Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 11, 2012
Литобоз
Ведущий — Владимир Коркунов
О бедной танкетке замолвите слово
Танкетка — относительно новый гость на журнальных страницах; этот термин, предложенный Алексеем Верницким, появился в 2003 году. Чего тут больше — игры и шутовства или действительной поэтической сути, пока не вполне понятно. Лаконизм, надо полагать, предполагает предельно сжатую мысль, чуть ли не намек, за которым скрывается микро (а то и макро) мир. Верницкий в своих исканиях приводит несколько примеров: «болел/пыль на книге» (Роман Савоста) или «завтрак/клава в пепле» (Владимир Ерошин). Подборка танкеток последнего опубликована в «Поэтограде» (№ 22 / 2012). Анализировать их проблематично ввиду «значительной незначительности» формы. А самый актуальный вопрос (заданный неоднократно) — есть ли в танкетке авторский голос? Вероятно, он может проявиться не в смысло-звуковой игре, где стиль, как ни посмотри, унисекс, а в лексических, языковых особинках, в словаре, помноженном на жизненный опыт. У Ерошина они встречаются:
утро
рассмеялось
или
Москва
Мекка пробок
или
тот свет
не выключишь
Рядом и «безавторские», отличимые только размахом фантазии: «все козлы/ мужики» — перевертыш смысла, «праздник/ упразднили» — игра слов. Будущее танкетки, таким образом, туманно, но перспективно. Игры — словами, смыслами, судьбами — пережиток детства и детских игр, но в игре кроется и нечто истинное, естественное, первородное, также — прямиком из детства, где «уста младенца» глаголили не что иное — истину.
«Спасибо Влодову за это!»
Еще одна заметная публикация последних «Поэтоградов» (№ 21 / 2012) — рецензия Дмитрия Артиса на книгу Юрия Влодова «Люди и Боги». В какой-то момент Влодов сумел описать свой суматошный и больной век знаменитой фразой, оканчивающейся, как известно, рефреном: «Спасибо партии за это», что породило множественное эпигонство. И — порождает до сих пор, что доказывают расплодившиеся в минувшем году в соцсетях стишки, неизменные концовкой: «Спасибо Путину за это». Ирония, если ее увести за границы стиха, распадается. «Спасибо Влодову за это», — ответствует читатель. Вот и Артис замечает: «…книга стихотворений Юрия Влодова «Люди и Боги» («Время», 2012 г.) для меня — больше, чем просто событие, стихи, философия, взгляд одного отдельно взятого автора. Скорее, в ней метания эпохи…» Неизвестно, какой срок уготован стихам Влодова — вечность или… Ясно одно, что благодарности правящей верхушке еще не одно поколение «счастливых» россиян будет возносить, в том числе и благодаря влодовской формуле. А народная любовь, как известно, куда искреннее любого профессионального признания. Ее, в отличие от всего остального, не купишь.
Поэт ли (или) пародист?
Назвать удачнее, чем «Мудрая блажь» (Эмиль Сокольский / «Зинзивер», № 2 / 2012) статью о творчестве Евгения Минина, вряд ли возможно. Вот только что есть блажь — стихотворения или пародии? И в чем сокрыто больше мудрости? Анна Гедымин («День и Ночь», № 4 / 2012) признается: «Евгений Минин — фигура в современной русской поэзии особенная, даже парадоксальная». Но если уж совсем не лукавить, заменю слово «поэзии» на «пародии», поскольку Минин куда больше известен как поэт-пародист, чем тихий «мудро-блаженный» лирик. Потому что жанр пародии так зачах и увял, что появление активного (во всех смыслах слова) пародиста, моментально откликающегося на события в литературной жизни (от выхода книг и подборок до даже проведения творческих вечеров), — не только особенное и парадоксальное событие, но и, в известной мере, живительное, способное пробудить и жанр; во всяком случае, опровергнуть предположения о его не скоропостижной смерти.
