Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2011
Литературно-художественный журнал ‘Дети Ра’, № 9 (83), 2011
Рецензии
Владимир Глянц. «Чтиво для электрички (1967-2009)». —
М.: Вест-Консалтинг, 2011
Владимир Глянц родился в 1945 году. Его молодость выпала на 60-е — годы хрущевской оттепели. Являясь представителем неофициальной культуры — поэтом, не прославлявшим советский строй и не призывавшим к победе коммунизма, он, как и многие, был обречен писать в стол.
Во вступительном слове к поэтическому сборнику В. Глянца «Чтиво для электрички (1967-2009)», вышедшему в издательстве «Вест-Консалтинг», Дмитрий Цесельчук говорит о том, что поэт несколько раз приносил свои стихи в редакцию журнала «Юность». Их принимали, а потом отказывали с оговорками, что такое не может быть напечатано в канун 50-летия образования СССР.
В то время у читателей поэзии создавалось впечатление, что на всю страну только 4 поэта: Рождественский, Евтушенко, Вознесенский и Ахмадулина, и что никто, кроме них, стихов не пишет, а если и пишут, то очень плохо, а поэтический дар относится к разряду эксклюзивных. В связи с государственной политикой мы не узнали о многих талантах, их имена растворились во времени. В наше время мы открываем для себя множество новых стихов и новых имен, в том числе и тех, которые случайно затерялись в прошлом. Одно из них — Владимир Глянц.
Исходя из всего сказанного можно понять, почему поэты, не находившие дорогу в печать, не желали знаться со своим веком. Во всяком случае, невостребованность была одной из весомых причин ощущать себя в безвременье или погружаться в прошлый век:
Я, с веком своим не желавший знаться,
Не где-нибудь, а в Москве,
Бежал, эмигрировал в девятнадцатый,
Ладно бы в год — в век.
Из прошлых веков, из болезней, пьянства —
Вернуться, как с фронта или того света —
В этот утренний, голубо-ясный,
Острый, как лезвие ветра…
Душа, несмотря на оттепель, ощущала свое время двояко. В силу молодости век казался еще рассветным, утренним, в силу скептического интеллекта — «острым, как лезвие ветра».
Стихов в книге, написанных за 40 лет, немного. Они компактно собраны в одну не слишком увесистую поэтическую книгу. Но стихов и не должно быть много, если это настоящие стихи. Здесь нет проходных строк, не пропущенных через душу и не ограненных тонкой интуицией таланта и индивидуальностью, заявляющей о себе. Удивляет лексическое разнообразие и мастерство, касающееся поэтических приемов. В книге можно наткнуться на архаизмы — «…немотствует рояль», неологизмы — «дождь слепо бусинит», сложные метафоры: «Ветви деревьев как кракелюры / на древней холстине неба».
Натолкнувшись на незнакомое для себя слово, я обнаружила в словаре, что «кракелюры» — это трещины красочного слоя или лака в произведении живописи. Если написать, что кто-то смотрит на небо (которое было до нас и будет после) сквозь голые ветки осенних деревьев, — мы не получим того точного и очень красивого поэтического образа, который Глянц заключил всего лишь в две строки. Даже японские хокку и хайка включают в себя три.
Кажется, что поэт играет со словами так же, как с детским калейдоскопом. Сначала повернет свои стеклышки-слова в одну сторону, потом в другую и рассматривает причудливо созданный рисунок из стекляшек-метафор. Когда надоест один узор, из того же самого подручного материала можно создать другой. Второстепенное старательно подбирается к сердцевине — ключевому слову:
Вслушайтесь! Слышите? Ветер
Дерево обнял в саду
И в изголовье, как свечи
Одну за другой задул
Звезды.
Вчерашний скептик
Он стелет мечты и цветы…
И дерево нежно светит,
Как женщина из темноты.
Может быть, в связи с поэтической традицией, которая тяготеет к классикам, но почему-то вспоминаются стихи Ф. Тютчева:
Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовется,
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать.
Стихам Глянца хочется сочувствовать, то есть со-чувствовать, пропускать их через себя, узнавая свои собственные переживания и мысли, хочется радоваться тому, что через поэтическое творчество между автором и читателем возникают точки соприкосновения.
Отдельных слов заслуживает проза В. Глянца. В книге три рассказа, в которых тонкая ирония соединяется с внутренней добротой, обращенной к внешнему миру. Не слишком много писателей обладают счастливым стилем, когда над прозой можно и посмеяться, и погрустить, и поразмышлять о времени.
Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД