Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2010
Блиц-интервью
На вопросы редакции отвечают Сергей Бирюков, Лео Бутнару, Татьяна Виноградова, Елена Карева, Елена Кацюба, Константин Кедров, Андрей Коровин, Евгений В. Харитоновъ.
— Дайте дефиницию зауми!
— Разумен ли заумный поэтический язык?
— Насколько актуальна заумная поэзия в наши дни?
Сергей БИРЮКОВ (ГАЛЛЕ, ГЕРМАНИЯ)
— Дайте дефиницию зауми!
— Понятие зауми в наши дни значительно расширилось.
Это не только стихи на собственном языке, как говорил Кручёных, но и различные тексты с проблемной семантикой. Подробнее мне доводилось писать об этом в книгах и статьях.
— Разумен ли заумный поэтический язык?
— Насколько актуальна заумная поэзия в наши дни?
— Заумный поэтический язык по-своему разумен. То есть автор вкладывает определенный смысл в свое сочинение. Заумные тексты не всегда подлежат дешифровке. Часто они воспринимаются на сенсорном уровне. Это явление вообще близко к музыке, если поэт работает с фонетикой. Или к визуальным искусствам.
В общем заумная поэзия погранична или трансгранична.
Отсюда и актуальность заумной поэзии. Наше время — время слома дискурсов, поэтик, письма вообще. Нам удалось это почувствовать два десятилетия назад, когда была создана Академия Зауми. И судя по этим вопросам, актуальность возрастает.
11 января 2010
Лео БУТНАРУ (МОЛДОВА — РУМЫНИЯ)
— Дайте дефиницию зауми!
— Разумен ли заумный поэтический язык?
— Насколько актуальна заумная поэзия в наши дни?
— Боюсь, что буду радикально расходиться во мнениях с другими коллегами, отвечающими… по-соседству, но я считаю, что заумь была когда-то этапным явлением, колоритным, эпатирующим для дадаистов и некоторых настоящих авангардистов, настоящих поэтов.
Но давайте спросим себя: почему никогда не было ни одного сугубо заумного поэта? Потому что только и только заумь — это абсолютно неубедительно, этот «вид языка» не поддается более или менее правдивым, «обьективным» критериям, художественной, эстетической оценке, то есть — валоризации. А без этого нет искусства, а только особый, очень «невнятный» вид метаискусства, псевдоискусства, игра, или просто каприз.
Поэта узнают, познают, могут идентифицировать только и только в смысловой сфере языка. Поэтому и не существовали, не существуют и не будут существовать поэты-заумники в «чистом виде», гениальные, большие или куцые. В этом занятии все равны или почти так.
Если даже поэзия для (ради) поэзии, в наивысшем элитарном виде, имеет смысл, то дада ради дада, заумь ради зауми — это просто нонсенс. Даже и не парадокс, а именно — нонсенс.
И вообще, пора всерьез вернуться к метафоре, как к «капле вечности», как назвал ее кто-то из великих. Ведь за последнее время в нашем сознании, в сознании таком скромном, оказывается, по масштабам глобальной деревни, появилось столько бесконечно новых… трансземных терминов, понятий (мы, земляне, то есть и сами поэты уже в какой-то мере являемся и виртуальными существами), что их переосмысление/ включение в сферу поэтического творчества смогло рождать неимоверное число новых невероятных, ошеломляющих метафор — эти, как геральдические блазоны творчества вообще. А на полях зауми, как правило, метафоры «не растут», то есть — нету (там) и капли вечности.
Татьяна ВИНОГРАДОВА (МОСКВА)
— Дайте дефиницию зауми!
— Разумен ли заумный поэтический язык?
— Насколько актуальна заумная поэзия в наши дни?