Сокольский не соглашается: «Начинать надо не с того, что Евгений Минин пародист, а с того, что он — поэт». Высказывание, как показала новая книга Минина «Погоня за ветром», несколько спорное. В одном из предыдущих Литобозов («Дети Ра», № 4 / 2012), на основании приведенных стихотворений, я соглашался с ростовским критиком: «И он прав, хотя бы потому, что пародию создать проще, чем стихотворение — в первом случае автор для вдохновения использует уже имеющуюся сюжетно-образную платформу, во втором — создает свою». Однако в пространстве книги — более широком — обнажаются и недостатки; этакие стихотворные случайности, промелькнувшие мысли. В многообразии теряется тихое свечение, оно переполняется потоком стихов не то что лишних, но необязательных. Лирический дневник становится строфохранилищем, в котором с равной вероятностью можно натолкнуться на Минина, который: «Разный. Интересный. Ни на кого не похожий. Гипнотизирующий своей теплой, доверительной интонацией» (Анна Гедымин). Другой Минин скучнее — хотя бы тем, что в стихах не раз и не два проглядывается схема построения, скелетик, на который нанизываются мысли, делая «очень важное — неважным». И два этих Мининых соседствуют с третьим — пародистом, искателем парадокса.
Милый мой — такая бука,
Вне себя от куражу,
Посылает на три буквы,
На какие — не скажу!
<…>
Я все помню, не забыла,
Погоди сжигать мосты.
Я туда уже ходила,
Там такие ж, как и ты…
Это пародия на стихи Елены Исаевой: «Как же объяснить, мой милый,/ Чтобы не смотрел нахмурясь?/ Я туда уже ходила —/ Постояла и вернулась». Парадокс вообще — друг пародистов, но и в самом жанре есть не то что «штампы», а излюбленные ходы, скажем, про болезненное стихоплетство. Гимном «поджанру» могут быть строки Александра Иванова: «Ты пиши, пиши, пиши,/ Сочиняй весь век,/ Потому что пародист —/ Тоже человек. <…> Ты пиши и мой призыв/ Не сочти за лесть,/ Потому что пародист/ Тоже хочет есть!». Есть подобные строки и у Евгения Минина:
Изрек Господь
в небесном арбитраже:
— Перечитал творенья все подряд,
С Белинским посоветовался даже,
И все-таки тебе дорога — в ад!
— Да как же так!
Так это ж выше правил!
Не грабил никого, не убивал!
— Прости, но я бы в рай тебя направил,
Когда б ты ничего не написал.
«Возбудитель» пародии — Герман Дробиз: «Однажды я пред Господом предстану./ Скажу ему: «Малы твои труды./ Все годы я ленился неустанно,/ чтоб написать поменьше ерунды»». Под прицелом у Евгения Минина и ерунда и совсем не ерунда; под воздействием его пера любые стихотворения приобретают особое звучание, даже сияние — свечение. Эти стихи (да и пародии!) доброго человека, учителя. Его отличает любовь к сущему, будь то животное или человек. Он посвящает ностальгически-щемящие строки родному городу Невелю, что в Псковской области («…пыльных улиц сладкий запах,/ И речушка через город,/ словно жилка на виске»), рассуждает о старости («Неожиданно днем уснул/ в парке под елью,/ Словно кто-то в лицо плеснул/ сонного зелья», рассуждает о законах бытия, пишет, наконец, пародии. Можно по-разному относиться к творчеству поэта-пародиста (поэта и пародиста!), но одно точно — без него поэтический мир был бы скучнее, бледнее и капельку эгоистичнее. «Погоня за ветром» — инъекция доброты и доброго юмора. И это, я полагаю, самая «значительная заслуга» Минина. А еще, чтобы хранить в себе все это, необходима немалая толика «тонкого понимания поэтических стилей и точного поэтического слуха», о чем напоминает нам Александр Кушнер, автор одного из предисловия к новой книге Евгения Минина.