Рассказ
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2009
Когда у мрачного жерла эскалатора образовалась толпа, Семен Иванович Штатский внезапно подумал, что еще не поздно вернуться домой. Но тут какой-то подлец ловко боднул его строительной каской в поясницу, и Семен Иванович, схватив рукой полы длинного пальто, впрыгнул на услужливо выкатившуюся перед ним железную ступеньку.
На станции было большое зеркало. Семен Иванович приблизился и увидел в зеркале мужчину с круглыми, красными глазами и обвислыми мокрыми волосами, словно тот только что вынырнул из воды.
Семен Иванович поспешно натянул на глаза шляпу, которую минуту назад снял. На улице весь день шел мокрый, липкий снег и со старой шляпы лило за шиворот и на плечи, как с водостока.
Штатский снова тревожно вздохнул и поискал глазами скамейку.
Лет десять он не спускался в метро и чувствовал себя пришельцем среди аборигенов.
Подходящую скамейку, где бы ему никто не тыкал локтем в живот, не дышал, как порванные меха гармошки, в ухо, он нашел в конце перрона.
Подходящая скамейка была очень длинной и покрыта лаком до золотисто-кровавого цвета. Штатский сел и посмотрел на часы. Та, которую он ждал, опаздывала на пять минут. Та, которую он ждал, звалась Сюзи и была похожа на огонь в камине: обжигающая и кроткая одновременно. Штатский решил, что подождет пятнадцать минут.
Поезда прибывали, уносились голубыми стрелами в черный тоннель. Толпы людей, вытекающие из вагонов, бурлили как кока-кола в стакане. Но девушка по имени Сюзи, с рыжими, как морковка, волосами, все не шла.
С Сюзи Штатский познакомился случайно. Однажды утром он обнаружил, что его охранник ночами просиживает в Интернете на сайте знакомств. И так увлекся, что заснул, прямо в кресле босса, и бледный монитор Семена Ивановича опалил пожаром волос незнакомки.
Штатский немедленно вышвырнул охранника из кабинета в прямом и переносном смысле и продолжил переписку с Сюзи под его ником.
Они переписывались неделю, и легкий интерес быстро перерос в личную симпатию, если не сказать страсть, которую зажгли в сердце Семена Ивановича огненные пряди волос Сюзи.
Сюзи, Сюзи! Семечки в арбузе. Штатский почувствовал, как кто-то деликатно тронул его за плечо. Штатский вздрогнул и похолодел. Сейчас обман вскроется, обман, так сказать, будет на лицо, и Сюзи уйдет, бросив в лицо обидные, уничижительные слова.
Штатский с трудом поднял голову, точно у него на голове была не шляпа, а городской канализационный люк.
Перед ним стояла пожилая уборщица в синем халате и грубых чулках. Не дожидаясь, когда он поднимет ноги, она повозила шваброй под скамейкой. Из под скамейки со звоном выкатилась пустая пивная бутылка. Уборщица деловито пихнула ее в обширный карман халата и скрылась за маленькой неприметной дверцей, словно прошла сквозь стену. Штатский взглянул на большие пристанционные часы. Они показывали 22.22.22.
«Прикольно, — подумал Штатский. — Шесть гусей, как номера моего джипа. Можно загадывать желание». Штатский засопел, потер потный затылок, окончательно сдвинув фетровую шляпу на глаза, и облизав сухие губы, стал мысленно ворошить сухой, как прошлогодняя листва, ворох желаний.
К своему удивлению он обнаружил, что все его желания давно исполнились. Дом, жена, взрослые дети, свой бизнес, крутая, со всеми «примочками», как говорит сын, машина.
Еще немного поразмыслив над неожиданным открытием, Штатский сделал еще более невероятное открытие. Он сам может исполнить любое желание человека.
«Прикольно, — снова усмехнулся Штатский и почувствовал в груди звенящее небо. — Может, я Бог? И всяк страждущий найдет в моем лице поддержку и утешение?»
Эта шальная мысль весьма развеселила Семена Ивановича, и он подумал, что готов выполнить желание любого нищего, убогого, голодного. Штатский снова подумал о Сюзи и потеплевшим взором поглядел на полупустой перрон. Он увидел, что к нему приближаются шесть незнакомых женщин. Они были разные: молодые и старые, худые и полные, но при этом — одинаковые, как картошка в пакете.
На каждой были: грубая обувь, темные китайские плащи на синтепоне, и платки на их головах были скручены, словно бумажные кульки для семечек. Шаги их были тяжелы и безрадостны еще от того, что каждая из них несла по тяжелой сумке в обеих руках. «Шесть гусынь», — ухмыльнулся Штатский и захотел уйти. Но не смог даже пошевелиться. Он словно окаменел, как одна из тех скульптур, что украшали вестибюль станции.
«Гусыни» важно расселись по обе стороны от Семена Ивановича, и из воротников пальто выскочили, как резиновые мячики, их двойные подбородки. Одна из женщин, отличавшаяся от остальных красной косынкой, повязанной на груди, встала и, оглядев от угла до угла скамейку, спросила:
— Все здесь?
— Нет, — крякнул кто-то слева от Семена Ивановича. — Рыжова опаздывает.
— А кворум есть?
— И кворума нет. Сказала, что приболела. А сама, наверно, внуку реферат пишет. А внук на тусняк свалил, — ответил знакомый голос слева.
— Хреново, что кворума нет, — недовольно сказала тетка в красной косынке. — Но у нас есть две минуты, до следующего поезда, чтобы огласить повестку дня. Ответственная за агитацию и пропаганду, товарищ Алмазявкина, где наглядные плакаты?
— Счас, — засуетилась, как мышь у корки хлеба, товарищ Алмазявкина и извлекла из объемного пакета фанерную дощечку, на которой кривыми буквами было начертано: «Наша цель — овечья доля».
Увидев надпись, старшая перестала быть товарищем гражданке Алмазявкиной и сильно треснула ей фанеркой по зеленому шиньону на темечке.
— Дура. Ты что написала? Я тебе ясным языком сказала: «Наша цель — овечка Долли».
— Что написала, то написала, — пробурчала Алмазявкина, возвращая на место, уехавший к уху шиньон. — Ты что, окулист, чтобы к каждой букве придираться?
— А зачем ты химическим карандашом писала? Хрен теперь сотрешь. Откуда ты его взяла? — продолжала наседать на товарища Алмазявкину председательша собрания. — Ты этим карандашом листовки в партизанском отряде писала?
Алмазявкина обиженно поджала черно-фиолетовые губы.
— Покажи язык.
Язык Алмазявкиной был синий, как баклажан на грядке.
— Зачем ты лижешь химический карандаш. Ты ведь не «эмо».
— Она и китайский карандаш от тараканов лижет, — наябедничал кто-то под ухом Семена Ивановича. — А потом в тараканьих бегах стартует.
— Ну, хватит, — запротестовали остальные присутствующие. — Нам еще сегодня яйца красить, а вы повесткой дня деретесь.
Старшая тетка воткнула фанерный плакатик в широкий, почти мужской кулак Алмазявкиной, зловеще, словно на вскрытии гуманоида, произнесла:
— Приступим. У нас сегодня глобальная задача. Выдвижение достойной кандидатуры на непорочное зачатие. Наша цель — овечка Долли. Мы не можем ждать милости от природы.
— Да, не можем, — хором загалдели бабы. — И от мужиков тоже не можем…
— Я слышала, что в зоопарке слон-гей появился, — пропищал знакомый голос слева. — До нас очередь не дойдет никогда.
— Вот-вот, — назидательно крякнула «гусыня» в красной косынке. — Возражения по повестке дня есть?
— Есть, — хихикнул Штатский. — Мужики были, будут и будут… есть.
Но женщины не видели и не слышали его.
— У нас есть кандидатура непорочной девственности — Манюня, которая методом клонирования родит нам непорочно зачатую девочку, — продолжила главная по собранию Манюня — тощая девица с лицом непреходящей скорби по вымершим карликовым сусликам Австралии, медленно и тихо поднялась со скамейки.
— И все равно без мужика у вас ничего не получится. Это вам не салфетки крестиком вышивать, курицы, — злорадно заметил Штатский. — Кстати, я сегодня — Бог. И мог бы исполнить любое ваше желание».
— Возражения по кандидатуре и отводы будут?
— У меня возражения, — обиженно заявила Алмазявкина и прицелилась фанеркой к серому капюшону Манюни. — Я тоже достойная. А Манюня — страшная.
— Ты тоже страшная, — тихо огрызнулась Манюня и укусила кулак Алмазявкиной.
Пару минут перед носом Семена Ивановича опасно мелькали чьи-то ноги и руки. Штатский чувствовал себя бюстом вождя на сцене во время собрания, вокруг которого кипят нешуточные страсти.
— Девочки, успокойтесь, — остановила жаркие прения сторон старшая тетка. — Мы все здесь страшные. Иначе бы здесь не сидели.
— Да, — закатила тусклые глаза под сводчатый потолок станции Манюня. — Мы бы сейчас сидели в роскошных лимузинах или джипах.
«Счас, — ехидно подумал Штатский. — О моем джипе даже не мечтайте».
— Нам надо такую непорочную кандидатуру, такую, — продолжила старшая тетка, — чтобы: «Летят самолеты — салют клону, плывут пароходы — салют клону…»
— Правильно. А то сейчас — едут машины: «Хау мач, телка?»
— А кто денег даст? Клонирование больших денег стоит, — спросила, словно ушат холодной воды вылила, молчавшая до сих пор женщина справа.
— Денег не дам, — ответил женщине Штатский. — С клонированием готов помочь безвозмездно.
— А если ограбить банк? — спросила Алмазявкина.
— Ага, — хмыкнул Штатский, — Тебе и чулок на репу не надо одевать. Ты с ним родилась.
— Райка! Ты бы хоть перед собранием китайский мелок не лизала, — пристыдила ее активистка собрания. — Спалишь ведь нас, новую ячейку, как бомжи ночлежку.
— Она о банке доноров, — заступился кто-то за Райку.
— Будем искать спонсора, для утвержденной Манюни, — подвела итог собрания активистка с красной косынкой на груди. — А сейчас бежим домой красить яйца.
Шесть «гусынь» подхватили сумки и гуськом энергично засеменили к эскалатору.
Штатский проводил женщин презрительным взглядом. Какое счастье, что он — не баба!
Он блаженно вытянул перед собой затекшие ноги. И в этот момент о его ноги споткнулась запыхавшаяся девушка.
— Я опоздала? — спросила она у Семена Ивановича, огорченно оглядывая пустой перрон. — Собрание кончилось?
— Вы об овечьей доле?
Штатский догадался, что перед ним Рыжова.
— Да.
— Я вижу, вы не очень-то торопились на собрание.
— Меня кошки задержали.
— Помилуйте, деточка. Как могут задержать кошки? Кошки — не милиционеры. Задерживать не могут.
— Я их кормила.
— Целый час? Сколько ж у вас кошек?
— Много.
— Зачем вам столько?
— Так получилось. Я не хотела.
Тут из-под широкого шарфа Рыжовой, обвитого спасательным кругом вокруг шеи, выглянула умильная усатая серая мордочка котенка.
Штатский понял истинную причину опоздания девушки и вдруг сказал:
— Я сегодня чувствую себя Богом и могу выполнить любое ваше желание. Или мечту.
— Любую-любую? — зеленые глаза девушки сверкнули сомнением и радостью одновременно. — Обманываете, дяденька.
— Вот те крест, — неловко перекрестился Штатский.
— Ну тогда, ну тогда… Хочу, чтобы у моих кошек всегда была еда. Или нет. Нет. Нет. Хочу, чтобы они не умирали. Совсем не умирали.
— А люди?
— Что люди? — вдруг равнодушно переспросила Рыжова. — Люди — не маленькие. Сами о себе могут позаботиться.
— Это желание никто не сможет исполнить. Даже сам Господь. Загадай другое желание.
— У меня нет другого желания, — строго и тихо произнесла девушка.
………………………………………………………………………………………………………..
………………………………………………………………………………………………………..
— Мужчина! Очнитесь! С вами все в порядке? Может скорую вызвать? Три часа сидите. Метро закрывается.
Семена Ивановича настойчиво трясли за плечи. Он открыл глаза и увидел перед собой знакомую уборщицу и молоденького милиционера с нашивками сержанта на погонах.
Штатский тяжело встал, опираясь на руку постового и направился по блестящему, светло-коричневому, как крем-брюле, гранитному полу к эскалатору.
На улице, за табачным ларьком, его ждал черный, блестящий в свете ночных фона рей, как облизанный леденец, новенький джип.
Удобно расположившись на кожаном сиденье, он минуту сидел неподвижно, как на станции.
«А что если Манюня найдет спонсора? Надо будет поговорить в верхах о запрете клонирования. А то расплодятся бабы, как Манюня, тогда не то что слоны, клопы геями станут»
Штатский включил зажигание и вспомнил про Сюзи. Почему она не пришла? Или все-таки пришла? Когда Рыжова уходила, она обернулась на него, и из-под вязанной шапочки на ее глаза упала огненно-рыжая прядь волос.
Сюзи, Сюзи. Семечки в арбузе.
Штатский ласково погладил холодный, слегка шершавый руль. Ну и ладно. Черт с ними, с бабами. Они все дурные.
И словно прочитав его мысли, на перекрестке ему лукаво подмигнул зеленым кошачьим глазом светофор.
Анна Лучина — прозаик. Член Союза писателей России. Лауреат премии имени А. П. Чехова. Автор книги рассказов «Интим не предлагать» (М., «Вест-Консалтинг», 2009). Живет в Москве.