Фрагмент романа
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2010
От редакции:
В издательстве «Вест-Консалтинг» печатается серия романов известного российского прозаика Эдуарда Просецкого, которые являются художественным осмыслением новейшей истории страны от «периода застоя» до наших дней. Два из них — «Время Иуды» и «Казанова Лосиного острова» — недавно вышли в свет. Третий — «Посланец Вавилона» — готовится к печати. Читателям предлагается отрывок из этого романа, действие которого происходит в подмосковном городке Козополянске, куда прибыл с таинственной миссией некто Благоволин, выдающий себя за Спасителя. Сердобольная проститутка Мария Цветкова устраивает ему ночлег на местном кладбище, а после знакомит со своим возлюбленным — поэтом Иваном Дарькиным. В дальнейшем Благоволин ведет изощренную борьбу за душу поэта…
Проза
Эдуард ПРОСЕЦКИЙ
ПОЭТ ИВАН ДАРЬКИН
(Фрагмент романа «Посланец Вавилона»)
«Ко всякому, слушающему слово о царствии и не разумеющему,
приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его».
/Евангелие от Матфея, 13; 19/
Проснулся он оттого, что первые солнечные лучи, пробившись сквозь кроны деревьев, заглянули в склеп через зарешеченные стрельчатые окна под куполом. В их свете лицо спящей рядом женщины показалось совсем незнакомым; видно, перед сном она сняла густой слой косметики и сейчас от вчерашней вульгарности в ее облике не осталось и следа: чуть трепетали негустые рыжеватые ресницы, целомудренно розовели щеки, а в легкой припухлости губ таилась детская доверчивость.
Легко снявшись с жесткого ложа, Спаситель перекрестил заблудшую, отчего та улыбнулась, потягиваясь с кошачьей грацией и капризно спросила сквозь полуприкрытые веки:
— Знаешь, который час?
— Семь утра, — отозвался Спаситель.
От звука его голоса она открыла глаза и залилась густым румянцем:
— Прости, пожалуйста. Я забыла, что Ванечка меня бросил… «Ты мне надоела, Мария. Ловишь каждое мое слово, угождаешь, плачешь над моими стихами…» Выгнал, как собаку…»
Когда вышли наружу, разгоралось солнечное утро, и приютивший их склеп предстал в полном великолепии портика, где меж двух пилястр с нарядными резными капителями, как раз над фигурами скорбящих, восседал в неглубокой иные мраморный Борис Февральс-
кий — в тоге и с развернутым свитком в руках, на котором золотились два четверостишия:
Козополякский крематорий,
Земных путей скупой венец!
Как иного жизненных историй
Здесь обрели один конец.
И я с надеждой уповаю,
Что весь подвластный мне народ
Меня в трудах не забывает
И в час молитвы помянет.
— Это Ванечкины стихи, — с гордостью проговорила Мария. — Он служит кладбищенским поэтом у Бориса Аркадьевича.
— Я хочу его видеть, — сказал Спаситель.
— Это можно, — помявшись отозвалась Мария. — Только от него всякое можно ожидать… Истинные поэты непредсказуемы…
— Я хочу ему помочь, — уточнил Спаситель.
— Кладбише состоит из трех полей, — прилежно рассказывала Мария, когда они среди надгробий, словно бы соревнующихся в роскоши, двигались в столону крематория. — Одно — для олигархов. Некоторые строят целые мавзолеи, окруженные серебристыми елями… На другом высшие государственные чиновники. Эти любят, чтобы захоронение затыкала добротная кованая ограда, в коде бронзовки бюст покойного и стол для поминальных заседаний… Третье поле захватили самые крутые российские братки. Им портрет усопшего в полный рост на мраморной стеле и сентиментальные стихи, вроде «не ушел я, мама, от пули, но навеки ушел от тебя…» Ну а простой люд хоронят на болоте.
Казалось, вместе со смытой косметикой очистилась речь Марии, исчезли те словечки и интонации, что выдавали в ней уличную девку. Сейчас она больше походила на старательного экскурсовода, хорошо знающего предмет.
— Все они одинаково воры, — заметил Спаситель. — Все они одинаково умерли в грехах своих.
