Повесть
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2009
Меня куда-то везли. Я не мог видеть, где мы проезжаем — глаза мои были завязаны плотной повязкой. Ничего, кроме темноты, но я чувствовал, как машина поворачивает то налево, то направо. Господи, что ждет меня? Кто эти люди, которые похитили меня? Что они хотят? Неужели террористы? Сколько лет с ними борются, и никакого результата. Теперь до меня добрались. Сволочи. Я-то им к чему понадобился? Что им надо от известного телеведущего?
В какой-то момент я перестал ощущать ход времени. Я не знал хотя бы приблизительно, прошел час или всего десять минут. Я был на грани паники. Страх волнами расходился по моему телу. Тут машина остановилась, я услышал мягкий звук открываемой двери. Меня подняли с пола машины, выволокли на улицу, в холод, но тут же завели в неведомое здание. Я шел по какому-то пространству, воспринимающему гулкие шаги нескольких пар ног, поднимался по ступеням. Вдруг мы остановились. Повязка была снята с моих глаз. Я увидел около десятка молодых людей, окружающих меня. Мы находились в большом зале без окон, ярко освещенном лампами под потолком. Невольно вырвалось:
— Где я?
— В надежном месте, — ответил один из тех, кто стоял ко мне ближе других. Выражение худого, нервного лица не предвещало ничего хорошего.
— Что вы хотите? — Голос плохо слушался меня.
— Справедливости.
— Но… разве ее нет?
— Можно подумать, что ты этого не знаешь, господин «Гениальная простота».
— Я — не господин «Гениальная простота». — Как бесстрашно звучал мой голос. — Я — ведущий популярного телевизионного проекта «Гениальная простота».
— Мы знаем, кто ты. Мы давно следили за тобой, господин Махалов.
Я почувствовал угрозу в этих словах. Что они хотят со мной сделать? Зачем похитили?
— Что вам от меня надо? — сумрачно спросил я.
— Тебе сказали: справедливости, — повторил тот, худой, с тонкими чертами лица.
— Но я здесь причем, если… по-вашему, ее нет?
— Ты один из тех, кто виноват в этом. Конечно, твоя вина меньше, чем вина власти. Но ты — олицетворение несправедливости.
Я обвел глазами окружающие меня лица — все они струили ненависть, недоброжелательность. Бесполезно было что-то доказывать. Я опустил глаза.
«Что мне делать? Что мне делать? — крутилась в моей голове лихорадочная мысль. Я не знал ответа. Я никогда не бывал в подобной ситуации. — Господи, за что…»
— Ладно, ведущий, не ссы кипятком. Никто тебя убивать не собирается. Стали бы мы тебя выкрадывать, чтобы тут же убить. — Едкая усмешка светилась на его лице. — Ты нам нужен совсем для другого.
— Для чего? — машинально спросил я.
— Потом узнаешь? — Он повернулся к своим сотоварищам. — Отведите его туда, где он должен находиться.
Меня подтолкнули в ту сторону, куда вели перед этим. Я был препровожден в небольшую комнату без окон, практически пустую — лишь диван стоял у одной стены, а на другой находился рукомойник. А еще я увидел дверь. Оставшись один, я тотчас открыл ее и обнаружил туалет на три кабинки. Окно отсутствовало. Меня поселили в предбаннике туалета. Не слишком уважительно. С одной стороны. С другой — удобно. Я не должен был никуда проситься, почувствовав нужду. А судя по всему, я попал сюда надолго.
Здесь было тепло. Скинув пальто, я устроился на диване, вполне приличном, нигде не продавленном. Тишина окружила меня. Я пытался понять, что произошло. Да, меня похитили. С какой-то непонятной пока целью. Похитили именно как Андрея Махалова, известного телеведущего, человека, представляющего лицо самого популярного в народе телевизионного шоу «Гениальная простота».
Без ложной скромности скажу: проект поистине грандиозный. Я придумал его сам. Внешне цель масштабного шоу: определить и облагодетельствовать некую особу, которой присвоят титул господин или госпожа «Гениальная простота». Однако истинное назначение проекта — восхвалить простого человека, усилиями которого существует страна. Для этого в течение года идет кропотливая работа, выбирают претендентов на почетное звание и солидную премию во всех тридцати семи регионах России. Каждую субботу в одном из регионов страны проходит отборочный этап конкурса, а заключительный — накануне Нового года. Именно тогда страна узнает очередных господина или госпожу «Гениальная простота». Тридцать семь плюс один. Получается тридцать восемь. Тридцать восемь суббот непрерывного действа. Остальные приходятся на лето, на мертвый сезон. Это пауза для отдыха. Моего и всех тех, кто задействован в проекте. Как хорошо, что к началу проекта снизили число регионов в стране. Восемьдесят девять регионов мы бы не осилили.
