Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 8, 2011
Рецензии
Алена Жукова. «К чему снились яблоки Марине». —
М., «Вест-Консалтинг», 2011
Жизнь наша — крепкий замес реальности и ирреальности.
Смешение ужаса и очарованья. Жесткости безусловной истины — и сверхъестественной нежности удивительной выдумки, балансирующей на острой, безумной грани бытия-небытия.
Алена Жукова с книгой «К чему снились яблоки Марине» — открытие нынешнего литературного года. Твердой рукой, рукой мастера, она приподнимает покров над пугающими тайнами жизни, над потрясеньем повседневных трагедий, — не распахивая его, впрочем, широко и жестоко, не открывая глазу и чувству все, что составляет земную драгоценность и что должно быть сакрально сокрыто.
Я бы сказала: это неженская рука.
Но не будем вдаваться в апологию «маскулинности» или гендерности прозы.
Мужское крепкое мастерство — и женская наблюдательность, уловляющая в сети разума тончайшие детали, вкуснейшие подробности; мужская четкость письма — и женская тяга к иррациональному, к глубинному, к потаенным омутам и заводям Чувства.
Это соединение в прозе Алены Жуковой поражает — и сразу притягивает к ее стилю.
Ибо момент соединения волшебства и достоверности уже сам по себе магнитичен.
Книга делится надвое (как разрезается надвое ножом спелое яблоко): «СКАЗКИ» и «НЕ СКАЗКИ». Возможно, так автор сделал специально, для более легкой ориентации читателя в пространстве книги. Возможно, это композиционная задумка.
Однако с первого же рассказа-сказки, «Страшная Маша», мы окунаемся в реальность — реальнее некуда. Паранормальные способности маленькой Маши, родившейся в обычной семье от обычных родителей, начинают проявляться в виде жестких, жестоких, страшных предсказаний, которые — сбываются. Девочка предсказывает смерть детсадовской воспитательницы: «Ее съедят волки». Женщину и вправду жестоко покусали собаки, и она скончалась в больнице от кровопотери. Дети во дворе обижают Машу, и она мрачно говорит им: «Вы все умрете». Трагический событийный водоворот буквально закручивает детей в воронку, откуда уже никому не спастись…
Что это? Мистика? Или жизнь?
«Ей хотелось объяснить всем вокруг, что она видит, как люди сами торопят свою смерть». Маша — ясновидящая. В больнице она рисует, и на рисуночках смешные червячки едят изнутри просвеченные будто рентгеном органы. «А главврачу Анне Борисовне не повезло. На пенсию она так и не вышла. Было бы странным, если бы тогда она бросилась под нож и сделала операцию только потому, что десятилетний ребенок нарисовал скопление червячков в прямой кишке, но, когда метастазы пошли в печень, было уже поздно».
Волшебство или правда? Чудовищная обыденность — или чудесный дар?
Верно так будет обозначить сюжетный прием рассказа: чудесное в обыденном.
Как игла в яйце в старой русской сказке о Кащее Бессмертном.
В сказке «Они спустились к Рождеству» — готовый киносюжет: ангелы, посланники Мира Иного, Черный и Белый, летают над городом, приземляясь в разных местах, ища, кого бы забрать с земли навек, а кому еще подарить кусок жизни, про которую они, владеющие Временем, на самом деле уже все-все знают — ну и подарить Рождественский подарок, время ведь зимнее, праздничное. Рыженькая официантка в ресторане нравится обоим. Черный ангел, ангел смерти, предупреждает Белого, который хочет вселиться в Рыженькую и наделать ее руками добрых дел: ее сегодня в овраге изнасилуют и убьют.
Финал сказки потрясает. На пустыре ублюдки пытаются изнасиловать Рыженькую. Черный стоит рядом, говорит Белому, вселившегося в официантку: «Ну хватит, голубь, вылезай. Тебе что, мало?» И тут происходит невероятное. Полузадушенная женщина исторгает немыслимой силы звук. Этот вой сливается с воем и плачем девчонки, родившей в больнице уродца: рядом химкомбинат… Вой заполняет ночное пространство города, поднимается к небу. «Люди прилипали к окнам, выпрыгивали из кухонь и спален, выходили на улицу. Им было страшно. Кто-то сказал, что так, наверное, трубят ангелы перед Концом Света, а кто-то возразил: “Чепуха! Просто люди празднуют, выпивают. Рождество ведь! Христос родился!”»
