизнь.
Елена КРЮКОВА