Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 5, 2009
Дорога
Зимой, когда леса покрыты снегом, кажется, что у деревьев не ветки, а человеческие руки, и что они тянутся к дороге, как бы прося у нее пощады. Но дорога постепенно расширяется. Это — старая проблема.
1982
Рассказово
Она
У нее был сложный характер. В плохом настроении она била посуду, пыталась выброситься из окна (откуда ее вытаскивал муж), мчалась на лестничную площадку, чтобы ухнуться оттуда вниз головой (что не позволял сделать тот же муж), разбивала ладонями или локтями окна (здесь, как правило, муж не успевал удержать ее). Но самое страшное начиналось, когда в чрезвычайно скверном расположении духа она начинала вопить на весь дом. Соседи не сбегались — привыкли. Она не была шизофреничкой — просто имела неважнецкий характер. Зато она могла: говорить на 62 языках мира, с фантастической точностью предсказывать как ближайшее, так и не очень близкое будущее, останавливать взглядом такси и электрички и еще делать много разных сказочных вещей.
Она не походила на всех остальных женщин. И муж не уходил от нее.
1984
Рассказово
Ночь. День
Когда на моей родной улице зажигают ночные фонари и у подъезда (на лавочках) сидят не старухи, которых я почему-то ужасно боюсь, а коты и кошки, которых я почему-то ужасно люблю, мне нравится курить, размышляя о том, что ночь может быть днем.
1984
Рассказово
Сон про пантеру
Хворая пантера шла на меня. Я испугался. И начал с ней заигрывать. Хищница улыбнулась и не съела меня. Она стала прыгать, бегать, резвиться, как дурочка. Затем я стал показывать пантере фокусы. Она смеялась до коликов. А, утомившись, уснула. Я тут же помчался от нее прочь. Но пантера почувствовала неладное и погналась за мной, и догнала, и прыгнула в страшном прыжке мне на спину. Но не допрыгнула. Я проснулся.
1984
Рассказово
Ариадна
Я сидел в ресторане. Она пришла одна. Пришла уже изрядно навеселе. Высокая, длинноногая, изящная. У нее были тонкие, точно у Пьеро, черты лица. Я пригласил девушку на танец. Она сказала, что ее зовут Ариадной. После третьего танца Ариадна пересела за мой столик.
Девушка говорила: «Дай мне сигарету!»
Я отвечал: «Тебе больше не надо».
Девушка говорила: «Подлей мне вина!»
Я отвечал: «Тебе больше не надо».
Она была удивлена, ибо привыкла, что мужчины сами предлагали ей сигареты и подливали побольше вина.
Я вышел в туалет. Когда вернулся назад, Ариадна ругалась с какой-то женщиной, употребляя при этом нецензурные слова.
Мы ушли.
Дверь она открыла резким ударом тоненькой ножки. По дороге она горько плакала, говорила, что ее никто не любит. Я успокаивал ее, убеждал, что все у нее еще впереди, что будет у нее настоящий друг. После этих слов она спросила у меня: «А ты возьмешь меня замуж?» Не задумываясь, я ответил: «Нет». Почему-то после этого она перестала плакать и крепко поцеловала меня в губы.
Мы пришли к ней домой, у нее никого не было. Родители уехали на дачу.
Утром я ушел. В полдень мне нужно было улетать. На очень и очень долгое время.
1984
Рассказово
Дома
Какое счастье — после четырехлетнего отсутствия приехать домой и, глядя в окно, которого едва не достигают ветви и листья расцветших каштанов, курить.
По дорожке проходят мощные, мускулистые парни, которые были тоненькими пацанами, стройные, модные девушки, которые были совсем маленькие. Ты узнаешь и не узнаешь их. Ты сопоставляешь… и даешься диву.
А наверху, этажом выше, какой-то неведомый тебе сосед или соседка играет «Поэму Экстаза» Скрябина. Раньше с верхнего этажа доносились звуки детских мелодий.
Ты куришь, слушаешь, смотришь в окно на проходящих людей и на цветущие каштаны и понимаешь, что многое, очень многое у тебя еще не отобрали.
1985
Вешняки
Не надо. Надо
И было тебе плохо. Ну, просто хуже всех на свете.
И ты горько плакал, хоть никто и не видел твоих слез.
А уже через день ты стал потихоньку приходить в себя.
А через два дня тебе привалило нежданное счастье, большое, как астраханский арбуз! И ты радовался своему неслыханному счастью, как голодный грудной ребенок — бутылочке с молоком «Пилти».
Да, это было так. Но только не надо делать никаких выводов о жизни. Ведь все равно они окажутся ошибочными. А нужно просто заниматься своим делом, то есть — ЖИТЬ!
1987
Вешняки
Население нашего города
В нашем замечательном городе-герое капиталистического труда приспособлены для жизни лучше других вороны, тараканы да крысы. И — люди, похожие на ворон, тараканов да крыс.
Все остальные здесь влачат жалкое существование. Или просто умирают.
Ворона стырит у кого-нибудь кусок сыра и улетит на верхотуру дома, никого к себе не подпустит.
Попробуйте хотя бы сфотографировать ворону — у вас ничего не получится. Ворона осторожна, хитра. Инстинкт выживания у нее отменный, точно у настоящих зверей (людей)-мутантов.
Ворон, надо признать, все-таки меньше, чем тараканов.
А большинство людей похожи, по-моему, именно на тараканов — замечательных, кстати, в своем роде существ. Бегают тучные тараканьи стада по клетушкам городских квартир, травят их безжалостно — да все-равно тараканы живы. При случае радуются жизни.
Что же касается крыс, то это наше, так сказать, звериное дворянство, теневики. Появляются крысы наверху очень редко, все свои жутковатые дела обстряпывают в зловещих подвалах, в темных подъездах. Но если появляются наверху, лучше им на пути не вставать.
