Стихотворения. (Вступительная заметка Евгения Степанова)
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 1, 2011
Наследие
ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ АЛЕКСЕЯ ДАЕНА
После тяжелой и продолжительной болезни 21 ноября 2010 года в Нью-Йорке, в собственной квартире, скончался замечательный русский поэт, член редколлегии нашего журнала Алексей Даен (1976 — 2010).
Смерть Алексея Даена — это огромная потеря для русской литературы, потому что Алексей был не только поэтом от Бога, он был мостиком между культурами России и Америки. Издавал, переводил, объединял людей, помогал всем, кому мог. Постоянно присылал своим друзьям посылки, откликался на произведения коллег, ободрял теплым словом.
И — никогда не жаловался, никогда не жаловался. Даже когда был смертельно болен.
Мы были очень близкие друзья. Переписывались почти ежедневно, он звонил мне, приезжал ко мне в гости в Москву, в квартиру на Есенинском бульваре, которую любил, мы гуляли по столице, ходили в гости к общим знакомым.
Несколько дней назад он мне прислал в подарок свои новые книги, мы договорились о новых совместных делах.
Он был очень активным участником редколлегии журнала «Дети Ра»: составил нью-йоркский номер, постоянно участвовал в блиц-интервью, переводил, неустанно и энергично рекомендовал авторов из разных стран мира.
Это был форпост русской культуры в Нью-Йорке, который он любил нежно и преданно. Творческое наследие Алексея Даена велико. Проза, поэзия, переводы, дневники, письма. Все это требует внимательного филологического анализа.
Когда уходит поэт, остаются его книги. А значит, остается и поэт. И все-таки трудно смириться с этой утратой. Больно и горько. Тяжело. Одиноко.
16 ноября Алексей Даен прислал мне эти стихи. Мы публикуем их в том виде и последовательности, в котором их получили, не заменив ни запятой.
А 21 ноября Алексей Даен скончался.
Вечная память.
Евгений СТЕПАНОВ
Алексей ДАЕН
ВЗГЛЯД СНИЗУ
Чайки
Сергею Шабалину
Переглянулись чайки
и разлетелись —
вторя моим родственникам — близким и незнакомым —
на юг
и на запад
Сколько тех чаек было?
Эти мысли оказались весьма совместимы
с капелью
когда я направлял объектив на останки снега —
серого снега —
на скрюченых по-старушечьи ветках
дерева во дворе —
на фоне спортивной площадки
облюбованной детворой разноцветной
бьющей по мячам
головами-ракетками-ногами-руками
обращающей ноль внимания
на самолеты
певчих птиц
лающих собак
вой сирен
гудки авто
свисток регулировщицы в оранжевой жилетке
фотоаппарат в ожидании
перенацеленный на флагшток —
любимое место моей чайки
20 лет бархатной революции
Здесь можно жить —
запах влажных поленьев
сладковатый — в печи —
из трубы —
дым иссиня-серый —
улетает в сумерки
греть низкие облака
пока я охлаждаю гортань
вязким пивом
и Президент предлагает
надписать свой мемуар
Звонки
многие люди
считают себя моими друзьями
имеющими полное право
знать все о моей жизни
их вопросы
неразнообразны:
как дела?
что нового?
как твоя?
как здоровье?
что сказал врач?
когда появишься на людях?
и опять:
так значит
со здоровьем все в порядке?
порой не пойму:
то ли имя и номер мои
в их телефонных книжках
записаны карандашом
то ли они на последней странице
Светлячки/Nyc
Ночью в квартиру мою светлячки залетают. Лежу с открытыми глазами и слежу.
Зеленоватые точечки вспыхивают и гаснут. Как и мысли мои. Тьма; и звезды
зелены.
Четыре, нет, — пять их. Одни в метре от пола, другие в двух.
Один под потолок забрался — четыре с малым метра.
Вспышка крохотная, и угасание вниз. Несколько прохладно. Градусов
семнадцать.
По Цельсию. И не влажно. Идеальная пиджачная погода. Но ночь. И одеяло до
кадыка.
Закрываю глаза. Пещеры перуджийские. Открываю — Марсово поле.
Закрываю — Чернобыль.
