Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2010
Рецензии
Дмитрий Быков. Отчет: Стихотворения Поэмы Баллады. — М: ПРОЗАиК, 2010.
Дмитрий Быков «отчитался», представив на суд публики «Полное собрание лирических произведений», как заявлено на титульном листе сборника. В то же время в аннотации говорится: «В книгу включены лучшие стихотворения, написанные им (Быковым — И. П.) за двадцать пять лет поэтического творчества». Но на самом деле, конечно, не важно, полное это собрание стихотворных текстов или избранное — объем книги в любом случае внушает трепет. 576 страниц! И это еще учитывая, что многие стихи, баллады и поэмы напечатаны в формате А 4, т. е. прозой. Если разбить их по строчкам, то, боюсь, объем сборника перевалил бы за 1000 страниц. И дело даже не в том, что перед нами — плод 25 летнего творчества поэта. Мало ли плодовитых поэтов было, есть и будет. Бальмонт и поболе писал. Но если учесть, что Быков еще журналист, прозаик, телеведущий и т. д., то следует снять перед ним шляпу. Я с чистым сердцем встаю в ряды тех, кто искренне изумляется трудолюбию этого человека и задается одним и тем же вопросом: «Как он все успевает?»
Хотя ответ, возможно, лежит на поверхности. В своем знаменитом «Бесконечном тупике» Дмитрий Галковский размышляет: «Что же было упущено в Пушкине? — Несерьезность, игра. Пушкин легок. Разве можно сказать о легком, шаловливом Достоевском, Толстом, Гоголе?» Вот эта самая легкость присуща и Дмитрию Быкову. Он тоже играет. Всегда. Подчас, переигрывает. Слишком многословен. Слишком много у него самоповторов.
Всего — слишком… Но именно это и позволяет ему не «буксовать», не зацикливаться на каких-то спорных или «проклятых» вопросах, не оглядываться, идти и идти вперед, производя со скоростью конвейера подчас сырые, нередко проходные, но иногда действительно сильные вещи.
Я вовсе не собираюсь ставить Быкова на одну доску с Пушкиным, но и пройти мимо напрашивающихся сравнений не могу. Теперь, когда Пушкин уже третий век числится иконой, мало кто в курсе, что при жизни Александр Сергеевич считался поэтом неглубоким, поверхностным, говоря современным языком — попсовым (не так же воспринимают сейчас Быкова?). Разумеется, Жуковский или Гоголь понимали, с кем имеют дело, что это за явление, а остальные? Для них Пушкин представал в образе бретера, картежника и ловеласа, что-то там периодически сочиняющего и публикующего: «Куда уж ему до Гавриилы Романыча!» Между тем, «наше все» тоже не оставался в долгу и платил «знатокам» той же монетой:
Опрятно за стеклом и в рамах
Они, пронзенные насквозь,
Рядком торчат на эпиграммах.
А вот как в наши дни разбирается с неприятелями Быков:
Ну так что же, я говорю. Ну так что же-с, я в ответ говорю. О как много попыток, как мало проку-с. Это значит придется мне вам и вашему королю в сотый раз показывать этот фокус. Запускать во вселенную крошку из ваших тел, низводить вас до статуса звездной пыли. То есть можно подумать, что мне приятно. Я не хотел, но я не виноват, что вы все забыли! Раз-два-три. Посчитать расстояние по прямой. Небольшая вспышка в точке прицела. До чего надоело, Господи, Боже мой. Не поверишь, Боже, как надоело.
Не правда ли, похоже? Разница лишь в выборе «оружия». Если Пушкин элегантно пронзал своих жертв булавкой, точно шпагой, то Быков просто и незамысловато расстреливает их из какого-то супермощного бластера, позаимствованного из компьютерной игры. Каковы времена, таковы и способы, а результат один и тот же.