Лично себя я в нашем милом городе чувствую самым обыкновенным (даже не олейниковским) тараканом. Иногда — когда удачно стырю кусок сыра — вороной. Не белой — самой обычной. Но я знаком и с несколькими крысами (чем, признаться, подобострастно горжусь).
P. S. Иногда в наш город прилетают инопланетные создания. В основном это ангелы. На крышах домов можно их иногда видеть. Смотрят ангелы на житье-бытье наше и плачут.
24.11.1995
Тверская
Лешка, писатель
С Лешкой я познакомился около десяти лет назад. Работали мы тогда в одном, как сейчас говорят, Издательском доме. Лешка в одной газете, а я в другой. Я писал ему в газету «левые» статейки, а он — мне. В общем, мы дружили.
Не могу сказать, что жили мы в те, первые годы Перестройки, бедно, но и не жировали, конечно.
А потом наступило экстравагантное ельцинское время.
Я волею судеб стал заниматься бизнесом, рекламным в основном, а Лешка куда-то пропал. Не виделись мы года три.
И вот — звонок:
— Старик, привет, как дела? Хотелось бы повидаться!
И т.д.
На следующий день Лешка заехал ко мне на Тверскую. Мы попили чайку, потом он начал энергично и с некоторым упоением рассказывать про себя:
— Ты знаешь, старик, за этот год у меня вышло двенадцать книг, все разошлись чуть ли не за две недели. Я заработал за этот год пятьдесят тысяч долларов. Я вступил в Союз писателей. Знаешь, как было трудно, но меня все же приняли. Три тура я прошел. Членский билет сейчас даже ценнее чем раньше. Поликлиники остались, дома отдыха остались, все осталось. А еще я за этот год успел съездить в Париж, ездил со своим «самоваром» — с женой. Денег там не жалели, пять тысяч «баксов» оставили. А что, старик, если деньги жалеть, то это не отдых. Через две недели я опять уезжаю в Париж. А пока должен немного еще позаниматься на новом участке, который тоже в этом году прикупил.
Я слушал Лешку, удивлялся его энергии, радовался его успехам.
Когда он уходил, то подарил мне все двенадцать томов своих сочинений.
Я открыл один том, второй, третий — это было что-то неудобоваримое, какая-то пустая трескотня. Правда, иногда попадались яркие литературные находки. Их вполне бы хватило на скромненький, но достойный сборник миниатюр, вроде «Камешков на ладони» Владимира Солоухина. Только издать их надо было бы скромнее, а не в таких помпезно-твердых и комично-шикарных обложках, в которых вышли Лешкины сочинения.
И я еще раз убедился, как все в этом мире уравновешено. Ты можешь иметь при жизни что-то одно, либо успех, либо подлинный дар. Хотя что такое истинный успех, а также истинный дар — я сказать затрудняюсь.
24.12.1995
Тверская
Татьяна Петровна, масонка
Как-то я прочитал в одной мудрой и толстой книжке о том, что все самые значительные люди в нашем грешном мире были масонами. От Пушкина до Клинтона… И вообще, то и дело слышишь — масоны, масоны… Даже страшно.
И вдруг.
Позвонила мне моя давняя подруга Татьяна Петровна Эстонцева и сказала:
— Женька, готовься к подвигам, я стала одним из главных масонов. Только называется это «Lions club», объединяет он солидных людей со всего мира, в Голландии вступительные взносы составляют двенадцать тысяч долларов. У нас — сто.
— Тысяч?
— Нет, «баксов». Срочно вступай. Ложа тебе поможет. Приходи к нам на очередное заседание.
И продиктовала адрес.
Я принарядился. Надел свой единственный пиджак и красную понтовую водолазку, которую мне Гришка, друг детства, подарил.
Пришел.
В фойе какого-то задрипанного кинотеатра сидело пять теток лет пятидесяти. Разговаривали о том о сем. Кто на каких концертах побывал, кто какую книжку прочитал и т.д.
Одна (понял по разговору!) жила в коммуналке, другая в Подмосковье.
— Хитрые бабы, — подумал я, — притворились. Решили меня проверить. Комедию, так сказать, сыграть.
Я сидел и, как Штирлиц, молчал, в разговор не вступал.
На повестке дня, как говорили в Комсомоле, стоял один вопрос — где и как членам клуба встречать Новый год?
Одна тетка предложила:
— Давайте в ДК кондитерской фабрики «Большевик», там самая дешевая аренда, а зал огромный, можно уйму кавалеров пригласить, к тому же там недалеко какое-то воинское подразделение, солдаты и офицеры придут…
Татьяна Петровна как вождь движения не одобрила идею с ДК.
— Нет, дорогие львы, — сказала г-жа Эстонцева. — ДК кондитерской фабрики — это не солидно. Львы мы или не львы, точнее львицы. Я знаю другое место — актовый зал Дипломатической академии. Это престижнее. Да и дипломатов там можно встретить, а не солдатушек-бравых ребятушек…
— Там дорогой зал, дорогой! — раздалось с мест.
— Это м о и вопросы! — интригующе улыбнулась Татьяна Петровна, явно намекая на то, что, благодаря своему обаянию, сможет цену аренды значительно снизить.
Но остановились все-таки на ДК кондитерской фабрики. Именно из-за денег. Казначей клуба, загадочный кучерявый человек с монголоидными глазами Исхак Иванович Ли объявил, что финансов в кассе практически не осталось.
— С прошлого года денежных поступлений нет, — развел руками лев-казначей.
Потом Татьяна Петровна представила меня. Как журналиста и специалиста в области рекламы.
Начались вопросы. Конкретнее — вопрос был один.
— Женаты? — как-то угрожающе спросила одна дамочка.
— Разведен! — бодро воскликнул я.
На лицах львиц расплылись довольные улыбки.
После этого мне показалось, что моя кандидатура будет утверждена мгновенно. Так и произошло. Меня зачислили кандидатом. Кандидатом во львы.
— Взносы, сто долларов, — твердо сказал казначей Исхак Иванович Ли, — можете принести завтра.
