Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2012
Рецензии
Александр Орлов. «Московский кочевник». Стихи. — М.: Вест-Консалтинг, 2012
На севере Москвы чудом сохранился поселок частных домов, окруженных садами, порой уже порядком запущенными (не путать с поселком Сокол). Через небольшую двухрядную автомобильную дорогу от него начинается лес Тимирязевской академии, тоже, увы, не сильно ухоженный, где среди удивительных деревьев, свезенных со всего света, в склепах и под покосившимися памятниками покоятся русские ученые лесоводы, столетие проводившие исследования в так называемой Лесной даче и завещавшие похоронить себя здесь же. В поселке этом до сих пор находится мастерская знаменитого скульптора Вучетича, и у ее ограды, даже несколько нависая над дорожкой с внешней стороны забора, на надежном постаменте возвышается бетонный, в натуральную величину, эскиз головы Родины-матери, титанического монумента венчающего Мамаев Курган. Бетон начинает разрушаться, местами в нем прорастает сорная травка, и, глядя на эту величественную руинированную голову, чувствуешь себя словно наследником великой, но безвозвратно ушедшей цивилизации, некой Атлантиды. Это таинственное московское место еще ждет своего исследователя, но здесь вспоминается другое, отображенное на обложке книги стихов Александра Орлова «Московский кочевник» — дом сталинского ампира на Ленинском проспекте, увенчанный полубашней с портиками и скульптурами. «Распахните мне окна пошире, / Там, на небе, свинцовые гири / Нависают бездомной тоской / Над Басманной, Ордынкой, Тверской…». К теме узнаваемой Москвы — города, где родился поэт — мешается здесь с мотивом бездомности — не сиротства, но, скорее, дома для слишком многих.
В своем предисловии к книге Александра Орлова замечательный московский поэт Сергей Арутюнов называет поэзию Орлова юнкерской и поясняет ее родство с «“юнкерской психеей”, складе личности, при котором человек не просто повернут “назад”, но вся его биофизическая химия располагается к эпохе особым отфильтровывающим способом».
Все это так, но поэзия Александра Орлова еще и имперская. Не в значении поглощения, а в смысле констатации факта. В прошлом веке на одной из выставок в Музее народов Востока автор этих строк увидел удивительную вещицу, туркменский ковер двадцатых годов с вытканным на нем — ладно бы Сталиным — Маяковским! Единственная на земле православная империя была озабочена прежде всего спасением душ своих подданных. К слову, хоть Есенин с помощью полковника Ломана и устроился в канцелярию санитарного поезда императрицы, но в 1917-м (до переворота) готовился к поступлению в школу прапорщиков. О военной службе Николая Гумилёва хорошо известно. И потому эта поэзия, по словам Арутюнова, обращена «назад», к такой империи.
А еще потому, что стихи эти дают единственно возможный ответ на самый актуальный ныне вопрос: как ужиться в стране народам со своими различиями? Только перенеся значительную часть личности в пространство духа.
…По маме на четверть я хитрый могол,
По крови я родственник хана Джучи.
Я так же как пращур кочую в ночи,
На Ленинском мой коммунальный улус,
И племя мое — это вы, москвичи,
Наш прежний родитель — Советский Союз.
Это стихотворение, давшее название книге — «Московский кочевник». Закономерно, что рифма «в ночи / москвичи» не делает строфу банальной, но, напротив, свободной и раскрепощенной, лишает ее оголтелого бунтарства, в котором Орлова обвиняют иные. Сама форма стиха подчеркивает отсутствие напряжения — здесь задачи другие. Как и у многих, в чьих жилах текла татарская кровь: Державина, Карамзина, Куприна или Константина Леонтьева, который, между прочим, говорил, что национальная идея не то, что нация думает о себе сейчас, а то, что думает о ней Бог в вечности.
Поэзия Александра Орлова ориентирована не только «назад», в империю, и не только в сферу духа, что, в общем, аксиоматично. Поэт раздвигает и пространства, в которые зовет его кровь. В стихотворении «Хамады» — так называют каменистые пустыни — это пространство особенно очевидно.
Седой вулканический конус Тахат
На нас опустил удручающий взгляд,
А ветер палящий, горластый шамсин,
Ругался и гнал нас — он здесь властелин.
Какова же цель кочевья героя Орлова? Цель и есть поиск. Как у Гумилёва в Абиссинии, у Есенина в Азербайджане, откуда он рвался в Персию… Стихотворение «Самум»:
От страха скулил кумачовый шакал,
Швырнул меня ветер в песочный навал,
В постели нагретой лежал я без сил,
Так с огненной песней самум уходил.
У Александра Орлова есть и другие стихи, не вошедшие в эту книгу, но близкие по устремлениям автора. Откуда радость от единого художественного жеста, который состоит из этих стихов, печальных и сложных при кажущейся простоте формы? Она возникает потому, что когда читаешь, понимаешь, как это тебе нужно.
Сергей ШУЛАКОВ