Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 8, 2010
Письмоносец
Здесь покоится Г. Нумений, вольноотпущенник Антигоны,
благочестивейшей госпожи письмоносец.
Одним с нами молоком
вскормленный, он мог бы быть в Оксиринхе откупщиком
и заведующим сбором на воздвиженье статуй
благодетелям нашим, давшим городу отечественные законы
и непорабощенную демократию. Повидавши
много, но занимаясь пастушеством в глухой местности,
он оставил городу двадцать пять овец, четырех коров
и никогда не слушал ни одного философа. Будь здоров.
И ты также.
Папирус
Не надо везти с собой, Тимофей, папирус.
Все облагается пошлиной. Так же, как самый парус.
С паруса сбора взимают двадцать драхм, с мачты
четыре драхмы…
Да и с поклажи со всеми ее дарами,
даже если за каждый взыщут по одному оболу,
немалая сумма будет. С папирусом, кроме того,
можно попасть в опалу.
Из-за тайных его письмен. Даже с безмолвных мумий,
подвозимых вверх или вниз, взимается плата.
Ты в этом деле, видно, не шибко умный.
Смотри же, как год за годом и раз за разом,
когда вскапываешь виноградник и сорные
травы выпалываешь, приставляешь тычины к лозам,
тело твое испещряется выверенным рисунком. Им-то
неведомо, как Господь наш в царапинах тонких на теле
вывез магию из Египта.
Шпенглер-вариации
Вряд ли требует доказательств, что
для «истца» и «ответчика» связь сведена на нет. Она есть
вообще ничто.
Самое большее можно назвать ее парафразом
безотчетно убитого времени.
Речь идет о разных реалиях и мирах,
обнаруживающих сродство уже в крылатке клена,
предвосхищающей бумеранг
и в единственном, то есть связном —
без причинно-следственных дефиниций — виде
обретающей ясность в драме
пропеллера двадцать веков спустя.
Нетрудно предвидеть, что время, когда человеку удастся
заклясть себя
правовой казуистикой, вообще — часовым механизмом,
не за горами.
Лишь по этой причине последний, являя серые,
с золотой инкрустацией дали, в сущности, вопреки
представлениям, ибо здесь налицо входящая в моду привычка
не снимать его всякий раз с руки,
и особенно — на ночь, не менее ценен, чем милосердие.
Тот значительный факт, что синонимия
столь разных понятий проявляется в момент, когда мы
произносим имя
возлюбленной, хорошо известен. Утраченный «рай» утопии,
лелеемый, чаемый, в Тацитовых устах
звучавший бы, видимо, как «бессмертный город»,
или его подобие,
уменьшенная копия мира — отсюда, кстати, иллюзия,
что вся история происходит именно там, —
суть те же феномены, в начале которых страх
бесконечности. Предмет урбанистики город —
еще один шаг искусства
миниатюры в сторону просто сгустка
воспоминаний. Идеальное место для войн
будущего, и в этом смысле —
с учетом новейших идей техники и вздоха осеннего
увядания — только усугубляющее весь предшествующий фон.
Мало сказать, что исконная наша ошибка —
несмотря ни на что пытаться создать себе впечатленье целого.
Только это одно, и притом в необыкновенно
высокой степени, и приводит к пониманию римлян
как наследников эллинов,
когда нашему взору открываются, скажем, Москва, Нью-Йорк
или даже такие творения прошлого, как Венеция или Вена.
Не говоря уже о всеобщей слабости к золотисто-закатному,
ставшему в некотором роде эквивалентом денег,
ситуация именно такова,
что надменный вид прямостоячего существа
в действительности определяется не столько любовью
к фатуму,
сколько сознаньем причастности к сонму,
психологическим комплексом оставшегося в живых.
Исторический и культурный сдвиг,
праязык которого читается в подобном самоощущении,
ни к чему
иному и не привел бы. Стоило пережить войны, голод, чуму,
чтобы человек смог почувствовать себя
в достаточной степени грандиозным
и напыщенным. Не случайно сумеречное
легко принять за брезжущее. Это род
оптики, позволяющей состояться лингвистическому курьезу,
заключенному уже в словах «движущееся вперед».
И этим метаморфозам
суждено продолжаться. Лучше всего, рельефней,
мы видим их на примере органического соответствия
между царевной-
несмеяной подиума и некой персонифицированной
(да простят нам употребляемое здесь и впредь
неуместное слово) вещью. То есть мы видим их вообще
как то, о чем осмелились возмечтать.
И мы видим все это в ее несравненном взгляде,
дерзком, холодном, — чтоб не сказать красивом, —
полном уверенности в себе,
недостаточной, однако, для того, чтобы отважиться умереть.
Юрий Гудумак — поэт. Член СП Молдовы и Ассоциации русских писателей Молдовы. Родился в 1964 голу в селе Яблона, район Глодень, Молдова. Географическое образование получил в Одесском университете. Научный сотрудник Института экологии и географии АН РМ. Публиковался в коллективных поэтических сборниках, газетах и журналах Молдовы. Автор поэтических книг «Метафизические гимны» (1995), «Принцип пейзажа. Пролегомены» (1997), «Почтамтская кругосветка вспугнутой бабочки» (1999), «Дельфиниумы, анемоны и т. д.» (2004), «Песнь чибиса» (2008).