3.12.1995
Тверская
Светланка, любительница иностранцев
Со Светланкой я познакомился около десяти лет назад на юге, в знойной, сытой, благолепной (тогда) Болгарии.
Мы работали в одном издательском концерне, получили недорогие профсоюзные путевки и поехали.
Соблазнить ее — каюсь, каюсь! — мне, опытному натренированному дамскому угоднику, удалось довольно быстро.
…Болгария тех лет меня поражала. Мы путешествовали со Светланкой по старинным, маленьким болгарским городочкам, покупали вино по леву (считай рублю) за бутылку, смотрели на чаек, писали друг другу романтические стихи.
Ну и, конечно, постигали анатомические особенности друг друга. В номере, в душе, а ночью так даже в море и на безлюдном пляже… Словом, мы были молоды, жизнерадостны, глупы и, как ни странно, счастливы.
…В последнее время мы встречались не слишком часто, но все же. Примерно раз в месяц Светланка по-прежнему одаривала меня своим нестареющим оливковым телом.
После… мы долго беседовали. При этом тема для разговоров у нас за все десятилетие (после Болгарии) не изменилась, мы постоянно обсуждали, как, наконец, отправить Светланку заграницу, то бишь выдать ее замуж за иностранца.
Ну не полюбила она замечательную нашу Родину, не увидела здесь никаких перспектив.
Перезнакомил я Светланку с уймой людей, но ее никто — ни русские, ни иностранцы — что-то до сих пор не устроили.
А вот недавно приезжал ко мне в гости Боб, издатель из Кентукки.
Нужно признать, что Боб проявил к Светланке самый живой, неподдельный интерес. Она, разумеется, тоже. Но поскольку Светланка — девушка интеллигентная, сразу у них все не получилось… Боб уехал на Родину, но девушку не забыл. В последнее время стал звонить мне все чаще и чаще, спрашивая:
— Как поживает Света? Не собирается ли в Кентукки в гости?
При этом Светланке он не звонил, поскольку она, бестолковая, языка до сих пор не выучила. Так что, я вынужден был выступать в незавидной роли переводчика, передатчика информации.
…Вчера мы со Светланкой — улегшись у меня в кровати — долго и детально, в очередной раз разрабатывали план, как нам, наконец, окончательно и бесповоротно соблазнить Боба.
— Значит, так, Женек, — говорила Светланка, — мы едем в Америку вдвоем. Входим с Бобом в полный контакт. Он мною увлекается по-настоящему. Ты подводишь меня к спальне. Главное — довести до спальни. Понимаешь?
— Понимаю. А дальше?
— Дальше — дело техники. Да, вы, мужики, любите, чтобы вам говорили разные нежные глупости, а я все-таки английский знаю плоховасто, но мне кажется, я найду, ч т о сказать.
— Уверена? — робко промямлил я.
— Уверена. Но все же как-то страшновато, — неожиданно засомневалась Светланка. — Блин, как же мне без тебя обойтись? Ладно, это я еще дома продумаю. А сейчас… Ты больше не хочешь? Мне одеваться?..
Я ответил:
— Одевайся.
Когда Светланка ушла, я остался лежать на своей деревянной кровати и, тупо смотря в низкий потолок, размышлял. О том, как паскудно идет моя жизнь, идет и проходит, о том, что праздник заключается (см. Фазиля Абдуловича) только в ожидании праздника (как этого Светланка не понимает), о том, что бедной Светланке, видимо, никогда не обрести своего заморского принца, а мне, увы, никогда ей не помочь.
Предавался я грустным мыслям недолго.
Раздался международный телефонный звонок. Звонил Боб. Он спросил:
— Как поживает Света?
1996
Тверская
Ира, белокурая чувиха
Глаз я положил на нее сразу. Красивая белокурая голубоглазая чувиха. В моем стиле. И — очень, очень молодая. На вид: лет двадцать.
…Я летел в Америку, в гости к Бобу, издателю из Кентукки. В Шереметьево-2 зашел в магазинчик просто поглазеть на прилавки. Она тоже просто глазела. А мой приятель Сережка Шахов (мы вместе летели в Штаты по линии организации «Дружба сильных»), оказалось, уже познакомился с красивой герлой, ну и, как водится, у нас, мужиков, вешал ей какую-то милую развесистую лапшу на уши. Я невольно прислушался к разговору и понял, что очаровательная девушка тоже летит в Штаты, и тоже по линии организации «Дружба сильных».
В немецком городе Франкфурт (там была пересадка) мы представились друг другу.
— Ира! — уверенно выпалила девушка.
— Женя, — забыв про должность и возраст, сказал я.
Через некоторое время Сережка оказался в тени.
Ну что поделаешь — он фотограф, говорит исключительно сухим языком фотографий, а я как-никак — журналист, сочинитель, стихотворец. К тому же девушка в самом деле мне понравилась. Ну и распушил я, как говорит моя гениальная взрослая дочка, хвост.
Про что я только не плел бедной Ирочке басни. И про индейское племя, где я когда-то жил, и про Женевский университет, где я когда-то учился и даже читал лекции (разумеется, я не сказал, что мою лекцию студенты выдержали только одну), и про то, как я учительствовал в сельской школе… И т.д.
Ирочка млела. И только повторяла:
— Это душевно, это душевно!
…В Америке мы пробыли десять дней. Остались довольны визитом. На обратном пути встретились опять в самолете. Дорога предстояла длинная. Часов двенадцать. Делать в пути было особенно нечего. Ну, поешь хорошей еды, ну, послушаешь плохую музыку, ну, уставишься в ужасный телек. А дальше? Конечно, мы общались. Тем более что это действительно доставляло нам радость. За двенадцать часов полета мы успели основательно подружиться. На подлете к Москве предусмотрительно обменялись телефонами…
…А ситуация дома у меня вдруг осложнилась. Подлый сосед Сан Саныч опять наприглашал к себе в гости своих проверенных и боевых дружков — алкашей и бомжей.
Пьянство и дебоши приобрели угрожающий характер.
Я геройски боролся с нахальными соседями неделю, да все безрезультатно. И тогда я прибегнул к достаточно серьезной и мерзко-стукаческой мере — позвонил своему другу, красноярскому авторитету Саше. И нажаловался. Так, мол, и так, Саша, выручай. Соседи совсем заколебали. Пьют, ломятся в стены, один, бывший солист ансамбля «Веселые ребята», орет песни исключительно по ночам и т.д.
Красноярский авторитет и добрый меценат Саша приехал с целой бандой. Его люди начали вышвыривать алкашей из соседской квартиры, при этом навешивая им тумаков. Алкаши орали, но потихоньку уходили, растворяясь в нашем общем, длинном, как журавлиный клин, коридоре.
Почти все ушли. Мы присели с бандюками в моей квартирке, начали пить чай.
И как раз позвонила Ирочка, неожиданно сказала, что соскучилась по мне, и пожелала заехать в гости. Прямо сейчас.
Ну что я мог ответить?
Я по глупости и жадности продиктовал адрес.
А сам продолжил нервно пить чай с бандитами.
Я пил чай, а думал (нет, не об Ирочке) — о том, что ушли не в с е алкаши — чутье у меня за годы жизни в квартирке гостиничного типа на Тверской улице стало звериным.
Я нагло крикнул соседу:
— Сан Саныч, если еще кто остался — даю пять минут, пусть уходят, либо всех вас изувечу.
За стеной воцарилось чуткое молчание.
Тогда я начал — уже один — ломиться к ним в дверь! Никто не открывал. Я взял топор. И вероломно, чувствуя свою защищенность и безнаказанность, стал вскрывать дверь соседа, крича при этом речи, отнюдь, не литературного свойства. Сзади меня стояли доблестные бандиты, защитники скромного журналистского дарования.
И как раз в этот момент в нашем общем коридоре появились три мента. То есть сцена возникла такая: я в шортах, в короткой майке. И с топором в руке. Сзади меня — три бандита в кожаных куртках и в золотых цепях. А навстречу шли менты.
——————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————————
— Ну и ситуация, — промелькнула у меня в голове тревожная мысль. — Если менты отпустят, так бандиты порешат, скажут — навел.
Что же оставалось делать?
Самое разумное, что я предпринял — я не предпринял ничего. И не потерял спокойствия.
— В чем дело? — как-то не очень сурово спросили подошедшие менты.
Я сказал правду. Все, как есть. О том, что соседи заколебали, житья не дают, что пригласил друзей на помощь.
Менты отчеканили в ответ:
— А они жалуются на вас, говорят — сосед их избивает.
Тут как раз Игорек, самый мерзкий алкаш, вылез из-за двери и на всякий случай тявкнул:
— Да-да, избивает, а мы просто к Сан Санычу в гости зашли!
Ну а рожа у этого Игорька такая: нос красный, синяки повсюду. И не понять сразу, то ли это от водяры у него появилось, то ли это я его так изувечил.
А меня уже понесло. Я заорал:
— Я тебе вообще скоро урою, собака. Мало я тебя «месил»…
Потом спохватился. Думаю про себя:
— Что же это я говорю, тут же менты рядом!
А менты неожиданно оказались на моей стороне.
— Правильно, ребята, — сказали они, — мочите их. И вышвыривайте отсюда.
И как начали их сами в пинки выгонять. Алкаши только завопили:
— Это же мы вас вызвали, мы… А вы нас и бьете.
А менты их — в пинки, в пинки…
Я вздохнул. Хотел уже идти домой. И в это время дверь в нашем общем коридоре отворилась. И в него плавно втекла белая, как река, чувиха Ирочка. Она увидела ментов, бомжей, бандитов, ну и меня с топором в руке…
А услышала какие-то дикие вопли.
Ирочка закрыла дверь и побежала. Быстрее лани. Прочь.
Больше мы с ней никогда не виделись.
Я звонил еще недели две, но к телефону никто не подходил.
1996
Тверская
Абдула ибн Абдула, принц Бархадорский
Помните, я рассказывал про российский «Клуб львов»? Я так и не вступил в него, замотался с делами. А вот «львы» про меня, как выяснилось, не забыли, что весьма любопытно.
Позвонил мне как раз казначей клуба по фамилии Ли.
— Женя, у меня есть друг — очень солидный предприниматель, один из лучших переводчиков в стране с арабского языка доктор Игорь Валерьевич Тимохин. У него сеть фирм. Им нужен специалист по рекламе. Если хотите — позвоните ему.
Я — чтобы не обижать товарища Ли — покорно записал телефон. Звонить совершенно не собирался. Но тут у нас работе начались кошмарные сокращения. И я на всякий случай позвонил. Договорились встретиться.
Игорь Валерьевич подал мне машину. И мы повстречались у него в офисе, который тревожно располагался возле станции метро «Выхино» — то есть далеко не в центре.
Офис представлял из себя двухкомнатную обшарпанную квартиру, расположенную на первом этаже панельной «хрущевки».
Игорь Валерьевич, человек сорока с лишним лет, был одет в идеально-строгий костюм. Его преждевременная лысина намекала на то, что молодость прошла в жарких любовных баталиях. Маленький рот говорил о повышенной чувственности…
Игорь Валерьевич предложил работу в арабской конторе, в которой он являлся исполнительным директором московского представительства. Контора называлась «МАР ХАБАР», (что означает по-арабски «Здравствуй»), ею владел некий господин Шмарси из таинственного государства, которое мы (в целях конспирации) назовем Бархадор.
Я поблагодарил за предложение, но ответил, как всегда, витиевато:
— Я не могу постоянно ходить на работу, надо бы нам учредить фирму, которая занималась бы рекламными вопросами, заодно обслуживала бы и «МАР ХАБАР». Я готов участвовать в финансировании этого проекта, но исполнительным директором быть не готов. Человек на это дело у меня есть.