Открываю — Центральный Парк.
Закрываю — пепел ВТЦ. Открываю — красота.
Не спать, не спать! Но и не вставать — не мешать светлячкам творить
чудесное.
Превращать мой угол в искусство должны они. Но черт дергает.
Встань и закури в унисон зеленым, — говорит.
Черное, красное, зеленое. Светлячки не залетают, когда дамы у меня ночуют.
Не хотят мешать? Или тайны о красоте хранят мои? Не спросить безмолвных.
Черчу прямые между ними. Эта форма на параллелепипед похожа,
а вчерашняя на звезду Спасской башни походила. И все на фоне квадрата
черного.
Просыпаюсь. Ничто не снилось. Или не помню. Кофе черно-коричнев.
Выхожу на веранду засветло. Свежий ветер с реки волосы колышет.
Кто-то затормозил резко. Вдалеке. И кондиционеры молчаливы.
Не влажно, но будет к полудню. Влажность летнего города
с косой меня сопровождает.
Три месяца предынфарктного состояния.
В Москве, ровно год назад (июнь, 2006), пух тополиный ватой облегал пиджак
мой,
а сейчас трехмиллиметровые зеленые деревьев семена в волосах.
И кофе с сигаретой в даль испаряются. Вернуться в кровать?
Или город предрассветный послушать? Второе.
Конечно, — второе!
А вот и птичка запела первая. Только природы ее не знаю.
Что слушать, впрочем, и не мешает. Да и в памяти рыться
в этот час неэтично по отношению к себе самому. А разум
в короткую даль дня устремляется. Но, работы кроме,
ничего не видит. Но, нет, вечер забрезжил. И женщина в нем.
И улыбка ее теплая, и смешинки у глаз. И стрекочет о чем-то.
Только голос и слышу. Музыкален он. И поддакиваю.
С чем соглашаюсь? Против чего протестую? Смотрю и улыбаюсь.
И взгляд ловлю. Нежный-нежный — винный.
И жестикуляцию зрачками пританцовываю.
И светает.
И светлячков не видать.
И тем же утром на улицу. Люди заспаны.
Дворники орошают тротуары холодной водой из шлангов.
И улыбаются.
Беру газету бесплатную из рук разносчика и гляжу в заголовки слепо.
Ничего не произошло, пока я спал. И это нравится.
Толчея на станции метро. Неверное движение равно попаданию под поезд.
А если визуально познакомиться со знаком равенства, то шпалы спасением
выглядеть станут, хоть и норовят иначе.
Кое-как втираюсь в вагон. Не до поручня. Груди женские в живот мой
упираются.
А личико — так себе. Сексуальна романтика часа пик.
Минуты дам.
Зал
новая клавиатура и напиток рядом, —
географически на параллели,
иной лишь градус
если приблизить объектив (50 мм) на расстояние
38, то угол выбьет глаз — с корректировкой —
ниже 40, —
и так лучше
незаметно время
на угол градус разменяв
астигматизм флюоритом
баллом 5 раздвинуло —
пространство
между объектом и неважно —
чем за ним —
бокэ лишь гаммой
не дрогнуть — здесь момент
хотя и дрожь пойти на пользу может
как артистически-художественный шаг
к пустому залу —
зал после постройки пуст —
ни выблядка, ни прохиндея
штатив расставил ноги шире
он так и до мышей
до: макрообъективом
:лишь до вспышек —
сквозь диффузию
пластмасс
Послушай дядю!
резкий?!
ну, загнул ты, дядя.
в фотографиях, да и то — не всегда,
знаешь ли, рука с перепоя… не трынди… себе наливай.
а как слепок с лица… та посмертная маска?
что Сливка делал? да и сливки со Сливки не снимешь уже.
а в Уэльсе… да что в Уэльсе… как в Калифонрии — у Монтерея… почти.
ни Монтень меня. о чем разговор-то?
ах, да! помню такого. кажется, он только вчера ушел.
или вышел.
и ты иди.
* * *
Полет Б-52
Быстрее
С мертвым самолетчиком внутри
Escalator poem
высокие ходят
в глаза
заглядывают
длинноногие
брюнетки
по Праги брусчатке
:не б. —
женщины
ежедневно