Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 5, 2009
Евгения Доброва. Персоны нон грата и грата.
М.: Плюс — Минус, 2008.
Читаю на обложке книги (красивом твердом переплете) опознавательные данные: Евгения Доброва, «Персоны нон грата и грата». Думаю: этого автора я знаю. В журнале «Кольцо А» печаталась ее весьма любопытная повесть «Маленький Моцарт», а также в нескольких изданиях я встречала достойный рассказ «Мраморное мясо». Поэтому возник симптом мгновенного узнавания писателя.
Каково же было мое удивление во время чтения книги!..
Она состоит из трех частей — «Угодья Мальдорора. Повествование о детстве», «Персоны нон грата и грата» и «Помехи в эфире. Записки на шлепанцах». И ни в одной из этих частей нет и тени той Евгении Добровой, которую я запомнила по «Маленькому Моцарту»! От «прежней» Евгении в сборнике присутствует рассказ «Мраморное мясо», но он так прочно ложится в контекст книги, о котором мы подробно поговорим далее, что я, кажется, его и не узнаю.
Ту Евгению Доброву, создательницу «Маленького Моцарта», я прекрасно помню. Это была другая писательница, создавшая принципиально иную героиню. Та Евгения Доброва играла и кокетничала с читателем, разделив повесть на две параллельные, автономные, самодостаточные и тесно переплетенные половины и предложив выбрать, которая из них правдива, которая вымышлена. Та Евгения Доброва не выворачивала душу на потеху публике (ни свою, ни своей героини) на потребу публике и не напирала в сложных отношениях с пожилым литературным мэтром (сюжетная линия повести) на непроработанные детские комплексы. Та Евгения Доброва была насквозь литературна и не боялась этого. Она выстраивала фантазийный мир и наслаждалась его созерцанием. И прыскала в кулачок, предвкушая, как читатели «башку сломают», пытаясь понять, где в повести правда, где причуда.
Нынешняя Евгения Доброва, если судить об авторе по делу его рук, производит совсем иное впечатление. В этом авторе ни на гран не осталось легкости и шутливости сочинительницы «Маленького Моцарта». Этот автор глубоко и серьезно озабочен… а вот чем? Вопрос!..
Вероятнее всего, тем, о чем и написана эта книга.
Но вот о чем написана эта книга?
«Угодья Мальдорора», как следует из подзаголовка, это «Повествование о детстве», «Персоны нон грата и грата» — о жизни современной молодой, деловой, в меру творческой и в меру счастливой женщины, «Помехи в эфире» или «Записки на шлепанцах» — заготовки к будущим рассказам о жизни нашей современницы. Подготовленному читателю сразу, по идее, должна броситься в глаза мрачная ирония заголовка «Угодья Мальдорора» и намеченная автором самоассоциация с создателем Мальдорора Лотреамоном: «Однажды мне сказали довольно странную вещь: Лотреамона звали «Дитя Монтевидео». А ты — дитя поселка Лесная дорога». Прежде чем разбираться, что такое поселок Лесная дорога, вспомним, кто такой Лотреамон. Изидор Дюкас (псевдоним взят у Эжена Сю), дитя французских эмигрантов в Монтевидео, проживший всего 24 года и написавший жуткий, но безумно (в прямом смысле слова) талантливый цикл «Песни Мальдорора» от лица демона Мальдорора, черного всадника, обитающего в замке в глубинах океана и решившего в гордыне своей сразиться с самим Господом. О том, что на самом деле обозначает Мальдорор Лотреамона — протест заурядности, восхваление Зла или олицетворение жалости — до сих пор спорят литературоведы. Правда, абсолютную зловещесть сего персонажа в наши дни охотно перелицовывают. Так, образ Мальдорора «спародировал», превратив в королевство вечных распрей, известный юмористический фантаст Андрей Белянин в романе «Рыжий рыцарь»: «Жители Мальдорора за свою разбойничью жизнь повидали всякого, и вопли о папочке-бароне, который вот-вот вернется с огромным войском спасти горячо любимую дочь, никого не напугали…».