— Вот именно! — горячо подхватила Мария, — Потому-то Ванечка и страдает…
Утро было ясное, словно бы промытое, деревья и травы щедро искрили россыпью росы, нацеленная в небо труба крематория еще бездействовала, и оно непорочно голубело.
Миновали длинное приземистое здание каменотесной мастерской с выставленными образцами надгробий, отблескивающих извилистой ночной влагой; в торце его чернела табличка: «ИЧП Иван Дарькин. Ателье ритуально-литературного обслуживания населения».
Ателье состояло из одной комнаты, обставленной казенной офисной мебелью. Стены ее увешаны были многочисленными портретами поэта, запечатленного в позе усталого гения, а также приколотыми обрывками бумаги с беглыми стихотворными набросками; они испуганно встрепенулись от воздушного потока, пахнувшего от входной двери.
Иван Дарькин — молодой мужчина с широким испитым лицом русского мастерового, нервической, капризной складкой тонких губ и заносчивым подбородком, — дымил вставленной в мундштук едкой «Примой» за конторским столом, захламленным остатками ночного, судя по всему, застолья; пахло тут застарелым табаком, винным перегаром и консервами в томатном соусе.
— Ты же обещала, что ноги твоей тут больше не будет, — с ироническим прищуром обратился он к Марии, вовсе не замечая ее спутника и гордым движением откинул назад развевающиеся русые волосы, отчего дрогнул в его руке наполненный стакан, проливаясь рубиновыми каплями.
— Я вовсе не к тебе, — обиженно поджала губки Мария. — Я человека привела.
— Да брось ты! — покривился Дарькин — Шлюхи всегда тяготели к поэтам. — Он ополовинил стакан и, сделав глубокую затяжку, обратил наконец мутный осветлевший взгляд на визитера, который следом за Марией, так и не дождавшись приглашения хозяина, осторожно присел на один из стульев для посетителей. — Чем же могу помочь человеку? Эпитафия, речь при прощании с усопшим, поминальный тост? Предоплата тридцать процентов, срок исполнения — не более суток. За дополнительную плату текст может быть составлен в присутствии клиента…
— Это я пришел помочь тебе, — смиренно отозвался Спаситель.
— Напрасно она тебя сюда притащила! — выкрикнул поэт, гневно розовея щеками. — Пил и буду пить!
Он опустошил стакан и надрывно прокричал, набухая шеей:
Развяжите мне душу,
Отпустите на волю,
Я Руси не нарушу
Безотрадную долю!
На погосте при жизни,
Но еще не мертвец,
Одеваю отчизне
Свой терновый венец!..
— Ну что, разве я не лучший поэт России?! — победительно тряхнул он волосами, с вызовом глядя на Спасителя. — Если ты согласен с этим — поцелуй меня!
Разверзлась тяжелая тишина. Мария охнула и прижала руки к груди в предчувствии скандала.
Дарькин взял за горлышко, как гранату, пустую бутылку; лицо его исказила жалкая угрожающая гримаса.
И тут Спаситель поднялся, бесшумно подошел к поэту и коснулся губами щеки.
— Что и требовалось доказать! — восторжествовал Дарькин.
— Ты меня не понял, — проговорил Спаситель, занимая прежнее место. — Милость и истину принес я тебе… Ибо тот, кто говорит от себя, ищет похвалу самому себе. Тот же, кто ищет славы пославшему его говорит истину, и в нем нет никакой лжи.
— Уж не самого ли ты Господа Бога посланник? — ядовито спросил поэт.
— Я есмь, — кротко отозвался гость.
— Даже если это так — не судья ты мне! — вскипел Дарькин. — Поэт сам себе высший судия! А значит — и милость, и истина! Убирайтесь оба!
Когда они выходили, вслед полетела пустая бутылка и со звоном разбилась о стену.
— Если душа не принадлежит Богу, она принадлежит дьяволу, — уверенно проговорил Спаситель.
Эдуард Просецкий — прозаик. Окончил ВЛК при Литературном институте им. А. М. Горького. Автор многих книг и публикаций. Живет в Москве.