Какое смелое смешение высокого и низкого, уродства и красоты, мифа и жестоких до бесстрастности документальности картин бытия… Конечно, два ангела, Черный и Белый, — мифологический прием, оправдывающий и объясняющий на уровне вечности дикие людские реалии, страшные — и привычные — константы цивилизации. Но этот прием срабатывает безотказно. Маленькая сказка-новелла превращается в философскую притчу крупного порядка. И в то же время автор нигде не теряет счастливого дара сюжетной живости, киношной динамики повествования. Алене Жуковой нигде, на протяжении всей книги, ни в одном рассказе не изменяет ЧУВСТВО ВРЕМЕНИ: не только художническое чувство своего — нашего! — непростого времени, с его сгущеньем трагизма, с его попыткой радости наперекор всему, — но и чувство временной меры внутри самого повествования.
По сути, каждый рассказ — это маленький фильм, такая удивительная короткометражка, снятая рукой опытного мастера.
Алена Жукова — еще и яркий стилист. Ее проза с виду прозрачна и проста, но автор в полной мере владеет тем уровнем мастерства, когда простота и ясность, грациозная непритязательность изложения скрывает внутри неожиданности, возможность уместить историю целой жизни в один абзац: «В прошлый раз все было: елка, гости, подарки. А чем кончилось? Встречали всей семьей, а провожать — одной. Первым ушел муж, потом — дочь. Оба влюбились без памяти. Даже кошка по весне сошла с ума и сбежала в поисках любви. Так никто и не вернулся» («Два кольца, два конца…»).
Пружинистость, концентрация напоминает стихи. Максимум информации в минимуме объема. Эта сжатость, этот лаконизм — не самоцель. Алена Жукова — опытный живописец, она знает, как делать красивые вещи, ее кисть широка и свободна, а мазок точен и упрям:
«Умел он мазнуть глазом, вроде мимоходом, а потом повернуться и пристально вглядеться в муху, сверкнувшую изумрудом на солнце, в пятно плесени на стене, похожее на карту мира…» («Диван»).
В этом абзаце — тайный творческий портрет самой Алены Жуковой: глаз ее необыкновенно точен, он подмечает все — от мелких, но необходимых для полноты картины деталей до крупности образа и смысла. Любой рассказ здесь держится на образе. Для прозаика это самое ценное, что только может быть, ибо лишь внутри образа — та поэзия, без которой настоящая проза немыслима.
Автор не только «мастер трагедии», не только драму жизни видит и пишет. Алена Жукова не чурается и юмора («Васька, брысь отсюда!» — замечательный этюд о взаимоотношениях кота и людей), и нежной, печальной лирики («Сказка о перекрестке»): это говорит о том, что она владеет всей палитрой состояний, как сказал бы художник-живописец.
Эта внутренняя свобода — главный дар Алены: вся ее стилистическая собранность, умение компоновать рассказ, сгущать и концентрировать жизненные положения, превращая их в сжатую метафору, в миф, — это и есть следствие абсолютной внутренней освобожденности — стилевой, интонационной, сюжетной.
Прекрасный рассказ (уже из невыдуманных рассказов, «НЕ СКАЗОК») — «Мадам Дубирштейн»: о жизни и смерти старухи, у которой были незыблемые жизненные принципы; и она ими не поступилась до смертного часа. Обычная героическая жизнь; обычная негероическая — и высокая, героическая! — смерть: Эстер Дубирштейн, измучившая соседей долгим переходом в вечность, сама придумала, как ей лучше уйти: под столом на кухне она оставляет в ридикюле ключ и деньги… и соседка Людка делает все, как и предположила старуха Эстер: запирает бабушку умирать — и уезжает с семейством на дачу на четверо суток. Людку, конечно, грызет совесть, но что делать? Самооправдание паче сочувствия, тем более — паче любви. Это один из самых пронзительных рассказов о жизни и смерти в нынешней русской литературе.
Итак, несомненная удача. Несомненный художник-рассказчик. Несомненное открытие литературного сезона. Книга «К чему снились яблоки Марине» Алены Жуковой — явление; у нее будет свой читатель, и он будет любить эти рассказы, эту прозу, слышащую биение сердца времени, отвечающую ожиданиям и внезапно удивляющую; прозу, где все летит и играет, как кадры в кинофильме или река на перекатах, и в то же время достигает уровня философской сентенции, густой (или слепящей, как молния) афористичности.
Шаги этой книги по земле теперь уже не сможет отследить автор: книга, как птица, выпущена в мир, и она — летит.
И это — новая авторская сказка Алены Жуковой.
Елена КРЮКОВА