Евгения Доброва, получается, в своем обращении к демону гордыни не одинока. Боюсь, что ее креатура по психоэмоциональному фону куда ближе к «исходнику» Лотреамона, чем к насмешливым фантазиям Белянина. Безымянная девочка (имя героини выяснится позже, во второй части книги; выбор имени окажется таким логичным, что даже скучно; зато от характеристик этого ребенка не соскучишься) из подмосковного поселка Лесная дорога являет собой, кажется, модернизированное воплощение всех наихудших качеств и свойств «первого» Мальдорора. Их список богат: отстраненное описание страстей (читай — от хладнокровия до бездушия); гордыня и изгойство; резкие перепады от безжалостности к сострадательности и наоборот (холеризм?); склонность к черному юмору; псевдоинтеллектуализм; полумаргинальность (усиленно культивируемая, условиями жизни не обусловленная); двойная мораль как норма жизни; смесь физиологичности и скрываемой (безуспешно) ненависти к физиологии (своей и чужой), отсюда двойственное отношение к сексу и Любви; мстительность; ведьмачество и патологическая тяга к ритуалам (преимущественно — жестоким); скука ледяного острого ума в «убогом мирке», двигающая носителя оного ума вперед (но вперед ли?); и, как квинтэссенция всего сказанного — неумение любить и нежелание научиться. Ну и букет…
Имеющимися в ее распоряжении художественными средствами (это примерно половина из вообще существующих художественных средств — самая ТЕМНАЯ половина) писательница рассказывает о детстве несчастного, закомплексованного ребенка интеллигентных родителей, научных работников, отселенных волею своей страны на периферию, в жалкое подобие Академгородка. Этот юный Мальдорор мстит Силе, что так несладко распорядилась его судьбой — но персонификация Силы ему не подвластна, как и адекватное по мощи противодействие, и негатив обрушивается на близких. Причем, я отнюдь не преувеличиваю «ведьмачьи» задатки девочки. Повесть «Угодья Мальдорора» — просто учебник черной магии и черных же чувств: от имитации похорон ненавистной учительницы с нещадной поркой целлулоидного «трупа» до подкладывания бабушке в грибное рагу сырой белой поганки. Впрочем, в последнем эпизоде, скорее, описана работа ангела-хранителя и неотвратимость закона компенсации: бабушка остается жива-здорова, отравительница заболевает подвидом нервной горячки… Но, несмотря на этот счастливый эпизод, девочка словно бы аккумулирует вокруг себя энергию смерти, и, читая о трагических и ранних уходах ее друзей, понимаешь: их уничтожила неопытная еще (по молодости) ведьмочка… Мальдорорчик…
Ясно, что с таким мистическим антуражем повесть, несмотря на свою нарочитую приземленность и подспудное участие ненормативной лексики на уровне речей и мыслей героев, не тянет на полноценное реалистическое произведение. Пожалуй, я затруднюсь назвать ее жанр — либо неореализм, либо «новый реализм», либо пародия на реализм. Самый реалистичный уровень в ней — подсознательный: детские комплексы и судорожные попытки их проработки в более взрослой (годами, но не душой) жизни… стоп, до нее мы еще не дошли. Желание успешности как компенсации за несчастливое детство — обретаемое лишь вполовину, комплекс некрасивой девочки, которая становится красавицей — избытый лишь отчасти… Во второй части книги действует в основном та же героиня. А зовут ее Женя.