— Как обычно, вопросы блиц-интервью были присланы с пометкой «СРОЧНО!». Разумеется, первым делом полезла в Сеть. И вот каковы находки в плане разнообразных дефиниций (курсив мой):
Дефиниция БСЭ:
«Заумь — заумный язык, понятие, выдвинутое теоретиками русского футуризма в начале 1920-х гг. Термин «З.» введен поэтом В. Хлебниковым. Он пытался обнаружить общие законы прямой взаимозависимости звучания и смысла и, основываясь на них, создать новый поэтический язык, над которым не тяготело бы «бытовое значение слова», — язык, «находящийся за пределами разума». Обычно под З. понимают лишь поэтические опыты русских футуристов (В. Хлебникова, А. Кручёных, В. Каменского и др.). У лингвистов и поэтов, группировавшихся вокруг журнала «ЛЕФ», проблема З. была связана с совершенно иной задачей — установкой на «лингвистическую технологию», сознательную переделку литературного языка. З. для футуристов была своего рода лабораторной работой по выявлению выразительных возможностей слова. Задача, поставленная Хлебниковым, вообще неразрешима: слова, освобожденного от «груза» «бытовых значений», не бывает, поэзия имеет дело со словом в его номинативной и коммуникативной функциях. Идея же «лингвистической технологии», тесно связанная с функциональными направлениями в лингвистике, осталась на уровне общих деклараций.
Лит.: Шкловский В. Б., О поэзии и заумном языке, в сборнике: Поэтика, П., 1919; Гофман В., Языковое новаторство Хлебникова, в его кн.: Язык литературы, Л., 1936; Винокур Г., Футуристы — строители языка, «ЛЕФ», 1923. № 1; Поливанов Е. Д., Общий фонетический принцип всякой поэтической техники, «Вопросы языкознания», 1963, №1.
А. А. Леонтьев».
Дефиниция Литературной энциклопедии, Т. 4 (1930):
«Заумь — заумный язык, заумная поэзия. З. явилась одним из основных творческих принципов русского кубофутуризма (см. «Футуризм»). В «Декларации заумного языка» («Заумники», Баку, 1922) Хлебников, Петников и Кручёных так определяли сущность З.: «Мысль и речь не успевают за переживанием вдохновенного, поэтому художник волен выражаться не только общим языком… но и личным… и языком, не имеющим определенного значения (не застывшим), заумным. Общий язык связывает, свободный — позволяет выразиться полнее (пример: — го оснег кайд, и т. д.). З. пробуждает и дает свободу творческой фантазии, не оскорбляя ее ничем конкретным». З. так. обр. представляется или сочетанием звуков, не имеющих значения («убещур», «скум» и прочие — Кручёных) или таковых же слов:
«Захурдычивая в жордубту
По зубарам сыпь дурбинуштом.
Расхлыбасть твою да в морду ту
Размордачай в бурд рябинушшом» (Каменский).
………………………………………………………………………………………..
З. — результат попыток создать индивидуалистический яз., попыток, основанных на глубоком непонимании социальной сущности языкового явления.
Библиография: Арватов Б., Речетворчество (По поводу заумной поэзии), «Леф», 1923, II; Малахов С., Заумники, «На лит-ом посту», 1926, VII—VIII; См. также лит-ру об А. Кручёных и др. представителях заумной поэзии.
Л. Тимофеев»
М-да… «Расхлыбасть твою да в морду ту…»
Еще вот это: «3аумь — разновидность ритуальной речи, представляющая собой бессмысленный набор непонятных, искаженных слов, обычно ритмически организованных и зарифмованных. 3аумь часто имитирует иноязычную речь. 3аумь используется в сакральных и магических ситуациях: для общения с потусторонним миром, для передачи речи нечистой силы, как способ обозначения сакральных понятий, а также для коммуникации с животными, маленькими детьми, иностранцами, т. е. с «не-людьми» или «не вполне людьми». С заумью тесно связана глоссолалия… 3аумь, как и глоссолалия, характеризует в былинках и поверьях язык нечистой силы и, наряду с хромотой, кривизной, слепотой и др. физическими недостатками, свидетельствует об ущербности, неполноценности демонов, их неспособности говорить на нормальном человеческом языке… Основные способы создания зауми универсальны для текстов всех жанров и строятся на десемантизации речи, «отталкивании» от родного языка».
