Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 12, 2012
Рецензии
Анастасия Чернова. Самолет пролетел. М.: «Вест-Консалтинг», 2012
Современная проза, особенно молодая, нередко подвержена двум взаимоисключающим качествам — уходу в стилизацию, либо — в сюжетные переплетения. И то, и другое, впрочем, не дает развернуться художественному замыслу во всей многомерности. Красивые «античные», а то и футуристические стилистические выверты становятся самоцелью, уничтожая хрупкое творческое начало, обреченное на вечные скитания в этих прекрасных/ужасных, но безжизненных залах. Голый сюжет — понятнее и доступнее, да только то ли жизнь такая, то ли водородная бомба примитивного искусства разорвалась над Россией в 90-е, но слова Пушкина, что у господ хороших идеек-то маловато — актуальны и по сей день. И если считать означенные крайности тезисом и антитезисом, в синтезе — гармония (естественно, условно) формы и содержания, стиля и сюжета, текста и читателя.
Начиная знакомство с дебютной книгой Анастасии Черновой, мне было трудно избавиться от некоторого предубеждения — публикации в «Нашем современнике» (сюжетный патриотизм) и лонг-лист «Дебюта» (стилистическая аристократия) — едва ли не взаимоисключающие вещи, наш тезис и антитезис. А еще и Литинститут за плечами! Удастся ли родиться синтезу? Сомнений добавила и вычурная, откровенно рекламная аннотация: «…без сомнения, привлечет внимание читательской аудитории… читатель будет заворожен неповторимой интонацией… ему можно позавидовать…».
А под ярким переплетом — «Самолет пролетел» — скрывался пока не раскрывшийся, но живой — и это самое главное! — мир человека мыслящего. Опыт и стилистическое мастерство придут. Пока же проза не то что вторична — в ней прослеживается литературность со всеми вытекающими — стилистические приемы предшественников, сюжетные ходы, опробованные многими поколениями тружеников пера. Создание своего «персонального кабинета» — дело будущего. Но и сейчас проза Черновой не лишена некоей целостности и даже элегантности.
Есть откуда взяться лонг-листу «Дебюта»: «Как дядя Петя, быть может, он скажет и нам: “Видел я далекие страны. Даже такие, где люди живут в песчаных домиках, а воду пьют из туч. Они тучи, как яблоки, с неба снимают. Как белье выжимают, а по вкусу та вода — будто мед”».
Есть откуда появиться публикациям в «Нашем современнике»: «“Потолок-то какой — выше моего. Да… вон, и на табуретку встать — не достанешь. А у меня просаживается: соседи сверху топчут, значит, его слишком, и палас часто моют, от сырости потолок ведь тоже портится. Ничего не думают. Мне потолок — им полы… А у Наташи, конечно, высоко. Я что? Хожу тихо, бережно…”».
Есть отчего заткнуться хулителям Литинститута, наконец:
«Мария Васильевна утвердительно кивнула.
— Слушай внимательно. Солнце испарилось, небо свернулось свитком, звезды упали в бездну. Что еще надо? Земли нет уже. Удивительно, что мы еще живы. Думаю, в воздухе наш дом завис. Хорошо, кирпичный он, может, и выдержит.
— Но я ничего такого не слышала в новостях, — попробовала возразить Наташа. — На завтра даже плюс двадцать обещали…
Мария Васильевна перебила ее.
— Слушай больше! Их дело — чтобы спокойны мы были, квартиры оплачивали, что ж еще, ясно все. Мало того… Слыхала я, как грешники стонут и зубами стучат. Видно, в аду терзаются сильно. Земли-то нет теперь — вот и слышно все. А темнота-то какая? Адская!»
Понятно, что цитаты, вырванные из контекста недоказательны, да собственно и любой анализ текста может в равной вероятности расписать под хохлому или очернить.
И все-таки, последний фрагмент — из рассказа о полубезумной старухе, то ли наслушавшихся новостей о грядущем Апокалипсисе, то ли вообще от новостей — с бесконечной чередой убийств, насилия и — безнадегой. Психоделический — с точки зрения здравого смысла — сюжет становится «новой реальностью» для старухи, всамделишно встречающей кота, помершего год назад, для которой в два ночи оживает дом — вот соседи моют полы, вот тапочки испарились неведомо куда и т. д., а за окном — Апокалипсис. Самое основное — в них, предсказаниях, нет той пелены, которая предопределяет границы реального/иррельного. Все здесь реально — и «забытый котом хвост», и воронка на месте магазина, и Наташа, простецки поверившая (сделавшая вид, что поверила) старухе. Отсутствие вычурности, ненужных объяснений (табличек с надписью «дерево» на деревьях) оживляет рассказ. Но это на уровне механики. А если заглянуть в духовные пределы — ностальгия, боль об ушедшем, память, не соглашающаяся с нынешним положением дел. И кто тут сошел с ума — старушка Мария Васильевна или все мы? Один эпизод, после которого начинаешь верить: «Еще вчера, в это время, ходила она в булочную за хлебом, клубничной карамелью и кефиром (по мне так — горькое, щемящее перечисление. — В. М.). <…> А ведь когда-то под окнами лавки стояли, сирень цвела, голуби на ступеньках подъезда клевали крошки хлеба… Светло было. Теперь — солнца нет».
Естественно, любые сравнения с классиками (или крепкими мастерами) — неуместны и пока дерзки. Но не с соседом же по парте сравнивать! Ориентир — един, писатели, состоявшиеся не в узких группах любителей, не в литлагерях, а в вечности. Об этом часто и бездумно забывают или, что страшнее, удовлетворяются известностью и почитанием в малом обществе больших ценителей.
Рассказы Анастасии Черновой — просты, но располагают к себе; создают образ — человека, преимущественно, маленького, а значит — всех нас в совокупности и по отдельности. И пути перед ней очерчены — быть звездой в узком круге, «первой девушкой на деревне», или попытаться штурмовать высоты, имея все шансы разбиться…
Куда выведет кривая таланта и отрешенности, творческого страдания/счастья — сказать сложно. Одно ясно, Анастасия Чернова — явление не рядовое. Дальнейшее зависит, как ни банально это звучит, только от нее. Нет, не так. Дальнейшее зависит и от нее, и от той среды, в которой она окажется, и от той меры ответственности, которую применит к себе. Терпение и труд… Дальше вы знаете сами.
Василий МАНУЛОВ