Я вдруг подумал, что давно не слышал такой тишины. Я все время пребывал в окружении шума — в студии, на подходах к ней, в редакции, на многочисленных мероприятиях, которые мне приходилось посещать, переплетались многие голоса, музыка, шум работающей техники. Даже дома разнообразные звуки окружали меня — телевизор, цифровой проигрыватель, голоса жены, тещи, детей. Засыпать я любил под негромкую музыку. И вдруг — полная тишина. Мне это нравилось.
«Что, все-таки, они задумали? — спокойно размышлял я. — Как они могут использовать мое похищение? Будут требовать деньги? С моей жены? С телевидения?» И вдруг будто удар по голове: заключительный этап! Венец годовой деятельности. Суббота через три дня. Если они будут держать меня здесь, главное шоу года не состоится! Господи, неужели они решатся на такое?! Национальный скандал. Катастрофа.
Я вскочил с дивана, нервически заходил по комнате. Что делать? Как предотвратить крушение лучшего шоу страны? Я должен был что-то предпринять. Подбежав к двери, я нажал на ручку — закрыто. Принялся барабанить по белой поверхности кулаками. Честно говоря, мне казалось, что шум, производимый мною, сотрясает всю округу. Но дверь не открывалась. Я остановился в растерянности.
Внезапно белый прямоугольник двинулся, открывая проход в соседнее пространство. Передо мной стоял парень, курносый, белобрысый, с пренебрежительным выражением на лице.
— Чего шумишь, долбостук? — голос у него был высокий.
— Мне надо поговорить с руководством.
— Сиди тихо. Когда надо будет, с тобой поговорят.
Дверь опять преградила мне путь в соседнее помещение. Расстроенный, я вернулся на диван. Они подчеркивали свое превосходство. Даже этот, белобрысый, который охранял меня, говорил со мной на «ты». Кто они такие? Фашисты? Скорее всего, нет. Какие-то оппозиционеры? Возможно. Были раньше национал-большевики. В самом начале двадцать первого века. Захватывали официальные помещения, проводили провокационные демонстрации. Но их пересажали к две тысячи восьмому году. Может, кто-то остался, и они опять взялись за старое дело? Или это совсем другие люди? Я не знал.
Я решил не думать о плохом. Принялся размышлять о собственном детище, самом любимом. Телевизионный конкурс «Гениальная простота 2014» успешно подходил к концу. Были определены участники от всех регионов России. Мы вышли на финишную прямую. Еще немного, и человек, доселе неизвестный, прогремит на всю страну и в один миг станет невероятно богатым — сто миллионов рублей упадут на его счет. Есть некая высшая справедливость в том, что один из множества безвестных граждан вдруг становится популярным и состоятельным. Не зря в рекламе все время повторяют: наша цель восхвалить простого человека, усилиями которого существует Россия. Вместе с тем, сколько времени, сколько нервов надо потратить, чтобы конкурс прошел успешно сначала в регионах, а потом — в Москве, как венец стараний целого года. Ведь я не только ведущий, но и главный менеджер этого грандиозного шоу. Придумать хорошую идею непросто, но еще сложнее осуществить ее, превратить в реальность. Я смог сделать это.
Кто он, победитель 2014 года? Не знаю его фамилии и имени. Однако, могу сказать: это человек средних или преклонных лет, который может жить в любой части России, о котором никогда не рассказывали по телевидению и не писали в газетах, который не имеет судимостей и чист с точки зрения закона, который живет обычной, незатейливой жизнью, какой живут сотни миллионов человек в разных странах, который совершает ежедневный подвиг, отправляясь на обычную работу. Но наш герой живет в России, этой стране отдает он свои силы, энергию. И потому имеет право на удачу.
Раздражение вдруг вздыбилось во мне:
«Кто бы они ни были, не имеют права срывать всенародно любимое шоу, лишать радости многие миллионы людей!»
Я вновь кинулся к двери, я намеревался ее снести, вышибить. Но не стал делать этого. Лишь замер с поднятыми руками. В последний момент решил не злить моих похитителей. Толку в этом никакого.