Левкиевская Е. Е. Заумь как разновидность ритуальной речи славян //
Славянские древности. Этнолингвистический словарь под ред. Н. И. Толстого. Т. 2. М., 1999, с. 279-282
…А в литературном словаре на одном православном сайте обнаружилось такое:
«Заумь — поэтический язык, слова которого не имеют определенного значения. По мысли поэтов-футуристов, введших этот термин, заумная (в смысле «находящаяся за пределами разума») поэзия должна воздействовать на человека непосредственно, без участия и влияния обычного русского языка. Приведем фрагмент заумного стихотворения:
Лельга, оньга, эхамчи!
Ричи чичи чичичи!
Лени нули эли али!
Бочикако никако.
Никакоко кукаке!
Кукарики кикику!
(В. Хлебников)
Вне литературы заумь характерна для детского языка (например, для считалок), а также для некоторых сектантских и оккультных практик».
Можно еще труды Сергея Бирюкова почитать, Михаила Эпштейна. С удовольствием. Константина Кедрова почитать тоже можно…
А вообще-то, по моему непросвещенному мнению, заумный язык — это попытка найти новый путь объяснения с миром и вместе с тем — попытка обнаружить способы и методы подчинения этого самого мира поэту-магу, сиречь слово-чудотворцу.
Разумен ли этот поэтический язык? А вообще: поэтический язык — разумен?? Вот настолько же умна-за-разумна и заумь. Это — лаборатория, полигон, где ищут одержимые фанатики-одиночки новые методы для всеобщего и поголовного осчастливливания благодарного человечества. Иногда, правда, их, этих без(за)умцев, можно организовать и возглавить, и тогда получается… Угадайте что? — Правильно! НОВОЯЗ. Вот и ответ на последний вопрос блица: «Насколько актуальна заумная поэзия в наши дни?»
Припадем к истокам: «Новояз должен был не только обеспечить знаковыми средствами мировоззрение и мыслительную деятельность приверженцев ангсоца, но и сделать невозможными любые иные течения мысли. Предполагалось, что, когда новояз утвердится навеки, а старояз будет забыт, неортодоксальная, то есть чуждая ангсоцу, мысль, постольку поскольку она выражается в словах, станет буквально немыслимой. Лексика была сконструирована так, чтобы точно, а зачастую и весьма тонко выразить любое дозволенное значение, нужное члену партии, а, кроме того, отсечь все остальные значения, равно как и возможности прийти к ним окольными путями. Это достигалось изобретением новых слов, но в основном исключением слов нежелательных и очищением оставшихся от неортодоксальных значений — по возможности от всех побочных значений. Приведем только один пример. Слово «свободный» в новоязе осталось, но его можно было использовать лишь в таких высказываниях, как «свободные сапоги», «туалет свободен». Оно не употреблялось в старом значении «политически свободный», «интеллектуально свободный», поскольку свобода мысли и политическая свобода не существовали даже как понятия, а следовательно, не требовали обозначений. Помимо отмены неортодоксальных смыслов, сокращение словаря рассматривалось как самоцель, и все слова, без которых можно обойтись, подлежали изъятию. Новояз был призван не расширить, а сузить горизонты мысли, и косвенно этой цели служило то, что выбор слов сводили к минимуму. <…>
Когда старояз окончательно отомрет, порвется последняя связь с прошлым. История уже была переписана, но фрагменты старой литературы, не вполне подчищенные, там и сям сохранились, и, покуда люди помнили старояз, их можно было прочесть. В будущем такие фрагменты, если бы даже они сохранились, стали бы непонятны и непереводимы. Перевести текст со старояза на новояз было невозможно, если только он не описывал какой-либо технический процесс или простейшее бытовое действие или не был в оригинале идейно выдержанным (выражаясь на новоязе — благомысленным). Практически это означало, что ни одна книга, написанная до 1960 года, не может быть переведена целиком. Дореволюционную литературу можно было подвергнуть только идеологическому переводу, то есть с заменой не только языка, но и смысла. Возьмем, например, хорошо известный отрывок из Декларации независимости:
«Мы полагаем самоочевидными следующие истины: все люди сотворены равными, всех их создатель наделил определенными неотъемлемыми правами, к числу которых принадлежат жизнь, свобода и стремление к счастью. Дабы обеспечить эти права, учреждены среди людей правительства, берущие на себя справедливую власть с согласия подданных. Всякий раз, когда какая-либо форма правления становится губительной для этих целей, народ имеет право изменить или уничтожить ее и учредить новое правительство…»
Перевести это на новояз с сохранением смысла нет никакой возможности. Самое большее, что тут можно сделать, — это вогнать весь отрывок в одно слово: мыслепреступление. Полным переводом мог стать бы только идеологический перевод, в котором слова Джефферсона превратились бы в панегирик абсолютной власти» («1984», пер. В. Голышева).