Если вдуматься, то Пушкин был первым куртуазным маньеристом. И поэтому когда Быков, отдавший щедрую упомянутому течению, в своей «Балладе о кустах» изображает из себя разгневанного рогоносца, подкарауливающего с ружьем жену и любовника, он скорее наследует пушкинской традиции:
Теперь мне это даже милей. Воистину тот смешон,
Кто не попробовал всех ролей в драме из трех сторон.
Я сам в ответе за свой Эдем. Еже писах — писах.
Я уводил, я был уводим, теперь я сижу в кустах.
Однако вернемся к книге. Образ Быкова — вечно улыбающегося, остроумного, едкого — претерпевает серьезные изменения после прочтении ряда лирических стихотворений.
На закате меркнут дома, мосты
И небес края.
Все стремится к смерти — и я, и ты,
И любовь моя…
Ну какая, скажите, любовь у толстого, усатого хохмача, чей фейс едва влезает в телеэкран? Какое там стремление к смерти? А вот поди ж ты:
Ни надежд на чье-нибудь волшебство,
Ни счастливых дней —
Никому не светит тут ничего,
Как любви моей…
Ощущение такое, будто вы случайно попали в гримерную известного актера-комика, и вдруг застали его плачущим, размазывающим слезы по щекам: «А ведь вот он какой на самом деле. А мы-то думали…» И эта неловкость не покидает вас еще долгое время, особенно если натыкаетесь на стихотворения, подобное тому, которое приведу целиком:
Ты непременно сдохнешь, клянусь богами.
Так говорю, отбросив последний стыд.
Все платежи на свете красны долгами.
Я тебе должен, но мне не придется мстить.
Мне наплевать, что время тебя состарит,
Прежде чем сможет выпихнуть в мир иной:
Ты непременно сдохнешь, и это станет
Платой за то, что сделали вы со мной.
Ты непременно сдохнешь, пускай нескоро,
Дергаясь от удушья, пустив мочу,
Сдохнешь и ты, посмевший — но нет, ни слова.
Сдохнешь и ты, добивший — но нет, молчу.
Общая казнь, которую не отменишь,
Общая месть за весь этот ад земной.
Впрочем, и сам я сдохну, но это мелочь
После того, что сделали вы со мной.
В цикле «Декларация независимости» Быков пишет о банальном семейном разрыве, в который, похоже, сам не может до конца поверить:
Выйдешь в ночь — заблудиться несложно,
Потому что на улице снежно,
Потому что за окнами вьюжно.
Я люблю тебя больше, чем можно,
Я люблю тебя больше, чем нежно,
Я люблю тебя больше, чем нужно…
В общем, все как у людей. Слезы, переживания, сомнения, страсти, которые, подчас, сравнимы со стихийными бедствиями, как в «Письме»:
Но уже кренится земная ось,
Наклонился пол, дребезжит стекло —
Все уже поехало, понеслось,
Перестало слушаться, потекло,
Но уже сменился порядок строк,
Захромал размер, загудел циклон,
Словно нежный почерк, по-детски строг,
Сообщает зданию свой наклон…
И уже намечен развал семей,
Изменились линии на руке,
Зашаталась мебель, задул Борей,
Зазмеились трещины в потолке.
Этот шквал, казалось, давно утих,
Но теперь гуляет, как жизнь назад,
И в такой пустыне оставит их,
Что в сравненьи с нею Сахара — сад.
Излишне говорить, что здесь конкретно быковский почерк, который не спутаешь с чьим-то другим, даже пребывая в сильном подпитии.
В том-то и проблема Быкова, что, являясь прежде всего поэтом, он более известен своими успехами в других амплуа: телеведущего, журналиста или — с некоторых пор — прозаика. Отсюда — недостаточное внимание к нему со стороны поэтической братии и критиков. Для них есть «Быков вообще». Но нет Быкова-поэта, в крайнем случае — с большими оговорками. Трудно сказать, страдает ли он от осознания данного обстоятельства, но то, что не в восторге — как пить дать.