Читающий невольно спотыкается об назойливую имитацию автобиографичности, которую тщательно выстраивает автор. Писательница способна не развивать этот мотив. Но она кружит вокруг него и водит повествование также кругами, отчего даже критик испытывает соблазн принять героиню за саму Евгению Доброву, а новую книгу Добровой — за эдакую мемуарную дилогию. Судите сами, на второй же странице текста реплика: «Я прекрасно понимаю, что я большая застранка и отступница в одном лице. Ничтоже сумняшеся, я делаю маму, папу, бабушку, родственников и друзей героями своей галиматьи. Я поселяю их на страницах, таких уязвимых и смешных. А ведь они еще живы!». А далее — ротация местоимения «я», коловорот одних и тех же воспоминаний у маленькой и подросшей героини, одни и те же действующие лица, имена, реалии, мысли, эмоции, комплексы… Можно было бы предположить, что Евгения Доброва выстраивает собственный художественный мир, в котором и будет существовать вся продукция ее фантазии. Но — не смею останавливаться на этом предположении, так как «мироформизм» с продолжением сегодня — в основном признак развлекательной литературы, а Евгения Доброва претендует (и успешно!) на добротный психологизм.
Остается думать, что формальные признаки мемуаров и псевдооткровенные интонации нужны писательнице для… придания достоверности художественной ткани. О да, достоверность юношеских фрустраций в описании Евгении Добровой такова, что мне припомнилась теория: литература есть скопище увековеченных комплексов, маний, фобий и пороков. Безусловно, здравые зерна есть в этой теории…
Но, хотя зарубки «колдовского детства» до сих пор уродуют память Мальдорорчика (как еще прикажете называть героиню?), они по мере ее взросления уходят все дальше в прошлое или глубже в сокровенную часть подсознания, и в финале, в забавных «Записках на шлепанцах» (без такого жанра не обходится ни один серьезный писатель — сравните «Записки на манжетах», «Соло на ундервуде»), главное действующее лицо уже куда более симпатично и способно на жизнь. А не только на смерть. Например:
«Рецепт.
После того, как я разрешила себе помереть под забором, мои дела определенно наладились.
Всем советую».
«Припадок.
С утра какой-то странный, необъяснимый припадок сил».
Обратите внимание на генерацию положительной динамики жизни! Больше нее мне нравится разве лишь то, что Евгения Доброва опять начинает играть с читателем — и одной фразой опровергает все построения о предсуицидальной исповеди смолоду уставшего от жизни человека:
«Не значит.
Если музыка грустная, это не значит, что композитор грустил».
Получите эпилог к тяжелой повести о трудном детстве. Распишитесь в получении.
После прочтения этого «эпилога» можно вернуться к первой странице книги «Персоны нон грата и грата». Прочитать ее — уже не пугаясь, но «просто» сопереживая. Отметить комические главы в «Угодьях Мальдорора». Вычленить рассказы, не связанные с «Угодьями…» никакими внешними признаками, из «Персон…». Таковых несколько — «Мостопоезд», «Африканские каникулы», «Правильный пацан», «Греза наяву» и другие. Правда, «Мраморное мясо», как я уже говорила, ловко встраивается в контекст «бытие недолюбленного в детстве человека», и мне от этого немного грустно — «автономным» этот рассказ был очень хорош, а в цепи концептуальных творений как-то теряется.
Предположить, что вся эта книга затеяна Евгенией Добровой лишь для того, чтобы все недолюбленные в детстве не чувствовали себя одинокими?.. Может, их одиночеством в толпе она и озабочена (см. выше)?..
И в очередной раз понять то, что природа и социум нам перманентно доказывают: все схемы ложны, уложить в них творчество нечего и пытаться — или вгонишь все живое в прокрустово ложе догмы, обрубив максимум красоты, или рехнешься, как чеховский человек в футляре.
И признать, что Евгения Доброва — мастер литературы «психологического» толка. Согласитесь, это не хроническая болезнь только нашего времени — каждая эпоха, вне зависимости от социально-экономических реалий, порождает собственный психологизм. Естественный логический ряд — Толстой, Достоевский, Чехов, Пруст, Цвейг, Кафка — и многоликая женская проза, зиждущаяся на проблемах отношений женщины с миром. Ее традиции варьируются, а существование неизменно — пока мы люди.
Елена САФРОНОВА