Неожиданно для меня Игорь Валерьевич согласился. Фирму решили делать на двоих. Пятьдесят на пятьдесят.
На следующий день я привел своего приятеля Александра Абрамовича Росомахина, с которым мы ранее вместе трудились в другой рекламной конторе. Сашка там проворовался, искал работу, предлагал мне учредить фирму на двоих. Мы все не решались. И вот такой реальный случай. Я пообещал Сашке двадцать пять процентов в учредительных документах. То есть вычел из своих пятидесяти процентов ровно половину.
Я познакомил господ предпринимателей. Немного поучаствовал в беседе, а потом откланялся, меня ждали какие-то другие дела.
Вечером мне позвонил Игорь Валерьевич и интригующе спросил:
— Вы давно знаете Александра Абрамовича?..
Оказывается, Абрамыч решил вопрос поставить ребром. Он задал резонный вопрос:
— А зачем нам собственно Степанов? Денег у него нет. Работать он не будет. Будет сидеть дома и кропать свои ничтожные стишки и рассказики, я-то его знаю. Давайте трудиться, Игорь Валерьевич, с Вами вдвоем, без Степанова.
Игорь Валерьевич как на грех оказался порядочным человеком и показал Росомахину на дверь.
Сашка даже не понял — в чем дело.
Потом я опять замотался. Связь с Игорем Валерьевичем временно потерял. Летом ко мне приехали бывшая жена с нашей общей дочкой из Германии.
Вообще, у меня как бы несколько жизней. В одной из них я — примерный семьянин. Эта жизнь длится ровно полтора месяца в году. И протекает в глубинном российском городке с романтическим названием Рассказово.
Семейная жизнь, как ни странно, для меня самое главное. Именно в Рассказове мы шалим с моей дочкой, русской немкой из города Грифенрода, именно в Рассказове мы ведем с моей бывшей женой общее хозяйство и ездим на ее машине «Фольксваген» на дачу. Дача у нас в пяти минутах езды от квартиры.
Наши отношения с моей бывшей женой настолько туманны и запутаны, что лучше в них не разбираться совсем. Дело в том, что уже пять лет Наташа замужем за странным немецким альтруистом и по совместительству строителем Гербертом, который строил в Рассказове дома, а построил новую семейную ячейку. Знакомы Наташа и Герберт лет восемь. Живут под одной крышей пять лет. При этом Наташа упорно убеждает меня в том, что ее муж — это я, а Герберт просто друг, который вывез ее за границу из гуманных соображений. Наташа человек — очень талантливый. И врет настолько виртуозно, что я ей верю. Она, например, утверждает, что с Гербертом даже не целовалась. Наиболее оглушительная ложь всегда имеет успех.
В общем, живем мы с Наташей полтора месяца в году, но за этот период получаем столько и положительных, и отрицательных эмоций, что хватает надолго. Как раз до следующего лета.
Нужно признать, что в последнее время вопрос ее верности (или неверности) волнует меня почему-то все меньше и меньше. То ли я постарел, то ли понял, что измен вообще никаких не существует… Есть просто законы сохранения рода… Вот и все. Мне кажется, что в любом случае моя ситуация сейчас гораздо лучше, чем ситуация Герберта. Если учесть, что Герберт наставлял мне рога раньше (даже если наставлял!), то ныне наставляю ему рога я…
Главный человек в моей жизни — дочка Настюшка, человек веселый, хитрый и насмешливый. Больше всего Настюшка любит хулиганить, играть в жмурки, мучить бедного кота Миньку, мешать мне спать, а также слушать смешные истории.
Иногда по вечерам мы с Настюшкой и Наташей гуляем по нашей родной Ленинградской-street, где почти на каждом доме гордо висит забавная вывеска — «Лучший дом улицы».
Каждый день мы ездим на дачу, где я сплю, либо читаю стихи Евгения Винокурова, а Настюшка меня будит и заставляет играть в жмурки.
Еще мы лазаем на чердак, ходим на речку, она течет прямо внизу, и собираем черную смородину. У нас такой договор с Настюшкой: маленькое детское ведро смородины — пять раз в жмурки. Просто так я не играю. Настюшка собирать ягоду не любит, но очень любит играть. Ей приходится идти на компромисс.
На даче у нас есть радиотелефон. То есть мы берем с собой трубку, а поскольку квартира находится в трех километрах от дачи — телефон работает. И у меня постоянная связь с родным городом-монстром.
…Мы сидели с Настюшкой с удочками на берегу реки, ловили, по-моему, несуществующую в нашем Лесном Тамбове рыбу, играли в слова (эта игра еще называется «колокольчик раз два-три»). Мне, как всегда, хотелось спать, но проворная Настюшка утром набрала два ведра смородины и обменяла их у меня на две игры в слова, вместо жмурок.
Вдруг раздался звонок. Звонил Игорь Валерьевич:
— Женя, наша фирма будет проводить визит наследного принца Бархадора Абдулы ибн Абдулы. Прошу вас срочно приехать. Зарплата — три тысячи долларов в месяц.
Что мне оставалось делать? Три тысячи долларов на дороге не валяются. Я никогда, во всяком случае, не видел. И я согласился.
Приехал я в Москву рановато. До визита, как выяснилось, оставалось три недели. И сотрудники фирмы пока не знали — чем заняться.
Завхоз Михаил Анатольевич Головастых, выпускник МИСИ, как всегда, разгадывал кроссворд. Делал он это весьма успешно. Например, в кроссворде вопрос — вид медовухи? Миша уверенно вписывал ответ — пчела.
Однажды я зашел к нему в кабинет, просто так потрепаться. Его почему-то не оказалась. На письменном столе лежал очередной кроссворд из газеты «Мегаполис». Отгадан был ответ только на один вопрос. Приспособление для хранения канцелярских принадлежностей? В клеточках аккуратным почерком Миша написал — п и н а л.