На мой взгляд, вышедший сборник крайне важен как для самого Быкова, так и для литобщественности в целом. И не потому, что прочитав эту и другие рецензии толпы народа бросятся в магазины и на интернет-сайты за книгой. Мне кажется, это событие просто переводит Дмитрия Львовича из «вообще» именно в поэты. Данное (вероятно, спорное) умозаключение я делаю из собственного опыта, поскольку прежде относился к Быкову так же, как многие представители «цеха» — ну, пишет что-то, вон в телевизоре мелькнул, премию за Патернака получил, фельетон стихотворный в «Новой газете» тиснул… Однако ознакомившись с его стихотворным творчеством в таком объеме, я с ужасом понял, что прежде не знал и не читал этого автора. Отдельные стихотворения, встречавшиеся мне в ЖЖ или на каких-то иных ресурсах, не оставляли сомнения в его даровитости (да мало ли сейчас даровитых?!), но не позволяли представить масштаб его стихотворного таланта. Теперь масштаб ясен. Как давно ясен он и самому автору, который не без самодовольства констатирует:
Отныне все, что хочется мне прочесть,
Лишь сам могу сочинить я.
При этом не обходится без дежурного самоуничижения, давно и прочно вошедшего в традицию:
И мне — второсортному, в общем, поэту…
Но осознание своей значимости не освобождает от логического завершения земного пути:
На стыке умиления и злости,
Ощипанный, не спасший Рима гусь,
Останусь здесь играть в слова и кости,
Покуда сам на них не распадусь.
Первой строкой из приведенного выше четверостишия можно было бы, мне кажется, охарактеризовать поэтическое творчество Быкова в целом. В самом же четверостишии чувствуется интонация Бродского, но совсем чуть-чуть. При всей своей многогранности и на поверхностный взгляд вторичности, Быков довольно оригинальный поэт, который если и заимствует сюжет, образ, настроение, то как раз по-пушкински, видоизменяя, — пропуская через себя, обрамляя своими мыслями, придавая ему иные оттенки и новое звучание.
Я мог бы долго еще перечислять и цитировать понравившиеся мне, открытые только сейчас или прочитанные ранее стихи Быкова, вошедшие в книгу. Но, думается, в этом нет надобности. Отмечу лишь шедевральную прибрежную балладу «В кафе у моря накрыли стол — там любят бухать у моря…», датируемую 2009 годом. Редко встречаешь стихотворение большого объема, которое хочется выучить наизусть и читать друзьям и знакомым. Этот текст запоминается мгновенно и без каких-либо усилий:
«Да-да», — она говорила мне не холодно и не пылко,
И это было в ее спине, в наклоне ее затылка,
Мы пары слов не сказали с ней в закусочной у причала,
Но это было куда ясней, чем если б она кричала.
Оса скользила по колбасе, супруг восседал, как идол…
Боялся я, что увидят все, однако никто не видел.
Болтался буй, прибывал прибой, был мол белопенно залит,
Был каждый занят самим собой, а нами — никто не занят…
Давным-давно, в пору туманной юности, я удивлялся: как мог Пастернак тратиться на переводы, разве пристало настоящему поэту столько переводить, не лучше ли было посвятить жизнь исключительно собственному творчеству? И лишь позже, работая то в одной, то в другой редакции, живя от зарплаты до зарплаты, что-то рифмуя в перерывах между сочинением идиотских фельетонов и редактированием сухой хроники, я вдруг понял — а он и написал ровно столько, сколько хотел. Переводы — это профильная работа, обычное добывание денег. А в случае с плодовитостью Быкова — это еще и игра, неуемная фантазия и редкая творческая потенция. Что с того, что он пишет так много, в том числе и рутинной стихотворной чепухи? С десяток очень хороших стихотворений, которые в русской поэзии наверняка останутся, он уже написал. А это больше, чем кое-что.
Игорь ПАНИН