Итак, осторожнее с заумью. Недавно вот вычитала, что Октябрьская революция стала неизбежна именно и в первую очередь после появления в российской реальности начала ХХ столетия легендарного ныне «дыр бул щил убещур». Ну не могло не произойти социокультурного взрыва после ТАКОГО лингво-социо-психо… — короче, катаклизма!
В подтверждение вышесказанному — еще цитата из Сети, с одного из форумов. Говорит CrazyDoctor (особенности авторской лексики, орфографии и пунктуации сохранены):
«Дыр бул щил
Убещур
скум
вы со бу
р л эз (с)
Слабообразованные люди, в большинстве своем работающие литературными критиками, оставили без должного внимания великое произведение великого русского поэта передвижника А. Е. Кручёных.
Кто же нам, простым людям, от сохи и клавиатуры, объяснит всю красоту и глубину замысла поэта? Кто осветит, кто прольет луч, так сказать?
Группа ученых Британской Академии Нерифмованных Экзерсисов опубликовала недавно результаты своих исследований в работе «Дыр бул щил — как зеркало русской революции».
Вот некоторые выдержки из этой публикации:
Начало произведения заставляет читателя сразу же проникнуться атмосферой того времени — «дыр бул щил» — это и «дырявую булку щипал бедняк» и «дырокол бухгалтер стащил» и «калдыря обули, не защитил никто». Читателю сразу ясно, что жилось в то время плохо, скудно, дыряво.
Но революционная ситуация назревала — «убещур» — это и «но у***ще прищурилось» и «угнетенные бедняки щупленькие разозлились». Верхи, говорит таким образом автор, не могли и погрязли, а низы, напротив, воспряли, ибо заипало.
«Скум» — пишет великий передвижник — «ну скока уже можна?!» — как бы думает бедный русский народ и берется за вилы, оглобли, кожухи и домкраты. «Вы со бу» — говорит самодержавная власть — «вы что, совсем убуели?» — готовясь смести, как бы, четвертовать и придушить, как бы всех бедных скудных бедняков, смять, так сказать народные массы в один дырявый блин.
Но народ непобедим в своем стремлении завоевать и вернуть, в своей мудрости и, главное, огромном своем количестве штук — «р л эз» — кричат они. Это, конечно, означает «Бедняки рулэз!» и всем ясно, что кабздец самодержавия близок и гнев народный — это гнев народный, а не куй собачий».
Предвижу упреки. Заранее соглашаюсь: да, да, намеренно компилятивна, да, каждый может залезть в Сеть и это все улицезреть. Заумь эту повсеместную… Но все же, напоследок — заветное, завещанное, «захурдыченное в жордубту»: «Найти, не разрывая круга корней, волшебный камень превращенья всех славянских слов одно в другое, свободно плавить славянские слова — вот мое первое отношение к слову. Это самовитое слово вне быта и жизненных польз. Увидя, что корни лишь призрак<и>, за которыми стоят струны азбуки, найти единство вообще мировых языков, построенное из единиц азбуки, — мое второе отношение к слову» — Хлебников В. «Творения». — М.: Советский писатель, 1986. С. 37.
Елена КАРЕВА (ТОЛЬЯТТИ)
— Дайте дефиницию зауми!
— Заумь… это экстрим, доведенное до предела средство борьбы за чистоту выражения и восприятия. Лингвистическое разрушение Вавилонской башни литературы.