Кроме Миши у нас работает его жена Альбина Николаевна Головастых, женщина суровая, но справедливая, также выпускница МИСИ. Альбина Николаевна — бухгалтер, она выдает зарплату и делает баланс. На работе ее боятся все. Особенно Миша, которого она не только ругает, но иногда и бьет.
Вообще, выясняют они отношения постоянно и очень громко.
Однажды я вошел в офис и вдруг услышал громкий и властный голос Альбины Николаевны:
— Открывай рот и соси, открывай рот и соси!
Я испугался, я не понял, что происходит.
Потом Альбина продолжила более ласково:
— Я же тебе говорила, урод, чтобы взял с собой побольше валидола.
Оказалось, что у Мишани прихватило сердце.
Еще у нас на окладе — видные арабисты, в прошлом сотрудники АПН Владимир Юрьевич Пихтин, Геннадий Иванович Гномиков, Борис Дмитриевич Затяжных (прозвище «Бидэ») и два водителя — Саша и Сережа. Очень милые, интеллигентные люди. Особенно — водители.
Смысл нашей служебной жизни — обслужить визит диковинного принца.
Лично мне Игорь Валерьевич поручил заниматься непосредственно рекламой. К приезду принца мы выпустили книгу его воспоминаний «Чингисхан пустыни». И вот теперь решили эту книгу прорекламировать. Мистер Шмарси выделил нам на это семьдесят тысяч «баксов».
Вообще, книжка получилась удачной. Она о войне в Большом заливе, в которой Абдула ибн Абдула принимал самое активное участие. Он был главнокомандующим объединенных войск союзников. Война, как Вы помните, шла с Большим врагом.
Половина страниц книги посвящены самому жгучему вопросу — кто же был главнее в стане союзников — Абдула ибн Абдула или Хитрый Норман, начальник Генерального штаба объединенных войск. Абдула упорно доказывал в своей книге, что он. При этом обосновывал он это весьма оригинально. Тем, что у него было больше телохранителей, чем у Хитрого Нормана…
Во время войны Абдула также отвечал за продовольствие, то есть был вроде нашего завхоза Миши. Но рассказывал принц в книге в основном о своих ратных подвигах. В упитанном фолианте мы разместили примерно пятьсот фотографий. Абдула в танке, Абдула в самолете, Абдула с известными людьми…
Первым делом я заказал рекламный видеоролик своему приятелю Володе Банджеву, который он успешно и сделал. Правда, Володя решил немного сэкономить и дикторский текст исполнил самостоятельно. А нужно сказать, Володя с детства имел некоторые особенности произношения. Во-первых, он, как многие поляки, шепелявил, а во-вторых, чудовищно заикался. Так что, авторская речь, прямо скажем, получилась не совсем удачно. Посему Игорь Валерьевич ролик Володи «зарубил». Нашел другого диктора, профессионального. Дал мне его телефон. Чтобы я ему позвонил и все уладил.
Звали диктора… Хому Арамисович Хошабо. Он оказался айсором, то есть ассирийцем. Родился Хому Арамисович в Москве. Говорил действительно очень красиво.
Я позвонил Володе и попросил его сделать переозвучку. Мол, диктора мы тебе привезем сами на машине.
Володя охотно согласился.
— Ста-ста-рик, нет во-во-во-просов, — прошепелявил с трудом Володя, — то-только скажи, как фа-фа-фа-милия диктора, я должен заказать ему про-про-про-пуск заранее, иначе его на сту-сту-сту-дию не про-про-про-пустят.
— Фамилия его Хошабо.
— А и-и-мя, от-чество?
— Хому Арамисович.
Возникла минутная пауза.
Потом Володя резонно спросил:
— Слушай, а ты у-у-у-верен, что он про-про-про-чтет текст лучше меня?
Хому Арамисович постарался. Ролик был утвержден. После этого я отвез его другому своему приятелю — Андрюхе Розенблюму, чтобы он разместил его на ТВ.
А сам начал писать хвалебные статьи о книге и проталкивать их в газетах. Протолкнуть материалы я пытался исключительно через главных редакторов.
В беседе с каждым из них я туманно и невольно-угрожающе намекал, какая величина к нам приезжает:
— Совладелец нефтяной фирмы «Дамко», будущий король Бархадора, это сулит Вам колоссальные перспективы! — несколько преувеличивал я.
Некоторые мне верили. И тогда я проталкивал статьи не по рекламным расценкам, а просто за гроши. В конвертике.
Вообще, подготовительную работу наша крошечная фирма проделала огромную. Мы заказали гостиницы, договорились о встречах с первыми лицами в государстве — спикером, мэром, секретарем Совета Безопасности, даже с председателем Совмина. Хотя визит носил не официальный, а частный характер. Подготовили большую культурную программу… Так много я не работал никогда.
И вот, наконец, принц приехал.
Он оказался толстым усатым дядькой, удивительно похожим на актера Семена Львовича Фараду.
Начались важные встречи. На одной из них — с одним из тузов мэрии мегаполиса-гиганта — я даже присутствовал. Как руководитель пресс-службы «МАР ХАБАР».
Чиновник опоздал минут на пятнадцать, было видно, что особенно церемониться с каким-то Абдулой он не станет.
На встрече чиновник сразу начал говорить по делу:
— Мы вкладываем сейчас очень много средств в строительство. Это нужно городу. И это выгодно. Строим квадратный метр за тысячу долларов, продаем за четыре. Выгодно? Выгодно! Вкладывайте, не пожалеете!
Принц отвечал по-восточному туманно и витиевато:
— Я приехал сюда с визитом мира, меня прислал король Бархадора, чтобы сообщить Вам, как мы уважаем Вашу страну-песню, Ваш город-сад, Ваш народ-труженник…
Чиновник опять:
— Давайте вкладывать в проект «Тити-мити», прибыль за год — четыреста процентов. Вкладывайте, не пожалеете!
Принц не сдавался:
— Король Бархадора прислал меня с миссией мира… Давайте налаживать мосты взаимопонимания, это так важно!..
Толстая, жутковато-мафиозная физиономия чиновника начинала багроветь. Становилось страшно. Мне даже показалось, что еще один подобный пассаж Абдулы ибн Абдулы, и чиновник ударит кулаком по столу (в лучшем случае!) и вообще устроит международный скандал.
Слава Богу, этого не произошло. Стороны обменялись подарками. И разошлись с миром.
После того, как все деловые встречи закончились, начались встречи неофициальные. Мы даже договорились с одним милитаристским институтом, что Абдулу ибн Абдулу сделают почетным доктором военных наук.
Я как большой туз встретился с директором Института, каким-то молодым генералом. Дал ему ценные инструкции, как себя вести с принцем. Генерал все время испуганно повторял:
— Будет сделано, Евгений Викторович, будет сделано, Евгений Викторович!
И вот последний день визита. Программа состояла из двух пунктов: встреча в Институте, отлет на историческую Родину.
Вояки постарались на славу. Выстроили на первом этаже почетный караул, пригласили оркестр из Министерства обороны, чтобы он сыграл любимые Абдулой военные марши, накрыли банкетный стол, заказали шикарный диплом, правильные профессора старательно написали рецензии на эпохальную книгу.
Мы с Игорем Валерьевичем приехали за час до начала церемонии. Сразу — по-хозяйски! — зашли в кабинет к директору. Он нас радушно принял. Там уже находилось несколько особо заслуженных полковников, участников встречи, два седых профессора.
— Не волнуйтесь, товарищи, — сказал, обращаясь к нам с Игорем Валерьевичем, генерал. — Все идет нормально. Я уже и в генштаб доложил. (Мы, нужно сказать, работали в тесном контакте с генштабом, где у нас оказался свой человек Игорь Владимирович Пузин, тоже в прошлом арабист. — Е. С.). Диплом получился удачным. Не желаете взглянуть?
Взглянул Игорь Валерьевич. В дипломе было написано по-английски и по-русски — «За выдающиеся заслуги перед развитием мировой военной мысли присвоить звание почетного академика Милитаристского Института имени Танка Т-34 г-ну Шмарси ибн Шмарси».
У Игоря Валерьевича перекосилось лицо.
Но он взял себя в руки.
— Шмарси награждать еще рановато. Вообще-то у нас в гостях Абдула ибн Абдула, — холодно заметил Игорь Валерьевич.
И тут произошло следующее. Импозантный генерал почему-то снял с себя белоснежный китель, бросил его на стол и крикнул в пространство:
— Срочно новый диплом! Даю вам, гребанные господа-товарищи полковники и профессора, пятнадцать минут. Иначе — всем п… Уволю! Ну и дураки народились, никто работать не умеет.
Полковники и профессора пулей вылетели из кабинета.
Новый диплом лег на стол генералу через три минуты. Мы даже не успели выпить по чашечке кофе.
Началось торжественное обсуждение. Первым взял слово профессор Лев Сигизмундович Чечулин.
Он произнес такую смелую речь:
— Господа, я скажу с присущей мне откровенностью, не взирая на титулы и звания… (Мы с Игорем Валерьевичем тревожно переглянулись. — Е. С.) Книга меня по-тряс-ла. Это настоящие боевые мемуары настоящего боевого генерала, которые наконец-то пролили нам свет на то, к т о же играл первую скрипку в оркестре военных действий в Большом заливе. Ясно, что это наши братья-бархадорцы под руководством лично товарища Абдулы Абду-ловича, а не генштабовского Хитрого Нормана…
Все зааплодировали. Принц улыбнулся. Практически все заседание он просидел молча, сыто ухмыляясь в усы. Видимо, он привык к грубой лести и другую лесть уже просто не воспринимал.
В тот день его опять называли великим, гениальным, могущественным. Он сидел и улыбался в усы.
Потом диплом почетного академика генерал торжественно вручил принцу. Они обнялись.
Ответная речь Абдулы ибн Абдулы была не слишком длинной.
Он сказал:
— Спасибо!
И хотел уже было откланяться, но раздались такие бурные и продолжительные аплодисменты, что принц оказался вынужден произнести еще несколько слов. И он их произнес:
— Друзья, король Бархадора прислал меня в Вашу страну-песню с миссией мира, налаживать мосты взаимопонимания — это так важно…
А потом наследный принц Абдула ибн Абдула улетел к себе на Родину. Милый, он обещал вернуться.
1.12.1996
Тверская
Последняя парижская электричка
Когда-то давно, лет двадцать назад, я по стечению журналистских обстоятельств был стажером французского журнала для подростков «Фосфор». Денег мне за это не платили, но обеспечивали жильем, которое находилось под Парижем в маленьком городке Мант ля жоли. Это примерно полчаса езды на электричке. Поскольку мой начальник по стажировке — заместитель главного редактора журнала Жан-Жак — вскорости стал моим близким товарищем, условия стажировки были весьма свободные — ходил я в контору не слишком часто, в основном занимался своими делами, а именно писал книжку о русских в Париже, встречался с нашими эмигрантами, делал с ними интервью. (Книгу я потом напечатал в газете «Феникс».)
А по вечерам возвращался в родимый Мант ля жоли.
Денег, повторю, не было совершенно. И посему ездил я всегда, каюсь, каюсь, без билета. И в метро, (перепрыгивая турникеты как большинство парижской молодежи), и в пригородных электричках.
…В двухэтажных пригородных французских электричках есть замечательные тамбуры. А в них что-то вроде железных шкафов-подсобок. Вот в этих вместительных железных ящиках я и провел многие часы своей кочевой жизни.
Однажды я чуть не опоздал на последний поезд — прибежал на вокзал Сан-Лазар где-то около часа ночи. На перроне находилось уже не так много народа. Какой-то здоровенный негр целовался с молоденькой белой девушкой, несколько тинейджеров с цветными рюкзачками за плечами бежали на свой поезд. У первого встреченного парня я спросил, где поезд на Мант. Парень показал рукой.
И я, проворный, точно истинный парижанин, запрыгнул в электричку. И — в свой шкаф.
Поехали. Все пассажиры — их оказалось немного (электричка-то последняя!) — уселись на втором этаже. Я — в своем шкафу. Сидел и думал о превратностях своей судьбы и о том, как тяжело в этом мире приходится любителям приключений.
Вдруг в тамбур вышла эта парочка — здоровенный негр и белокурая девчонка.
Опять начали целоваться. Потом — я глазам своим не поверил! — темпераментный негр расстегнул (это ж надо!) ширинку. Я зажмурил глаза. Заерзал. И башкой ударился о свой железный шкаф. Ребята на минутку замерли. Осмотрелись по сторонам. Негр на всякий случай ширинку застегнул. Потом — успокоившись — они опять начали целоваться.
Слава Богу, на следующей остановке вошли другие люди. Влюбленная парочка удалилась на второй этаж. Я было облегченно вздохнул. Но — преждевременно. Дело в том, что вошедшие новые пассажиры оказались ментами, то есть самыми обыкновенными гадкими полицейскими. Я опять — само напряжение, струна натянутая, как нерв. А менты начали болтать о чем-то своем, ментовском. С ними — баба, тоже, мать ее, полицейская. Вот баба-то и залезла зачем-то в «мой» шкаф. А там я — во всей своей коммунистической красе. Потребовали документы. Я предъявил потрепанную краснокожую паспортину. Ничего, не высадили. Это, как мне они объяснили, не их бизнес — ловить безбилетников. А виза у меня была — чики-чики, в порядке, в розыске я тоже не состоял.
Мы посмеялись. Менты попались добродушные, даже пожелали мне удачи, назвали камарадом. Спасибо.
Менты вышли. Я опять — в шкаф. Не дай Бог — контролеры нагрянут. Эти либо высадят, либо в полицию отведут. Я сидел в шкафу и не высовывался.
Как на грех опять нагрянули негр с белой девушкой. «Процесс» продолжился. И благополучно закончился. По всей программе. Прямо у меня на глазах.
Поймите меня правильно, я тоже человек. Я возбудился. Я начал излишне ерзать в своем шкафу. Короче говоря, вы все понимаете, шкаф открылся.
Я сказал, как воспитанный человек: «Добрый вечер!»
Девушка упала в обморок. А негр, поражая мое и без того измученное воображение, почему-то заорал благим матом:
— Арабы поезд заминировали!
Это он, дубина стоеросовая, меня за араба-террориста принял.
Потом негр успокоился. Мы вместе начали откачивать затраханную негром и тяжелой парижской действительностью девушку.
Откачали.
Потом разговорились. Они даже смеялись, когда я им рассказывал про свои парижские приключения.
1996
Тверская
Лолита, балерина
…Впервые за многие годы я оказался тогда вне системы. Я просто ж и л. Я по большому счету никому ничего не был должен. Не должен был, как в студенческие годы, заучивать наизусть огромные тексты на латинском, французском и немецком языках, не должен был сдавать статейки в номер (газетное словосочетаньице!), не обязан был обязательно находить рекламу в те журналы, в которых ранее служил рекламным деятелем.
Как-то так я хитроумно поставил себя, что мой шеф в рекламном агентстве Арсеньев не требовал в тот период от меня практически ничего — даже прихода на работу. Есть заказ — хорошо. Нет — и не надо. Наше рекламное агентство вполне благополучно обходилось без меня.
Я вставал в двенадцать дня, ложился в два-три ночи. Спал, читал, ел, ходил по магазинам.
Дочери и родителям я деньги давал. Зарплату мне платили, как ни странно, весьма неплохую.
…Кстати говоря, лет пятнадцать назад, после очередного своего неудачного романа, я очень живо, въяве вдруг увидел такую картину: я живу в двухэтажной каморке, печатаю на машинке, а ко мне после почти десятилетней разлуки приходит моя былая возлюбленная.
— Странно, — думал я, — ведь это нереально. Где же я возьму двухэтажную каморку?
Она откуда-то взялась. Все оказалось почти так, как в моем тогдашнем видении.
…Женщин ко мне приходило не много. Это поначалу я, дорвавшись до так называемой свободы, «бросался» чуть ли не на всех. И у меня было примерно пять регулярных любовниц. Очень быстро я от подобного тлетворного образа жизни отказался, талантливо сохранив с былыми пассиями чисто дружеские, товарищеские отношения.
Приходила в основном одна. Звали ее романтично Лолита. Она была балериной. И кроме балета в этой жизни знала очень немного вещей. Ориентировалась в мире, прямо скажем, не лучшим образом. Например, она могла сказать, что президент России — Владимир Жириновский или Михаил Жванецкий. Ей было все равно.
А телом, своим гениальным телом она владела, как, наверное, никто в мире.
Вот на изучение этого тела и ушли у меня пронзительные дневные часы и тягучие поздние вечера холостяцкой жизни. Я так полюбил это натренированное, изящное, миниатюрное, виртуозное, как слово какого-нибудь гениального поэта, тело, что понял: тело Лолиты — это и есть ее душа. И душа, и мозг, и сердце…
Днем, после репетиции, она обычно забегала ко мне, и через некоторое время я провожал ее домой — жили мы убийственно по соседству.
Вечером она заходила еще раз.
К ночи я опять провожал ее домой.
Она любила спать (в прямом смысле) одна.
Постепенно Лолита стала единственной моей женщиной. Со всеми другими я даже меньше начал болтать по телефону — а это мое любимое занятие.
А потом она уехала на гастроли в Штаты и не вернулась.
И не вернулась.
И не вернулась.
Я не знал, как на это реагировать. Я ждал от нее известий.
Спустя три месяца она позвонила мне и сказала, что вышла замуж.
Я понял, что мне опять надо будет возрождаться из пепла.
1996
Тверская
Евгений Степанов — литератор, редактор, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Публикуется с 1981 года. Печатался в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Вопросы литературы» и др.