Диван безропотно принял мое тело. Я пытался представить себе то, что происходило в моем хозяйстве. Мне виделось, как мечется мой заместитель Ирина: я должен вести репетицию с тридцатью семью кандидатами, готовить их к финалу, а меня нет. И не известно, где я, приеду ли? Уйма народу мечется по громадному павильону — режиссеры, осветители, гримеры, операторы, техники, ассистенты. Все нуждаются в моих указаниях. Все удивлены — куда я запропастился в такой ответственный момент? Позвонить бы, сказать, что меня похитили, что на этот раз не стоит рассчитывать на мои подсказки. Черта лысого. Похитители отобрали у меня мобильный сразу после того, как запихнули в машину.
Дверь внезапно распахнулась, тот самый белобрысый парень возник в проеме.
— Пошли.
Я поднялся, шагнул к двери. Белобрысый был не один — в мое сопровождение входило еще два охранника.
Меня привели в помещение, достаточно большое и не слишком хорошо освещенное. Я оказался перед полутора десятками сидящих людей, направленный на меня свет слепил мне глаза, и я не видел лиц, одни только силуэты. Но в центре сидел тот, который уже говорил со мной.
— Мы будем судить тебя, — как-то чересчур буднично произнес он.
— За что? — выдавил я.
— За твое пособничество этому режиму, за то, что ты обманывал народ.
Все это звучало настолько дико, неправильно, что я опешил. Меня хватило на вопрос:
— Кто вы?
— Либерал-большевистская партия, — бойко прозвучало в ответ.
— Разве есть такая?
— Вот мы. — Он показал рукой направо и налево от себя. — Ты хочешь оскорбить нас?
— Вовсе нет, — спохватился я. — Просто… никогда не приходилось слышать о вас.
— Теперь услышишь. И другие — тоже. Сознавайся, ты дурил народ?
— Я не дурил. Я никого не дурил.
— А твой конкурс? Твое м…цкое шоу?
— Мое шоу дает надежду простым людям, — с вызовом произнес я. — Каждый из них может выиграть, стать известным и богатым. Изменить свою жизнь. Разве это плохо? Что в этом плохого?
Он медленно покачал головой из стороны в сторону.
— На деле ты отвлекаешь людей от размышлений о жизни, ты не даешь им задуматься над тем, что происходит в стране.
Господи, что за глупость!
— Но… я им не запрещаю думать.
— Ты поступаешь хуже. Ты используешь их слабости.
Моя метавшаяся мысль выхватила фразу.
— Это не является нарушением закона, — тотчас выпалил я.
Он не затруднился с ответом:
— Ты нарушил другие законы, более важные. Те, которые зовутся нравственными.
Его нельзя было переубедить никакими доводами. Он жаждал одного — доказать мою неправоту. Люди, сидевшие рядом с ним — тоже. Чувство безысходности наполнило меня.
— Что вы сделаете со мной? — Сколь потухшим был мой голос.
— Это решит наш суд. Лично я буду требовать высшей меры.
«Что он говорит?! — вспухло в моей голове. — Какая высшая мера?! За что? Не имеют права!»
— Не имеете права, — на удивление спокойно проговорил я. — Вы — ненастоящий суд.
— Тебе будет легче, если тебя казнят по решению настоящего суда? — насмешливо спросил он.
Что я мог ответить? Я опустил голову. Я молчал.
— Для нас наш суд настоящий, — вновь раздался бойкий голос. — И это главное.
— Где тогда адвокат? — хмуро поинтересовался я.
— Это твоя забота. Найди адвоката здесь. Готов кто-нибудь защищать его? — Он повернул голову направо, потом налево. Никто не ответил утвердительно. — Как видишь, нет желающих. Тогда защищай себя сам. Иди, готовься. На сегодня заседание окончено. Уведите подсудимого, — закончил он, обращаясь к охранникам.
Меня вернули в то помещение, которое стало моей тюремной камерой. Едва за мной закрылась дверь, я почувствовал сильный голод. Следовало потребовать от моих похитителей, чтобы они дали мне еды. Пусть я подсудимый, но даже подсудимых следует кормить. Однако я так устал, что мгновенно заснул, едва растянулся на диване.
