Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2011
Рецензии
Юрий Коньков. Лепесток / сборник стихов. — М., 2010
Читая стихи Юрия Конькова, часто ловишь себя на ощущении «дежа вю» — «уже читал».
В его поэзии отчетливо «звучат» стилистические и текстуальные интонации русских классиков ХХ в., начиная с Серебряного века.
Вот, например, чем не Владимир Маяковский:
Боже мой, сколько морей нужно выпить,
Чтобы дожить до брильянтовой свадьбы!
Только слово прострелит навылет,
Только печати, печати сорвать бы
Злого молчания, золото сплавить
В однополчание, в молотоглавие.
Только «лесенки» в записи строк не хватает, хотя она и просится…
В нескольких стихотворениях «говорит» Николай Гумилёв:
Работать до мозолей на мозгах,
Работать до пятнадцатого пота,
До розовых слонов и до икоты,
До плесени на книгах и деньгах,
Не знать, как распускаются цветы,
Не слышать птиц… Бежать поры весенней —
Единственное средство для спасенья
От невозможной этой красоты.
Или:
Мне снилось: Вы сказали «ты»
И — удивительное дело! —
Вдруг стали мрачные пределы
Янтарным светом залиты.
Это если закрыть глаза на пушкинское знаменитое «Пустое «вы» сердечным «ты» она, обмолвясь, заменила…». Но нет, это совпадение с Пушкиным — единственное «мимолетное виденье» в новой книге стихов Юрия Конькова. Золотой век этому автору не близок. Тот век слишком классичен и гармоничен. Юрий Коньков же назойливо ищет именно гармонию вне себя. Комплексы, трагедии, проблемы бытия, раздирающие его, не дают возможности способен обрести ее в себе, эту неуловимую ускользающую гармонию:
В музыке этой куда, объясните, деться нам?
Наши составы приписаны к разным станциям,
И между ними такая большая терция,
Что хоть силком наши пальцы по ней растаскивай.
В этих горьких строках проявляется уже акцентный стих, которым Иосиф Бродский символизировал безнадегу и поиск выхода. Как и в стихотворении «Больничка»:
Барабанщик хренов, больной мечтатель,
Я сижу в тюрьме в самом южном штате.
Я лежу в больничке — на то и ум —
И письмо пишу в санаториум.
…Износились брюки, пора зашить,
И еще — отбирают карандаши.
Так что строчки — ложкой по серым стенам,
Облаками в небе, везде, везде, на
Голом теле, на деснах, на радужке,
На надорванном старом дрянном движке.
Есть у Конькова и прямая аллюзия к Михаилу Лермонтову:
Темные окна — битые пиксели
Города грузного многоквартирного.
Кто тебя вынесет, кто тебя выселит
С милой Апрелевки в злые Котельники?
Есть даже интонации стихопесен Булата Окуджавы:
Маленький Пушкин все продолжает играть.
Все продолжается — нужно лишь выкинуть ластик.
С нас спросится многое слишком,
Поскольку нам много дано,
Поскольку мы многое слышим
И делать умеем вино.
И жить бы нам тихо и славно,
Отраду имея в вине,
Но в летчики нас записали
На взрослой какой-то войне.
Бросай чинарик, командир,
да заводи троллейбус.
Как славно палочкой водить
по тротуарам неба,
нащупывая наугад
пороги и границы,
пока апрель, пока пурга
и птицы, птицы, птицы…
Перечисление таких «отсылов» к авторам минувших эпох можно продолжать. Но — удивительное дело! (смайлик) — говоря, примерно, как Маяковский, Гумилёв, Окуджава, Юрий Коньков вместе с тем говорит совершенно другие вещи! Поднимает темы, которые классики «обошли вниманием». Употребляет принципиально другую лексику — более грубую, более приземленную, более современную, наконец, хотя это последнее — естественно. Конечно, «розовые слоны» и «мозоли на мозгах» немыслимы в поэтике Гумилёва.
И что же этот диссонанс значит?
По-моему, то, что Юрий Коньков, опираясь на классическую литературную школу, усиленно вместе с тем пытается оттолкнуться от нее, найти новое содержание и новые слова для существующей эстетической традиции. Причем эстетическую традицию следует понимать шире одной литературы. О чем свидетельствует неожиданный гость на страницах сборника — паровозик из Ромашково, которого лирический герой убеждает: «Воротись к себе в Ромашково, в страшный город не езжай!». За внешней теплой иронией этого стихотворения кроется бездна страхов и разочарований, которая «всеми своими очами» глядит на лирического героя Юрия Конькова, а его устами доносится читателю. Как будто паровозик из Ромашкова — это обитель детства, чистоты, доброты, простых и любовных отношений, недоступных никому «в страшном городе». Это устоявшийся образ с неоспоримо позитивным значением. Вместе с тем паровозик из Ромашкова — отчетливый знак того, что безуспешно искомая поэтом страна детства находится в сфере существующей культуры. То есть мы возвращаемся к сказанному выше: «уже было».
Что это — приговор? Оскорбление? Нет — объективная реальность! Так, как пишет Юрий Коньков, может писать молодой поэт эпохи постмодернизма. Для меня это слово ругательным не является — как любое наименование симптома, от которого невозможно отмахнуться.
Пишущему человеку в наши дни, с одной стороны, очень легко — как ни старайся, ничего нового не скажешь, так зачем утруждать себя? С другой стороны, очень трудно: как ни смотри, но — все уже сказано! И о чем говорить, если — не о чем? Разве «Ни о чем»…
Это, пожалуй, лучшее стихотворение в сборнике Юрия Конькова:
Говорим ни о чем, значит, речь эта будет длинна,
Словно поезд, который когда-то не подали нам.
И закатная тень. И ночной безответный звонок.
…Не ходи по воде, только попусту ноги мочить,
Не касайся земли, потому что она зарычит.
Просто сядь и сиди. В темноте. В темноте. В темноте.
Правда, оно — словно крайняя стадия погружения во тьму «ниочемной» речи. Усугубляет без того не радужное эмоциональное впечатление от сборника Юрия Конькова — несмотря на легкомысленное, казалось бы, название «Лепесток». Однако тяжелое мироощущение лирического героя, как ни парадоксально, радует: чувства поэта, переданные в ощущениях его лирического «глашатая», неподдельны, искренни. В рамках постмодернизма возможна почти механистическая литературная игра — перепевы и ремейки ранее написанного. А возможен и мучительный процесс выхода на самую «свою» изо всех малохоженых, хоженых и вовсе торных троп. Поэзия Юрия Конькова очень «человечна», эмоциональна. Какие бы внешние признаки ни роднили ее с известными образцами стихосложения, но голос автора сохраняется в любом стихотворении. А это уже — весомый плюс.
Елена САФРОНОВА