Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 5, 2009
Дмитрий Сухарев. Много чего.
М.: Время, 2008. Серия «Поэтическая библиотека».
Дмитрий Сухарев дебютировал в далеком 1961-м году в молодогвардейском сборнике «Общежитие», куда также вошли стихи Олега Дмитриева, Владимира Кострова и Владимира Павлинова. Судьбы всех четверых сложились по-разному, но лишь Дмитрий Сухарев сохранил верность профессии, полученной в МГУ. И верность студенческой, самодеятельной (как ее тогда называли), а ныне называемой авторской — песне. Причем, сам он музыку не писал, писал именно стихи, а их-то уже и разбирали на песни Сергей Никитин, Виктор Берковский и многие другие. Многие стихи Сухарева мне знакомы по песням, которые я тоже распевал в своей юности: «Не тает ночь и не проходит…» («Пароход»), «Для того дорога и дана…» («Дорога»), «О сладкий миг, когда старик…», «Альма-матер», «Брич-мулла», «Вспомните, ребята…» и многие другие. А была еще и легендарная «Александра» из оскароносного кинофильма «Москва слезам не верит», которую написали вместе Сухарев, Визбор, Никитин и Берковский.
Первая его книжка, попавшая мне в руки, — толстенькое совписовское избранное «При вечернем и утреннем свете» (1989). Но, как оказалось, на этом издательская судьба стихов Сухарева взяла многолетний перекур. Как пишет сам поэт в предисловии к своей новой книге «Много чего», перекур этот растянулся на 19 лет. Это если не считать книгу «Холмы» (2001), выпущенную в далеком Израиле. Екатеринбургская «У-Фактория», издавшая составленную и откомментированную Сухаревым антологию авторской песни, тоже планировала, оказывается, издать поэтическую книгу Сухарева, но… увы, нет больше такого издательства. Итоговое избранное Сухарева осилило, к счастью, московское «Время», издательство по всем параметрам уникальное. Помимо довольно большого массива канонических стихов, входивших ранее в книгу «При вечернем и утреннем свете», восполнен пробел за последние 20 лет. Новых стихов у Сухарева немного, включены в книгу и песни из бард-опер, спектакля и водевиля, поставленных в 90-е годы.
Однако выход этой книги сейчас, когда расцвет жанра авторской песни уже позади, позволяет по-новому взглянуть на поэзию Дмитрия Сухарева, без налета КСПешной романтики. При ближайшем рассмотрении становится очевидно, что стихи Сухарева, ставшие основой для многих популярных в советское время бардовских песен, — настоящая поэзия, без всяких скидок. Вот одно из ранних стихотворений поэта — «Пароход» (1959):
Не тает ночь и не проходит,
А на Оке, а над Окой
Кричит случайный пароходик —
Надрывный, жалостный такой.
Никак тоски не переборет,
Кричит в мерцающую тьму.
До слез, до боли в переборках
Черно под звездами ему.
……………………………
Кричит!..
А в нем сидят студентки,
Старуха дремлет у дверей,
Храпят цыгане, чьи-то детки
Домой торопятся скорей.
И, как планета, многолюден,
Он прекращает ерунду
И тихо шлепает в Голутвин,
Глотая вздохи на ходу.
Какой живой у него этот пароходик, какой наглядный, ладный. И как сквозит пастернаковское дыхание в этих ранних стихах!
Сухарев — из поколения мальчишек, не успевших на войну. Об этом — есть и в его стихах, об этом писали и критики. Об этом — удивительная песня, точнее стихи, ставшие песней, — «Вспомните, ребята» (1977):
…И когда над ними грянул смертный гром
Трубами районного оркестра,
Мы глотали звуки
Ярости и муки,
Чтоб хотя бы музыка воскресла.
Вспомните, ребята,
Вспомните, ребята, —
Это только мы видали с вами,
Как они шагали
От военкомата
С бритыми навечно головами.
Сухарев — из тех, кто учился у поколения поэтов-фронтовиков, самым мощным из которых был, на мой взгляд, Борис Слуцкий. Сухарев и оставил самое пронзительное стихотворение на смерть Слуцкого — «Минское шоссе» (1986):
Ради будничного дела, дела скучного,
Ради срочного прощания с Москвой
Привезли из Тулы тело, тело Слуцкого,
Положили у дороги кольцевой.
Раздобыли по знакомству, то ли случаю
Кубатурку без ковров и покрывал,
Дали вытянуться телу, дали Слуцкому
Растянуться, дали путнику привал.