Сколько лиц озабоченных, внимательных окружало меня. Звучали встревоженные голоса: «Андрей Васильевич, куда вы пропали? Мы не знаем, что делать без вас. Вы хотя бы позвонили. Мы так волновались» — «Я не мог позвонить, — приходилось объяснять мне. — Похитители отобрали у меня телефон» — «Какие похитители?!» — раздалось в ответ. «Те, что похитили меня, и теперь мне надо быть своим адвокатом». Удивление переполнило меня — каким образом мои сослуживцы и подчиненные попали в то помещение, которое стало моей камерой? А кроме того, меня смущало, что они могли увидеть, куда именно меня поселили. Я косился в сторону двери, ведущей в туалет — никто не открыл ее? Позор, если все узнают, что знаменитого телеведущего Андрея Махалова поместили в предбанник туалета. К своему ужасу я увидел, как оператор Василий направился к двери, взялся за ручку. «Нельзя!» — крикнул я и понял — это сон. Потом я оказался рядом с Викторией. Темные глаза моей жены смотрели с обидой. «Ты совсем забыл про меня, — каким капризным был ее голос. — Я тебя почти не вижу». «Пойми, сейчас самый трудный период. Через два дня финал. Венец усилий целого года. Осталось немного. Во вторник мы уезжаем на Антильские острова. Полмесяца мы будем вместе с утра до вечера. Потерпи…».
Сумбурные видения преследовали меня всю ночь. Проснувшись, я увидел скучный белый потолок и тотчас вспомнил, где я нахожусь. Посмотрел на часы — около восьми утра. Мой дорогущий пиджак, который я пытался использовать как подушку, валялся на полу. От неудобного лежанья болела шея. Я сел, опустив ноги в носках на кафельный пол.
Голод донимал меня. Умывшись, я вытер лицо платком, подошел к двери, постучал. Никакой реакции. Я постучал сильнее. Через целую вечность дверь уступила моему желанию, открылась. Я увидел вчерашнего стража.
— Опять шумишь?
— Подсудимых положено кормить, — с вызовом сказал я. — Дайте мне какой-нибудь еды. Я сутки уже не ел.
Хмыкнув, он закрыл дверь.
Я размышлял о том, что произошло вчера — о дурацком суде. Эти люди не воспринимают меня всерьез. Что я им смогу доказать? Как я буду защищать себя? Какие доводы помогут? Этого я не знал.
Мне вдруг подумалось, что во многом те, кто меня похитил, правы. Мое шоу на самом деле отвлекает людей от размышлений о жизни, не дает им задуматься над тем, что происходит в стране. Наверно, это плохо.
Впрочем, если быть честным, следует признать одну вещь. Истинная цель проекта — потешить самолюбие мелких людишек. Дать им надежду, что их бесполезная, убогая жизнь, быть может, в одночасье переменится. Про себя я зову победителя Господин или Госпожа «Абсолютная серость». По-моему, это полностью отвечает истине. Жить так, как живут они, могут лишь абсолютно серые личности. Это люди, о которых никогда не рассказывали по телевидению, не писали в газетах, потому что о них нечего рассказывать и писать. Они каждый Божий день ходят на скучную работу…
Дверь неожиданно открылась, рука протянула пакет с эмблемой «Макдоналдса».
— Бери. — Белобрысый довольно ухмылялся.
Я взял пакет, вернулся на диван, вытащил гамбургеры, картошку-фри с пылу с жару, колу. Терпеть не могу фастфудовую пищу, но сейчас привередничать не стал. Слишком хотелось есть.
Я стремительно поглотил все, что мне было принесено. Обертки и пустой стаканчик вернулись в пакет. Откинувшись на диване, растянув руки на спинке, я продолжил размышления.
«Если меня похитили ради выкупа, зачем суд? Это странно… Может, они хотят сорвать финал? С какой целью? Прекратить оболванивание народа? Что, если они говорили правду? Тогда справедливость в том, чтобы не дать провести финал. И суд настоящий. Они сообщат о нем публике. Но если высшая мера? Они что, убьют меня?» Этот вывод не радовал. Я окинул взглядом комнату — как отсюда сбежать? Непонятно.
Тут меня осенило: «Макдоналдс» где-то недалеко. Еду принесли минут за десять. Значит, я нахожусь поблизости от «Макдоналдса». Только это не подсказка. Их так много в Москве. Американское влияние.