— Разумен ли заумный поэтический язык?
— Насколько актуальна заумная поэзия в наши дни?
— Заумный поэтический язык, безусловно, был бы разумен (поскольку язык), буде создан. Но ему этого не дано. Он — средство разрушения, расчищения места для нового.
Исходя из этого, он актуален всегда, его роль важна, но, в силу специфики, не всеобъемлюща. Во все дни в искусстве актуально, на мой взгляд, верное отражение Вечности в текущем времени. Все остальное — литература.
Елена КАЦЮБА (МОСКВА)
— Дайте дефиницию зауми!
— Разумен ли заумный поэтический язык?
— Насколько актуальна заумная поэзия в наши дни?
— Человеческое восприятие так устроено, что сначала идут впечатления, ощущения, эмоции, а уж потом анализ всего этого. Так что до ума еще надо добраться, а заумь — это уже игры ума-разума.
Заумь разумна в том смысле, что видит ограниченность разума. Заумный поэтический язык свободнее любого другого, потому что раскрывает всю полноту слова, а не только его бытовой смысл. Она переживает заново сотворение мира из единого Слова.
Актуальная поэзия — это как?
Константин КЕДРОВ (МОСКВА)
— Дайте дефиницию зауми!
— Разумен ли заумный поэтический язык?
— Насколько актуальна заумная поэзия в наши дни?
— ПРОЗА
ПРО ЗА-
УМЬ
Определение зауми невозможно. Иначе будет не заумь. А умь.
Дыр-был-щил — уникальный текст. Как Квадрат Малевича.
ВО ВСЕЛЕННОЙ
СТОЛЬКО ЧЕРНЫХ
ДЫР-
БУЛ-
ЩИЛ
Сколько
ЧЕРНЫХ
КУДРЯВЫх
ТРЕУ-
ГОЛЕНЬких
треуголь-
ничко-
в
Круче Крученых
Круча Крученых
Апт тпт-птп
Е=ПХ
ОРИ-
ТЕ-
ОРИ-
Я
ори тория
ЗА УМЬ УМ ЗА
РАЗУМ
ДВАУМ
ТРИУМ
ТРИ УМ-
ФФФФФ
Поднимем бокалы
Осушим их разом
Да здравствуют Музы
Да здравствует Заумь!!
Евгений В. ХАРИТОНОВЪ (МОСКВА)
— Дайте дефиницию зауми!
— Трудно придумать более сложную задачу. Для меня заумь — это природная Поэзия, поэзия Языка, то, что наполняет смыслами Звук, выход за границы привычных смыслов… С одной стороны, это поэзия в чистом виде, но с другой — это самый филологический, научный тип стиха, поскольку, в отличие от «традиционных» форм, исследует природу и возможности Языка, но и Звука так же. Заумь одновременно возвращает нас к истокам поэтического сознания (ведь истоки зау в древних заговорах, молитвах) и, в то же время, не дает собственно поэзии усохнуть, замертветь, вспарывая привычные смысловые оболочки и демонстрируя фантастические возможности Языка, красоту и объемность Звука.
— Разумен ли заумный поэтический язык?
— Конечно, «неясность» заумного текста порождает множество ловушек, самая опасная из которых — «И я так могу».
— Насколько актуальна заумная поэзия в наши дни?
— Актуальна или нет заумная поэзия? Игра в поэзию или Поэзия? Для меня — Поэзия, для кого-то, наверное, игра. Я знаю поэтов, которые иначе и не могут писать — не потому что не умеют, а потому что так чувствуют, так слышат, так поют. И разве не удивительно, что едва ли не самым знаменитым стихотворением мировой литературы ХХ века стало заумное «Дыр бул щыл»!
От редакции:
Орфография участников блиц-интервью сохранена. Между тем, правильно первые три слова стихотворения Алексея Кручёных звучат так: дыр бул щыл (см. сборник Алексея Кручёных «Помада», 1913 г., Алексей Кручёных, Стихи, поэмы, романы, опера. Новая библиотека поэта, Гуманитарное агентство «Академический проект», Санкт-Петербург, 2001. С. 55).