Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2009
Рецензии
Татьяна Романова-Настина. Восход. Книга стихотворений и текстов песен. —
М.: «Дети Ра», 2009.
Сборник стихотворений и текстов песен Татьяны Романовой-Настиной «Восход» — шестая книга поэтической серии «Библиотека журнала «Дети Ра», носящая, помимо фирменной обложки, еще один яркий признак, характерный для этой серии. Прежде всего, серия «БЖДР» адресована талантливым и самобытным поэтам. Оригинальности автора отдается предпочтение перед его известностью и «раскрученностью».
Самобытности у Татьяны Романовой-Настиной хоть отбавляй. Чтение книги «Восход» сопровождается мысленным рядом ассоциаций: красный сарафан… золотые купола… березовая роща под ветром… колодезный журавль… ведро, поднятое из криницы, роняющее тяжелые, горящие на солнце капли… половецкие пляски… хоровод красных девиц да добрых молодцев под жалейку… дорога, петляющая через широкую степь до самого горизонта… лес, застывший в предгрозовом молчанье… пара лебедей на синем зеркале заводи… и надо всем этим узорочьем — иконописные глаза Богородицы. Иными словами, русские народные и русские духовные мотивы разворачиваются во всей полноте своих традиционных образов. Они чуточку слишком нарядные и приукрашенные, чтобы книга «Восход» могла называться этнической поэзией. Они чуточку слишком задушевные и исповедальные, чтобы окрестить эту книгу «лубком». Остановимся посередине — Татьяне Романовой-Настиной близки красоты русского фольклора, и ей дороги духовные традиции в русском стихосложении:
«Хмель да музыка разнотравья, / Да безмолвие черных скал… / Я бы стала твоею Марьей — / Если бы ты позвал…»
«Закровил предрассветный час, / Невзначай уколовшись елью, / Опрокинул медовый Спас / Жбан духмяных лучей на землю».
«Распахнулось мне сердце Христа: / На земле нет у радуги рифмы».
«Иду, чтоб на тракте Владимирском, / Средь низеньких хат, — / Прозреть все значение Иверской / Иконы у врат».
Экстраполировать раздумчивость, напевность, эмоциональность, красочность и метафоричность народной сказки, песни, былины и даже поговорки в литературное творчество было присуще русским поэтам с самого Золотого века. Но особое звучание придал ей, конечно же, знаменитый «народный поэт» Алексей Кольцов, поэтизировавший, вслед за простыми людьми, с которыми он много общался, благодаря торговым делам своего отца, буйство стихий, явления природы, человеческие чувства — и видевший во всем этом Божественные проявления. Литературоведы называют его поэзию «крестьянской» или «глубоко народной»; мне кажется, второе определение ближе к истине. У Кольцова, как мы знаем, было много последователей — литераторов из разных слоев общества. Стихийная поэтичность народного вИдения мира и народной речи зачаровывала и дворян, чему свидетельство — поэтика Николая Некрасова, Алексея Плещеева, Афанасия Фета. Недаром о следующем поэте-самородке, Иване Сурикове, говорили как о представителе некрасовской школы… Характерно, что фольклорная линия в русской классической поэзии тянется, не пресекаясь, до наших дней — через школу «крестьянских поэтов» Николая Клюева, Алексея Ганина, Петра Орешина, через всем известный орден имажинистов, через эпические эксперименты Велимира Хлебникова, через обманчивый примитивизм Николая Рубцова и вышедших из-под его крыла «почвенников» 70-80-х годов ХХ века Николая Тряпкина, Алексея Прасолова, Сергея Викулова. Даже те авторы, кому фольклор, казалось, был классово или мировоззренчески чужд, не могли порой избежать искушения воспроизвести его основные признаки — например, «пролетарский романтик» Владимир Луговской сочинил в 1927 году (не самое подходящее время для такой тематики!) «Девичью Полночную»:
«Что же ты, милая, сердце-то забыла, / Сердце забыла ночной порой!? / Бьют села в била, поезжан убили / Погубили поезжан. Вьюга на порог…». Эти стихи сейчас поются как фольк-роковая композиция…
О чем все эти факты говорят? Скорее всего, о том, что невозможно оторваться от своих корней и от своего народа. Вероятно, также о том, что так называемые «коллективное бессознательное» и «ментальность», то есть историческая психология — далеко не измышления ученых. Русскому народу издавна свойственно отождествлять себя с окружающей природой, легко заменяя «стон сердечка» «шумом дубравушки», а природу — с Божественным началом (в чем, возможно, один из истоков русской религиозной философии Всеединства), и видеть во всех этих макрокосмических процессах одни и те же движения души. Чаще всего — собственной, личной (но от этого не становящейся маленькой!). Татьяна Романова-Настина демонстрирует своим творчеством, что и сегодня, в век «высоких технологий», проникающих и в искусство, имеет право на существование принципиально иной подход к себе и к миру. Фольклор подарил поэтессе богатство зарисовок природы, их многоцветье, их тесное родство с ее собственными эмоциями, мелодичность строф и надрывность как в переживаниях, так и в изложении оных:
«Пруды… Пруды… Бесправие судьбы — / Не плод червивый! — / Как горько плачут ливнем голубым / Голубки-ивы…». А еще — удивительный угол зрения и порожденные особым свойством зрения «многоступенчатые» образы:
«Крепостных деревьев армячки, / Царственных дворцов архипелаги, / Да туман, сгустившись до тоски, / Воровато прячется в овраге…»
Кстати, литературоведами подмечено, что во всем мире этнической поэзии больше (по количеству) и преданнее (по сути) служат женщины. В истории американской литературы расцвет этнической поэзии (в конце 60-х годов) тесно связан с ростом феминистского движения, борьбой женщин за свои права и равные с мужчинами «ниши» в искусстве… В России этого не произошло. Хотя определенное политическое значение поэзия «почвенников» все же имела — или жаждала себе придать… Но нам интереснее не массовые тенденции, а частный случай — стихи и песни Татьяны Романовой-Настиной. Наверное, их все же не стоит называть «этнической поэзией» — под такое определение сегодня подставляют… русский рэп как оптимальный для создания современных «городских мифов» жанр, как лучшее техническое средство для фиксации «потока сознания». От типовых образцов рэпа произведения Татьяны Романовой-Настиной отличает подчеркнутая архаичность текстов, их намеренная декоративность и романтичность. Точка соприкосновения одна — возможность аккомпанемента.
Поэтесса является также автором текстов песен, которые сама исполняет под гитару. Принято разграничивать «стихи» и «песни», выводя последние в группу словно бы менее совершенную с точки зрения литературно-художественной составляющей, зато более ритмичную, легче усваивающуюся и запоминающуюся. Для творчества Татьяны Романовой-Настиной такое деление излишне. Единственное, что отличает ее песни от ее же стихов — повторяющаяся строфа, превращенная в припев (и то не во всех песнях!). Но и в такой строфе рисунок слов не принесен в жертву песенности:
«Видишь, танцуют грачи / Под колокольные звоны, / Сердцем сливаясь с тайной иконы — молчи…».
«Не кончается та стезя, / по судьбе не кончается…»
«Звезды рассыпались в зыбком тумане, / И просочился в сентябрьские сны / Царственный запах «Джио Армани» / В тонком флаконе московской весны».
Одна из выразительнейших композиций Татьяны Романовой-Настиной «О, не беги так быстро вдоль строфы» по своей стилистике восходит к философской лирике Беллы Ахмадулиной:
«Не спрашивай: зачем нужны стихи? — / Стихи живут грехов во искупленье».
Это стихотворение «универсально» — его можно воспринимать визуально, петь, проговаривать, декламировать — и ни в каком случае оно не проиграет.
На мой взгляд, было бы ошибкой возводить частое совпадение — что хорошие стихи трудно петь — в ранг закона. Весь массив «народной поэзии», от песен на стихи неизвестных авторов до произведений Кольцова, Некрасова, Есенина поется отменно. Татьяна Романова-Настина проводит прямую аллюзию к творчеству Есенина — в песне «Звенят есенинские строки»:
«В этой жизни умирать не ново,
Все же — здравствуй!
В чашечке моей блестит подкова,
Знать, — на счастье!»
Половину этой вокальной композиции составляют цитаты из стихотворений С. Есенина. «Белым цветом сыплет мне Есенин в песню строки», — признается поэтесса. Возможно, сам Сергей Есенин с его самолюбивой натурой оказался бы на Татьяну в претензии… но для нас, читателей, это, пожалуй, находка. Новая жизнь привычных стихов.
По-моему, духовный мессидж книги «Восход» состоит в прикосновении к прошлому души своего народа. Это постоянно совершаемое «антеевское» движение дает Татьяне Романовой-Настиной силу и смелость, чтобы двигаться вперед в литературу, изредка оглядываясь назад — за одобрением предшественников.
Елена САФРОНОВА
Анна Лучина. Интим не предлагать. Рассказы. — М.: Вест-Консалтинг, 2009.
Книга современной московской писательницы Анны Лучиной «Интим не предлагать» состоит из трех циклов рассказов: «Интим не предлагать», «Сказки городских джунглей» и «Страна, которую мы потеряли». Тем не менее, несмотря на честное предупреждение писательницы на титульном листе — «рассказы» — и вопреки ему, воспринимается сборник с таким залихватским названием… собранием заготовок будущих романов. Он похож на ящик с рассадой, в котором мирно соседствуют ростки разных плодовоовощных культур — миниатюрные, но в точности повторяющие зрелые экземпляры. Будучи рассажены по грядкам, в соприкосновении с открытым грунтом, эти росточки станут крупными и мощными растениями. Нужно только чуть-чуть ухода заботливой хозяйской руки. Все остальное у саженцев уже есть.
Такое сравнение навязчиво напрашивается, пока читаешь книгу Анны Лучиной. Все в ней, начиная с названия, говорит о том, что автору «тесно» в малой форме — как, между прочим, авторскому началу Анны Лучиной тесно на вторых ролях скромного сочинителя, и оно пробивает себе дорогу к читательскому вниманию, опять же вызывая ассоциации из мира флоры: росток, ломающий асфальт. Начинается книга стихотворным обращением Анны Лучиной к читателю. На тот счет, чья это исповедь открывает книгу, сомнений нет: писательница иронически «здоровается» с публикой:
«Мой друг!
Открыв сие творенье,
Хоть с середины, хоть с конца,
Не обессудь, что все сужденья,
Не весть какие откровенья,
Маразм, изжога, помутненья —
Идут от женского лица…»
Анна в этом рифмованном предисловии сатирически описывает как свою персону, так и свою излюбленную тематику: межчеловеческие отношения, весьма часто перетекающие в традиционную плоскость развития литературного произведения «Мужчина + Женщина». В принципе, настоящая литература редко нуждается в комментариях, представлениях и преамбулах… но и запрета на прямой контакт с аудиторией никто не налагает. Анне Лучиной угодно заговорить со своими читателями, приоткрыть им свое истинное лицо — а не облик лирических героинь и не умозрительный характер невидимого повествователя. Это она, Анна Лучина, предупреждает тех, кто, возможно, станет ее друзьями по прочтении книги, перейдет в разряд близких людей: «Интим не предлагать!». В том числе, наверное, это якобы несерьезное уведомление касается и самого процесса чтения. Автор не хочет, чтобы ее рассказы о любви сводили только к «горизонтали». Они и вправду стоят того, чтобы на них посмотрели шире.
Знакомство продолжается на последней странице обложки — портретом и шуточной автобиографией:
«Роддом, детсад, общага, коммуналка.
Кастрюля, ругань, ссора, драка, свалка.
Больница, клизма, градусник, каталка.
Ворота, рай, префект…
И снова коммуналка???!!!»
Да, вездесущей российской «коммуналки» на страницах книги Анны Лучиной довольно — чтобы не сказать много. Это и коммуналка в прямом смысле, то есть будни коммунальной квартиры — из рассказа «Ночной визит старухи»; и сутки, проведенные тремя женщинами, столь разными, что диву даешься, как у них нашелся общий знаменатель, в КПЗ — из рассказа «Общий знаменатель»; и молодежная гулянка, чреватая удивительными, если не ужасающими открытиями, на многокомнатной хате «души общества» — из рассказа «Болевой прием»; и раскрытие второго, муторного значения слова «коммунальный» — недоказанные услуги, недоделанная работа, протекающая крыша, полуразвалившийся дом и профессиональное хамство сотрудников этой сферы в «Сказках городских джунглей». Все рассказы Лучиной густо населены. В центре ее писательского видения — Человек. Мера всех вещей. Творец всякого действия. Автор всякого рассказа. Пожалуй, наставлять «окуляр» на человека и его повседневное житье-бытье не в моде у нынешних писателей. Но Анна Лучина не думает о моде. Она думает о людях, которые ценны и интересны уже тем, что просто существуют.
Поэтому, вероятно, что основными признаками творческого почерка Анны Лучиной являются бытописание и психология героев, ее рассказы и новеллы столь концентрированны — точно «сгущенные» романы. Наиболее полновесные и потенциально разворачиваемые до размеров романа истории собраны, как мне кажется, в цикле «Интим не предлагать». Бросается в глаза их широкий тематический разброс: любовно-детективная история «Последняя ночь», мелодрама с элементами эзотерики «Болевой прием», мистический триллер «Ночной визит старухи», где на самом дне забавного разоблачения жутких ночных событий оседает неразрешимая загадка… Дополняет картину история о переселении душ «Бумеранг». Правдивые и, на первый взгляд, бесхитростные рассказы о современных женщинах «Общий знаменатель» и «Ложись, как привыкла» в принципе подпадают под определение «женская проза», однако окрестить их так неразумно. «Женская проза» — словосочетание, обозначающее призрак, стригущее под одну гребенку пошловатые римейки «Золушки» и качественные психологические полотна. Анна Лучина из тех, кто пишет о женских типажах, женских страданиях, женских неурядицах и женских судьбах всерьез, не только со вниманием и знанием подлинной, неприкрашенной жизни, но и с состраданием. Из «Общего знаменателя» и «Ложись, как привыкла» можно было бы скомбинировать целый роман-эпопею с эпиграфом: «Доля ты, русская долюшка женская!..». Согласимся, тема сия неизбывна. А саркастические «Сказки городских джунглей» и «Страна, которую мы потеряли» так и просятся, чтобы из них, как из броских паззлов, собрали антиутопию. Хотя из книги «Интим не предлагать» они более всего заурядны. Наверное, публицистичность этой темы накладывает отпечаток на ее художественное раскрытие… Но необходимо отметить к чести Анны Лучиной, что ей подвластны любые стили, в том числе и политизированный, отдающий газетной передовицей. Универсальность стилистики, которой пользуется автор в каждом из отдельно взятых случаев, дает ей шансы превратить свои рассказы и новеллы в романы любого формата. Это может быть и расхожий «формат» масскультовых издательств, слезливые сказки со счастливым финалом. Но что-то подсказывает, что на такую обманчивую простоту писательница Лучина не согласится. Не зря же она заявляет под конец своей автобиографии, поворачивая руль на сто восемьдесят градусов, от заразительного смеха к горестной ответственности за то, что вокруг: «…Всегда пишу не о себе, а о своей стране, в которой мне, как и многим моим согражданам, последнее время больно и стыдно жить». Этому писательскому своеволию в стремлении познакомиться с читателем без маски, точно решительно протянутой для здравствования руке, противиться трудно. Понимаешь: Анна Лучина из тех, кто не будет кокетничать ни с властью, ни с бизнесом, ни с читательской тягой к развлечениям. Ведь ей по плечу и куда более сложный, но и куда более ценный формат психологической прозы. А также, безусловно, и социальная фантастика. Которая сейчас ой как актуальна…
К счастью, и психологические романы, и «городские повести», и социально-психологическая фантастика в наши дни тоже выпускаются издательствами, хотя, может быть, и в недостаточном количестве. Я очень бы хотела следом за книгой рассказов прочесть и отрецензировать роман Анны Лучиной!..
Елена САФРОНОВА