Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2009
* * *
Ты — лунная ночь: синяки под глазами.
		Я жил до сих пор — будто руки связали,
		и — к стенке лицом… Но на свет из потемок
		я вышел — худой и паршивый котенок, —
		лакаю я солнце с тарелки луны,
		слепые глазенки от слез солоны.
		
		Не хочешь — не надо: пошли меня к черту,
		плюнь в морду, хоть это подобно… аборту, —
		смешно, но не смейся: пути нет обратно;
		пусть я не Тезей, зато ты — Ариадна;
		извилин клубок — это мой лабиринт,
		распутать не в силах ни водка, ни «винт».
		
		Ты — лунная ночь; и мерцают во мраке
		созвездия — знай, это нотные знаки,
		и — ангельский хор; я их слышу… и вторю
		насколько умею. И черному горю
		нет места: весь мир просветлел и притих;
		пусть ты не невеста, но я-то — жених.
		
		Я жил до сих пор — будто руки связали,
		и — к стенке лицом… Только пред образами
		(ты — пред Ченстоховской, а я — пред Казанской)
		мы те, кто мы есть, а не те, кем казаться
		хотим друг пред другом. Зари же костер
		и русский собор, и немецкий костел
		равно согревает…
* * *
Холодает. Лунный серп над кровлей
		тлеет голубым нездешним светом.
		Город спит: устал он от торговли.
		Я бы тоже задремал — но где там…
		Как в окружность,
		в ночь квартал наш вписан.
		Слышно скрежетание составов.
		Люди в норы комнат, точно крысы,
		сбились. Мир окутал снежный саван.
		Вдруг по нервам полоснет сирена
		(мне, наверно, нужен психиатр).
		Этот мир — огромная арена,
		на которой каждый — гладиатор.
		Ну а я живу как под наркозом,
		и причислен, черт возьми, к элите —
		к мусору, опивкам и отбросам, —
		жизнь прекрасна, что ни говорите!
		И когда в прокуренном шалмане
		весь опухший (это с перепою),
		шаря лихорадочно в кармане,
		наскребу на стопку — пред собою
		я увижу смерть: она за стойкой
		встретит пьяной шуткой-прибауткой.
		Да, побрезговав больничной койкой,
		смерть придет с бутылкой, а не с «уткой».
		Все умрем — а что же здесь такого! —
		будь ты хоть святым, хоть лизоблюдом.
		Да, наверно, жил я бестолково,
		но не промышлял словесным блудом.
		Мука смертная, отвянь, отвисни!
		Все сыграем в ящик, двинем кони…
		Смерти нет, конечно. Нет и жизни.
		И забвенья нет в душевной коме.
* * *
Я устал ломать голову, размышляя: ну чей
		я? Бога? Или, может быть, черта?
		Принадлежу ли к породе я сволочей
		или все-таки человек, что звучит, как известно, гордо.
		Вот и солнышко описало круг,
		скрылось за горизонтом — темно, ну а мне все по фигу.
		Тьма рождает пронзительный сильный звук,
		эта сила нужна мне, дистрофику.
		Если б вы только знали, как я устал
		бороться с депрессией, передвигая мебель
		по квартире, в которой я стану стар,
		дряхл, где жизнь моя превратится в небыль.
		Небытие, оно ведь гораздо ближе к нам, чем
		принято думать, — прячется вон за шкафом!
		Ну а в жизни вокруг тебя та же чернь,
		что и в прежние времена. Ей бы кайфом
		перебить в себе душу, живую боль
		и распять ради смеха соседскую кошку.
		…Как же сердце колотит! Да нет, это просто бой
		настенных курантов… Вызвать себе «неотложку»
		и сказать: «Господин мой, хороший врач!
		дайте от памяти что-нибудь, я ее вывихнул ненароком,
		И за мной мое прошлое гонится вскачь,
		и обрыдли беседы и с чертом, и с Богом».
* * *
Душа раскисла мокрой тряпкой,
		отжать ее — получишь плач.
		Сор жизни не прополешь тяпкой
		каких бы ни было удач.
		Накинув куртку, но без шапки,
		я выйду в мир, который сер.
		И тявканье дворовой шавки
		мне музыку небесных сфер
		заменит. И вонючей «Примой»
		я затянусь, зайду в шалман.
		Здесь перспектива жизни зримой
		предстанет, ибо я шаман,
		пророк, провидец — вижу четко,
		что я не вижу ни черта!
		Кровь барабанит, как чечетка,
		в виски. Кривится угол рта.
		Я полюбил тебя, но как-то
		сам не заметил, что со мной.
		Ты не моя — упрямей факта
		не может быть!
		Я путь земной
		прошел уже до половины,
		но слышал лишь: «Иди ты на!..»
		Башка торчит из горловины,
		глаза таращит — ни хрена
		понять не может в этой жизни.
		И шепчет на ухо мне бес:
		«Чего ты ждешь? В петле повисни —
		и все дела. А миру без
		тебя — ни холодно, ни жарко.
		Извечна подлой жизни грязь.
		Таких, как ты, он отродясь
		терпеть не мог. Что, душу жалко?
		Да нет ее!»
		Прижав ко лбу
		ладонь, я вылетаю пулей
		на улицу — скорей в толпу,
		гудящий человечий улей!
Павел Шаров — поэт. Родился в 1972 году в Саратове. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Публиковался в журналах «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Волга», альманахе «Саратов литературный». Автор двух поэтических сборников. Живет и работает в Саратове.