Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2010
Шота ИАТАШВИЛИ
ИМЯ И ФАМИЛИЯ
Имя и фамилия
Посвящается «Ботинкам» Ван Гога
Мы — имя и фамилия,
верная пара обуви
всегда единственного человека.
Как только он рождается,
тотчас надевает нас:
сперва фамилию, затем вскоре и имя,
чтобы они ходили по земле,
пересекали границы,
топали по грязи и
дефилировали по ковровой дорожке почета
под торжественную музыку…
Когда бы не беспокойные мы,
ему бы не сделать ни шага,
не обьясниться в любви другой паре обуви,
Не согрешить, не раскаятся,
Словом — не жить…
Мы, конечно, постепенно изнашиваемся,
но до конца — никогда,
хотя порой перестаем нравиться хозяину,
и он добровольно меняет нас на
новую, блестящую обувь.
Порой половину пары, а иногда и всю.
Например:
Костровицкого — на Аполлинера,
Квирквелия — на Гранели,
Спенсера — на Чаплина,
Сэмюеля Клеменса — на Марка Твена.
А женщины, выходя замуж,
часто примеряют к одной ноге ботинок мужа.
И нам больше ничего не остается —
Пыльные, послушно валяемся у них в шкафах,
В надежде, что хоть иногда нас вспомнят…
Хотя чаще
В комплекте остаемся с ними до смерти.
И позже,
Когда исчезает наш человек,
Мы остаемся в этом мире,
Как свидетельство его прежнего существования.
Мы уже не движемся, однако
показываем новым поколениям,
где он двигался,
почему и зачем…
Иногда, как будто наш хозяин одноногий, —
Шота, Илья, Акакий, Галактион… —
потомки замечают лишь одну обувь,
чистят ее, наводят лоск…
Итак,
мы — имя и фамилия,
и если описать вкратце,
это и есть наша жизнь…
Конечно, нет ничего вечного,
и чуть раньше или позже
нас выкинут на свалку.
И кто знает,
может, лишь после этого
станет видно, кем на самом деле
был тот человек,
которого мы всю жизнь водили по свету…
Перевод Алексея ЦВЕТКОВА
Статистика смерти
Скончался… Что с того? Подумаешь, умер… Обычное дело.
И дереву суждено засохнуть, и кувшину — разбиться…
Всему положен свой срок: и звездам в агонии взрыва,
и собакам, протягивающим костлявые ноги…
Любил… Что с того? Подумаешь!.. Или же
как не смеяться — до судорог, до удушья, —
над этим нелепым и обветшалым словом?
Скажите еще, что он страдал — такие, мол, слухи ходили…
Нет. Не годится… Лучше простыми словами:
Так, мол, и так, слыхали? — беднягу сбила машина,
когда он по улице брел, в раздумья свои погруженный…
О чем? Да вот, решал — назвать ему сборник стихов
«Крыльями смерти» — или все же как-то иначе…
Давайте скажем,
что не услышал он тормозов смертельного визга.
Скажем:
книгу, что вылетела из рук его в момент удара,
припечатало
к асфальту…
Узор из грязи пришелся как раз на название —
«Искусство любви».
Добавим, точности ради:
Эту книгу пятью минутами раньше продал ему букинист, —
он тут всегда торгует, вон прилавок на тротуаре…
Можно сказать
и о содержимом карманов.
Допустим, следующее:
пачка «Полета» (а в ней — 17 сигарет),
билет на «Риголетто» (оперный театр, 31 декабря),
мятый рубль и монетки в 15 копеек.
Особо отметим:
Он был одет в куртку зеленого цвета,
с дырой на рукаве…
Из карманов изъято:
записная книжка (одна),
ручка (одна),
мятый платок,
сложенный лист бумаги,
исписанный корявым почерком…
«Петрушка — 2 пучка,
Реган — 1 пучок,
Картошка — 3 кг.,
Лук — 1 кг.,
Кети — 22 27 39» —
вот что гласила одна сторона листка,
а на обороте:
«На груди твоей пригрелись мои руки,
А теперь они опять заледенели…
Унесу я их в отверстую могилу
И сложу у раскаленной адской печки…»
Все это неразборчиво и несколько раз перечеркнуто.
Там же:
неумелой рукой нарисован веселый плешивый дядька с большим носом…
Ну, кажется, все…
Да, чуть не забыл: бальзамировку делал Артюш,
могилу вырыли Коля, Мурман и Жора…
А мать, с плачем выворачивая его карманы
(к тому времени он был уже переодет
в лучший/единственный — для дней рождений и театров — костюм),
сделала горькое открытие:
«Сынок-то курил, а от меня вот скрывал…»
Некролог опубликовали в газете —
в номере от 28 числа, —
Для панихиды выбрали музыку:
Шопен, Моцарт, Бетховен, Палиашвили…
Похороны состоялись 31-го, в пятнадцать тридцать…
Поминать покойного остались 120 человек.
(Икра на столе была только красная, черной — не достали…).
И эти 120 ушли так поспешно,
едва соблюдя приличия…
Ну да, дома их ждало
совсем другое застолье:
гозинаки, чурчхелы, шампанское и все такое…
Очень некстати был этот покойник
в новогоднюю ночь.
Некстати был
этот покойник.
Перевод Сусанны АРМЕНЯН
* * *
У якорей заливаются рыбы,
Крепко сомкнув свои впалые рты.
На палубе мокрой стоят моряки
И смотрят на птиц, переводящих им
Эти песни немые.
Перевод Кети ЧУХРОВ
Контаминация
В желтых лучах сновиденья я грезил
о китаянке,
но она оказалась моей забытой невестой,
что заразилась боткиным после того, как
рассталась со мной, вышла замуж и умерла.
Пальцами в золотых кольцах
она вытягивала углы глаз,
подражая маньчжурской девушке,
затерянной среди 5 миллионов шанхайских
и миллиарда китайских жителей,
мечтающей о печальной и просторной родине,
где возможны конденсированные
дружба и любовь
с таким изысканным юношей, как я,
в желтых лучах реального дня или даже сна,
когда все, что сверкает — золото,
даже свадьба и хворь,
когда цвет кожи потомков Лао-Цзы
не станет препятствием,
но лишь эффектным способом явленья во сне,
а также способом сокрытия в серой тоске
одной миллиардной части бытия.
И это только в том случае,
если ты когда-то была
ослепленной невестой какого-то мальчика,
а потом спарилась с кем-то другим
и после вполне здоровой жизни
в одном из огромных городов Азии,
в бытность туристкой с ослабленным любопытством,
искренне и безропотно умерла,
когда по сердцу тебя
переехал случайный
и вовсе не желтый рикша.
Перевод Кети ЧУХРОВ
Птицы на свалке
Иногда на свалку прилетают птицы, певчие птицы, а не вороны,
Иногда и ты — приходишь ко мне, ты, а не те или эти,
или кто бы то ни был…
Ты приходишь в мою нору, распугав муз и чертей,
Тех чертей, что любят селиться в заброшенной церкви, впрочем,
И в заброшенной церкви иногда молятся и ставят свечи…
Так и дряхлого восьмидесятилетнего старикашку иногда навещают дети
И даже приносят подарки…
Но и этот восьмидесятилетний сквалыга-старикашка,
Боящийся закрыть глаза от страха умереть в любую минуту —
иногда спит
И видит эротические картины,
А не похороны матери, жены, детей, друзей
или — свои собственные…
Ну и что? Кто без греха? И пусть — видит…
Бывает, что и поэтов тошнит, а монах — матерится.
Не надо придираться.
Пусть, хотя бы и на свалке, будет слышно иногда птичье пение.
Или та — пусть придет ко мне, распугав муз и чертей
И заставив меня забыть обо всем на свете…
Только пусть потом моя голова окажется у нее на груди.
И — тук-тук-тук-тук-
Пусть она разрешит мне услышать ее сердце
И слушать, слушать…
Перевод Ирины ДАНЕЛИЯ
Шота Иаташвили — поэт, литературный критик. Родился в 1966 году. Автор 8 поэтических сборников и 3 сборников рассказов. Литературный критик. На грузинский язык переводит англоязычную поэзию и современных русских поэтов. Участник международных поэтических фестивалей: ORIENT-OCCIDENT в Румынии (Курт де Арджес, 2006), EST-OUEST во Франции (Ди, 2006), Poetry International в Голландии (Роттердам, 2007), V и VI Поэтическое биеннале (Москва, 2007, 2009), SOTZIA (Таллинн, 2008), Дни поезии (Рига, 2008), «Киевские лавры» (Киев, 2009) и др. Лауреат премии «Саба» за лучший поэтический сборник года (2007) и международной премии «Киевские лавры» (2009). Кроме русского, его произведения переведены на английский, немецкий, французский, нидерландский, португальский, румынский, азербайджанский, албанский, украинский, эстонский и латышский языки.