Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2011
Рецензии
Борис Марковский. «Мне имени не вспомнить твоего». —
СПб.: «Алетейя», 2011
В Санкт-Петербургском издательстве «Алетейя» вышла новая книга поэта и переводчика, главного редактора и издателя международного литературного журнала «Крещатик» Бориса Марковского «Мне имени не вспомнить твоего».
Книга включает в себя не только стихи из разных сборников, но и поэму «Боричев ток», пьесу «Синдром Жолуба», заметки из записных книжек, а также избранные переводы из книг, изданных в издательстве «Алетейя» в 2002 г. и в 2006 г.: «Пока дышу — надеюсь» и «В трех шагах от снегопада».
В предисловии к книге Андрей Коровин сравнивает поэзию Марковского со способом дышать. Если учитывать, что родившийся и проживший свои юные годы в Киеве, ставший свидетелем крушения одной из крупнейших империй 20-го века, переехавший в 1994-м году в Германию, Марковский эмигрировал «не от врагов…, а от души к тоске», то способ поэтического дыхания продиктован всем предыдущим опытом его жизни и опытом в эмиграции. Опыт в эмиграции — второй опыт человека, живущего вне Родины, а, значит, языка, в изоляции от бывших друзей, знакомых, родных. Такой человек практикует способ дыхания от расслабленного в Западном комфорте до прерывистого в усилиях интеграции. Это то, что касается обычного человека, который проглатывает все свои новоявленные комплексы в чуждой обстановке вживания в незнакомую жизнь. Он обязан с ними существовать почти что молча, так как часто не хватает языка, чтоб выразить все, что накипело. Но Марковский поэт и издатель, что, конечно, компенсирует его эмигрантскую изолированность и, в какой-то мере, терапирует спотыкающееся о внутренние неустроенность и неуспокоенность дыхание. Кровопускание, облегчающее существование, происходит стихами:
Я напишу еще одну строку,
переверну еще одну страницу,
пересеку еще одну страну,
перечеркну еще одну границу,
и женщину последнюю, одну
из тех, кого любил — навек покину,
вернусь домой, и прокляну чужбину,
и наконец услышу тишину.
Это стихи эмигранта, но наблюдается некая особенность: то, что присуще настоящему поэту. Его опыт как человека и стихотворца уже выходит за рамки просто земной жизни, в пределах чьих бы границ она ни существовала. Опыт двух жизней сливается в слове, трансформируясь в истины бесконечности, устремляясь к более высокому опыту души, более весомым границам, после пересечения которых начинается настоящая жизнь в своем истинном доме — доме души.
Марковский, на мой взгляд, один из самых значительных поэтов постсоветской эмиграции. Эта пронзительная тоска — не просто тоска эмигранта, а человека, остро чувствующего разрыв с настоящим своим домом — видимо, горним. В этом отношении его стихи близки к стихам такого же скитальца Георгия Иванова. Недаром к сборнику «Постскриптум» эпиграфом взята цитата: «Смерть, как парус, шумит за кормой».
Поэтический строй души Марковского близок строю Анненского, Мандельштама, Тарковского. Неслучайно их имена возникают в книге, как и имена Блока, Пастернака, Цветаевой, Малларме, Гомера. Это тот культурный багаж, на котором строится поэзия и проза Марковского, но не заслоняет его собственого творческого лица — лица классического. В его стихах мало примет времени, но слишком много примет души. Поэтому, мне кажется, даже через годы его поэзия не потеряет своей актуальности. Чувства, которые человек испытывает, остаются константой в веках и мало меняются даже в оттенках восприятия мира, времен года, городов, в проявлениях печали, тоски, неприкаянности, в размышлениях о прожитом и вечном, о дружбе и любви.
Когда мы читаем знаменитое стихотворение Аннеского «Среди миров, в мерцании светил..», мы ощущаем его актуальность, идентичность с собственной душой. То же самое будет происходить с человеком, который прочтет через десятилетия строки:
Подожди, слова придут потом.
Нежность — удивительное слово.
Слишком поздно пересохшим ртом
«Я люблю тебя», — шепчу я снова.
Слишком поздно встретилась ты мне.
Вот стою и вижу, как в тумане:
то ли свет горит в твоем окне,
то ли это — свет воспоминаний.
Борис Левит-Броун пишет о том, что Марковский «чудовищно живой». Видимо, потому, что (цитируя того же автора) «его стихи не рассказ о боли, а сама боль».
Проза Марковского, безусловно, содержит больше современных реалий, но из нее проглядывает все тот же поэт, который сожалеет, например, о том, что если декламирующий стихи ошибается хотя бы в слове, то нарушается строй гармонии, или вспоминает об Арсении Тарковском, похвалившем его стихи. И уже следующая отметка в записной книжке (с усмешкой): «Честолюбие — двигатель внутреннего сгорания».
Скорее, не эмигрант в чужую страну, а эмигрант в самого себя, Марковский часто говорит о смерти, через которую, в конечном итоге, у него происходит прозрение в бессмертие:
Как я живу — не спрашивай о том.
Стою себе, как обгоревший дом,
уже почти разрушенный ветрами…
Стою себе обуглившимся ртом,
угаданный бессмертными словами.
Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД