Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2009
Татьяна Кайсарова. «Пространство отражений».
М., «Вест-Консалтинг», 2009.
Татьяна Кайсарова не нуждается в представлении. Член Союза писателей России, автор многочисленных сборников стихов, предпоследний из которых (и самый объемный) — «Растают зимние цветы» — вышел в серии «Библиотека русского поэта», Кайсарова — не только поэт, но и тонкий, самобытный художник, а еще критик, руководитель экспериментальной литературной студии «Логос» при Московском Государственном университете имени Ломоносова, куратор литературных сайтов «Вектор творчества» и «Пространство озаренья», со-руководитель секции поэзии Московского отделения Союза Литераторов России, лауреат литературной премии «Словесность» (2009).
Но каждая новая ее поэтическая книга — это еще один «прорыв в незнаемое», еще одна «нечаянная радость». И вот — вышел из печати сборник стихотворений поэтессы «Пространство отражений» (М.: Вест-Консалтинг, 2009). Кстати, в оформлении книги использована экспрессивная абстрактная графика самой Кайсаровой.
Что же такое «пространство Кайсаровой», что отражено в нем?
Сама книга напоминает некий «сад расходящихся тропок». Стихи в ней объединены в циклы с названиями, воспринимающимися как своеобразные «моностихи», названиями завораживающими, пробуждающими целые ассоциативные «поля и пажити»: «Тревожит голос пусть», «Тень Козерога», «Свет на кончике иглы», «Мерещится вечность», «Тени снов», «Леда и Лебедь». Все эти циклы отражаются друг в друге, подсвечивают друг друга, как бы кристаллизуются в один мегацикл, чье название совпадает с названием книги. Вглядимся же в отраженья. Здесь — вещие предчувствия грядущей судьбы родной страны:
В гипнотической дреме седая Москва
Дышит ржавым тротиловым мраком…
Козерог! У России болит голова!
Что ж ты воешь к беде, как собака?
(«Тень Козерога»)
Здесь пронзительное, выстраданное, Дню Великой Победы посвященное:
Мой распластанный май —
Маркитантка в обозе
У Европы и Азии, —
Каждый день принимай
По отмерянной дозе,
Платят жалкими стразами.
Не кончайся, пожалуйста!
(«Мой распластанный май…»)
Порой, как в этом коротеньком, в восемь изысканно рифмованных строк, манифесте, Кайсарова поднимается до масштабнейших, общечеловеческих обобщений, оставляющих на душе Экклезиастову горечь:
О чем шуршат кроты
В застенках слепоты?
Когтистые скребки
Прощупывают своды.
Усилия пусты
В ловушке немоты —
Капканы да силки
В концлагере Свободы!
(«Кроты»)
«Концлагерь Свободы» — оксюморон, лапидарно определяющий гражданскую позицию поэта, столь неожидан и трагичен, сколь и точен.
Но вместе с тем есть в стихах Кайсаровой и радость жизни, бьется в них простая, извечная радость бытия. Поэтессе присуще умение в обыденном или, как скажет она сама, «средь поверженных будней» найти сияющие грани Вечного, присуще умение «озирать всю громадную, быстро несущуюся жизнь» со спокойствием философа и с проницательностью ребенка. А что такое художник, кто такой истинный поэт, как не сочетание (редкостное, почти невозможное в одной личности) философа и ребенка? Кайсарова умеет удивляться каждому мгновенью, «великий бог деталей» («О щедрый бог деталей!» — обращается она к нему) явно благоволит к ней, а она ревностно ему служит.
В душистой пропасти черемух
Очнуться, слиться, задышать,
Увидеть неба синий сполох,
Услышать, как замрет душа…
Поэтический мир Кайсаровой — это, в первую очередь, мир христианский, его отличает особая «богоцентричность»:
От наваждений злых и ложных
Летят дымы во все края…
София, Софья — мудрость Божья,
Надежда робкая моя!
Не отвернись, лучом багряным
Возникни, освещая дол,
Не оскверненным и желанным
Верни божественный Глагол!
(«София, Софья, мудрость Божья…»
Но горечью иногда отдается в сердце поэта сиротство богооставленности, столь присущее нашей действительности:
Мелькают в поднебесных зеркалах
Земных страстей сумятица и прах,
Сады земные, звездные сады…
Спасителя слепящие следы
Затеряны на звездных берегах.
Но не только православие определяет строй кайсаровской лирики. Поэтесса в полной мере наделена той «вселенской отзывчивостью», которая определяет подлинно русскую душу. Образы античной мифологии органично вплетаются в ее строки («У Персефоны», «Лебедь и Леда», замечательный, неожиданный, полный взрывной энергии, несущийся по российским снегам «Пегас»).
Однако вся эта образная канва прошита современными аллюзиями, «пространство отражений» наполнено ликами и знаками из нашего недавнего прошлого и противоречивого настоящего:
От берлинского чада до курского ада —
только огненной пули ожог, как награда
и… померкли дороги назад…
Уплываешь с Хароном… Прощаться не надо:
переправа, затменье, закат.
(«Что ж ты, воин, зачем закрываешь ворота…»)
Вместе с тем стихи Кайсаровой отнюдь не исчерпываются этими тремя составляющими: Философия, Детскость, Вера. Они всегда и, быть может, прежде всего — утонченно-женственны:
А неизведанность звала,
И целомудрие уснуло,
И занавесок два крыла
Касались зеркала и стула…
Как известно, в мировой литературе есть, в сущности, лишь два сюжета: Любовь и Смерть. И вот эти-то сюжеты являются для Кайсаровой сквозными и определяющими:
Поэзия дана для тайных дел —
Чтоб ты на кромке бездны разглядел
Полет звезды средь темноты и стыни…
(«Жара»)
Боги и сны, осенний туман, зимний морок, весенняя робкая надежда… Природа как один из немногих осязаемых символов вечности у Кайсаровой обретает еще и сугубо личностную символику:
Не уходи, не оставляй печаль —
Здесь тень в тени, и даль не видит даль,
И стынь, и безнадежность, и тоска,
И жалок март на теле февраля.
В застуженных снегах больны поля,
И Провиденья вязкая рука
Берет, не глядя, лоскуты надежд
У нас потерянных, у нас — невежд.
(«Триптих»)
Или:
Ясеня листы текут на крышу.
В тишине объемной стынет сад,
А листы летят и болью дышат,
И о невозможном шелестят.
Среди ключевых, сквозных, опорных понятий в кайсаровской лирике можно выделить такие оппозиции, как «цепь», «сцепленность» и противостоящие ей «скольжение-ускользание»; «порог», «черта» — и, с другой стороны, «преодоление предела»; «пустота» и, с другой стороны, — «даль», а также крайне важные «зеркала», «зеркальность», «зеркальные пространства» — и «сны», находящиеся с зеркалами в сложных отношениях притяжения-отталкивания. Поэтессу «позвала зазеркальная мгла», она вспоминает, как
Смещая сны и спутав времена,
Луна всплывала за стеклом оконным.
(«Ты уходил куда-то вдоль оград…»)
Она созерцает-медитирует-провидит, подобно Рильке или Анненскому:
Тускло светит последний фонарь
У слепых берегов сновиденья…
Растворился и сгинул наш дом:
Он мне больше не снится, не снится —
Там, за пропастью, в мире ином
Ничему не дано повториться.
(«Вся июльская дымная хмарь…»)
Все тексты словно бы переливаются, скользят, претворяются, превращаются друг в друга высокой алхимией стиха. Миры Кайсаровой зыбки, непостоянны и трепетны, но вместе с тем, за всем тем, сквозь все сиюминутное:
Мерещится вечность.
Глагол — полувздохом,
И вспышка прозренья.
И время беспечно
Отпустит эпоху
Сменить измеренье.
(«Мерещится вечность…»)
Надо сказать, что категория времени понимается Кайсаровой предельно субьективно, скорее в русле концепции А. Бергсона. Хронос не просто олицетворяется, но превращается едва ли не в наперстника лирической героини: она определяет его самыми неожиданными эпитетами — «бездомное время», «окаянное время» (которое хочется «отпустить»), «зачарованное время» (которое «птицей раненой летит» над Россией)… А еще — «загулявшее время мое» и — «пояс времени развязан», и — «скользит меж пальцев время», и все мы оказываемся «у пустого времени в плену»…
И в этом-то времени-вечности актуализируется неизбывный любовный конфликт Поэта и Отчизны, которую Лермонтов, как известно, любил «но странною любовью», к которой Набоков обращался: «Отвяжись, я тебя умоляю…» — и о которой Блок возвещал: «Русь моя! Жена моя! До боли / Нам ясен долгий путь…» Заметим, что перед смертью Александр Александрович напишет в последнем письме к Чуковскому: «Слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия <меня>, как чушка своего поросенка». Нет, не живется в России поэтам, не живется. Родина-мать, за что ж ты нас так? И поэт Кайсарова вызывает Родину на… дуэль:
Сходимся. Иду к тебе навстречу,
Родина, и выстрел — за тобой.
Небо опускается на плечи,
И туман сгущается седой.
Уши заложило, словно ватой.
Твой прицельный залп неотвратим!
……………………………………
И души дымок голубоватый
Хочет слиться с небом голубым.
(«Дуэль»)
Вот эта душа, которая, вопреки всему, хочет слиться с вечным небом враждебной Родины, главное в кайсаровском творчестве. Поединок Поэта с собственной страной, с временем, с самим собой — вечный сюжет. Сюжет, финал, которого всегда остается открытым. Но творчество все же равняется чудотворству, и все равно, всегда, несмотря ни на что
Жизни вечную балладу
Ночь читает наугад.
(«Бледный парус в тонкой дымке…»)
Стихи Кайсаровой заставляют нас, читателей, задуматься о последних, «проклятых» вопросах и попробовать на них честно ответить — хотя бы самим себе, попытаться в глубинах собственной души, в ее «пространстве отражений» увидеть, найти, отыскать отсветы и блики Вечной Софии, Премудрости Божьей.
Татьяна ВИНОГРАДОВА