А у гроба что ни скажется, то к лучшему,
Не ехидны панихидные слова.
И лежит могучий Слуцкий, бывший мученик,
Не болит его седая голова…
Дмитрий Сухарев, с одной стороны, никогда не стремился к экспериментам в стихах, хотя поэзию его трудно назвать традиционной — в ней много ритмического песенного начала и нестандартного движения размеров, может, поэтому она так магнетически притягивала композиторов от Никитина и Берковского до множества имяреков. С другой стороны, Сухарев мог залихватски написать совершенно европейское стихотворение, не моргнув глазом, хотя и назвав его, к примеру, «Подражание» (1968):
Зачем ты уехала, Сьюзин?
Померкли мои берега.
На землю, на бедную землю
Ложится вечерняя тень,
И гаснет звезда, не успев разгореться…
……………………………
Да я и не думаю ждать:
На черной озерной воде
Нельзя отогреться звезде,
И гаснет звезда, не успев разгореться.
Или — «Предмет поэзии» (1977):
Все пишут заграничные стихи.
Я тоже мог бы себе это позволить.
У меня бывало почище вашего.
Скажем, так:
Накручиваем
Виражи черногорского серпантина
В полугрузовичке по кличке Микси.
Ночь.
В кузове акулы.
Надо следить, чтоб они не подохли.
……………………………………….
……………………………………….
Полуволчок по кличке Микси
Вынесло не к той обочине,
Где твердь срывается к уровню моря,
А к той,
Что устремляется к уровню неба.
В этом была большая везуха и, уверяю вас,
Большой предмет поэзии.
Честно говоря, случалось и кое-что поинтересней,
Но про это лучше помалкивать.
Конечно, каэспэшное братство знает песни на стихи Сухарева как «Отче наш». Но позвольте предположить, что среди нынешних читателей не все знают, казалось бы, неотъемлемые уже от стихов — мелодии, и дать им прочесть оригиналы:
* * *
Куплю тебе платье такое,
Какие до нас не дошли,
Оно неземного покроя,
Цветастое, недорогое,
С оборкой у самой земли…
* * *
Две женщины проснулись и глядят —
Проснулись и глядят в окно вагона.
Две женщины умылись и сидят —
Друг дружку наряжают благосклонно.
…………………………………………
Две ясности, две хитрых простоты
Играют в дурачка на нижней полке,
А сам дурак лежит на верхней полке,
Заглядывая в карты с высоты.
…………………………………………
И карты сообщают так немного,
И так земля летучая легка,
И так длинна, так коротка дорога,
Что можно спать, не слушая гудка.
* * *
Был и я мальчуган, и в те годы не раз
Про зеленый Чимган слушал мамин рассказ,
Как возил детвору в Брич-Муллу тарантас —
Тарантас назывался арбою.
И душа рисовала картины в тоске,
Будто еду в арбе на своем ишаке,
А Чимганские горы царят вдалеке
И безумно прекрасны собою…
Лично мне перечитать, именно — пере-ЧИТАТЬ эти стихи оказалось на удивление радостно. В самой поэзии Сухарева есть и музыка, и легкость, и улыбка, и самоирония, и грусть, если нужно…
Из новых, не входивших в книги, стихов здесь есть уже озвученное Никитиным:
Танька Визбор и Анька Визбор,
Это вы, дорогие, вы
Осеняли щенячьим визгом
Ночи Визбора и Москвы…
Сухарев до конца остался верен давнему песенному братству. И среди самых поздних стихов — посвящения Городницкому, Никитину, Дулову, обращения к Визбору, Киму, Окуджаве…
Книга называется «Много чего». И не только, наверное, потому, что в ней и в самом деле много чего — от стихов до текстов водевиля. Просто «много чего» — это и есть вся жизнь человеческая с ее бедами и радостями, молодостью и старостью, жизнью и смертью. И стихотворение с таким названием — «Много чего» (1999) — в книге есть:
Сипло и сбивчиво дышит утроба.
Старые оба, бессильные оба.
Ты ли меня похоронишь?
Мне ли тебя хоронить?
…………………………………..
Дай поцелую.
Дни непробудны, как ночи.
Дети далече.
Память короче.
Вот и не вспомнить уже.
Жизнь, к сожалению или к счастью, когда-нибудь заканчивается. Поэзия — никогда.
Я — океан, рождающий цунами.
Но это между нами.
А людям говорю, что я рыбак,
Ютящийся у кромки океана
И знающий, что поздно или рано
Цунами нас поглотит, бедолаг.
«Океан» (1985)
Андрей КОРОВИН