И опять пришли на ум картины того, что происходит на студии. Второй день не могут найти меня. Я почти воочию видел, как продолжает метаться мой заместитель Ирина. Ей непривычно, трудно вести репетицию с кандидатами, готовить их к финалу. А меня по-прежнему нет. И никто не может сказать, где я и когда появлюсь? Уйма народу продолжает метаться по павильону. Озабочено моим отсутствием телевизионное руководство. Им известно, что я — аккуратный человек. Все уже поняли: произошло нечто из ряда вон выходящее. Наверно уже и в правоохранительные органы обратились. А те смогли установить немногое: из дома выехал, а на телевидение не приехал. Пропал где-то по пути. Ловкие ребята — мои похитители. На бойкой улице блокировали машину, когда я вышел разобраться, в чем дело, попросили сесть в другую, будто бы для того, чтобы обсудить важную проблему с очень влиятельным человеком. И когда я сел на заднее сиденье, накинулись на меня, завязали глаза, уложили на пол. Если кто и видел со стороны, ничего не понял. Никто меня не выволакивал из машины, в другую не запихивал. А все остальное происходило за темными окнами. Скорее всего, мою машину они спрятали в укромном месте.
«Интересно, эти парни уже выступили с какими-то заявлениями? — задался я вопросом. — Если да, что они сказали? То же, что и мне? Или совсем другое? Узнать бы…»
Я почувствовал, что изнываю от безделья. Мне хотелось отдавать указания разным людям, мчаться куда-то, напрягать голову, чтобы решить падающие на меня проблемы. А вместо этого я сидел без движений и думал о том, во что не мог вмешаться, что не мог изменить.
Я вскочил, принялся ходить взад и вперед мимо дивана. Мои частые шаги нарушали тишину, которая мне уже порядком надоела.
Внезапно открывшаяся дверь позволила появиться моему главному стражу. И вновь его лицо покрывала пренебрежительная усмешка.
— Тренируешься? Пошли.
Что за мерзкое отношение ко мне со стороны молодого человека. Я — известный на всю страну телеведущий, творческий человек, добившийся богатства и признания своим талантом. А кто он? Что умеет, что может? Меня раздражало его пренебрежительное отношение ко мне.
Я был препровожден в тот самый зал, где вчера проходил суд. Присутствующие были в сборе. Я опять стоял и опять видел силуэты сидящих передо мной людей. И того самого, который у них был старший — в центре.
— Продолжим нашу работу, — проговорил он и обратился ко мне. — Что ты можешь сказать в свою защиту? Есть у тебя какие-то слова?
— Господин судья… — начал я.
— Прекрати! — строго прервал он меня. — Здесь нет господ.
Меня это смутило.
— А как я должен к вам обращаться?
— Товарищ судья.
Ничего не поделаешь, выбора у меня не было. Пришлось повторить эти слова:
— Товарищ судья, все те обвинения, которые прозвучали вчера, не имеют ко мне отношения. О каком пособничестве можно говорить? О каком обмане граждан? Я не имею отношения к преступной власти. Я делаю свое дело, и больше ничего… Настаиваю на том, что я ни в чем не виноват.
— А твое шоу не пособничество? Не обман?
Опять мое шоу! Сколько можно?
— Да поймите, все совсем не так. Истинная цель моего шоу — потешить самолюбие мелких людишек. Дать им надежду, что их бесполезная, убогая жизнь, быть может, в один момент переменится. Про себя я зову победителя Господин или Госпожа «Абсолютная серость». Это полные ничтожества, как и все, участвующие в конкурсе… Но я вам этого не говорил. Вы ничего не слышали.
— Ты это сказал.
— Да. Но… между нами. Нельзя, чтобы это услышали миллионы телезрителей. Мне еще предстоит вести шоу. — Я протяжно вздохнул. — Отпустите меня. Послезавтра финал. К нему необходимо готовиться. А я и так пропустил почти два дня. Отпустите. Я никаких претензий к вам не имею. Мне бы только заняться моим делом.
Как хотелось, чтобы на этом все закончилось. Но я услышал:
— Размечтался. Не для того мы тебя похищали, чтобы запросто отпустить. Хрен тебе.
— А как же финал конкурса? Он сорвется…
— Да плевали мы на твой финал! Что ты еще можешь сказать в свою защиту?
Я не знал, что еще добавить. Неопределенно пожал плечами.
— Не густо, — беззаботно прокомментировал судья. — Но про «Абсолютную серость» и преступную власть — любопытно. — Он посмотрел туда, где стоял мой страж. — Уведите.
Вскоре я опять оказался в своей камере-предбаннике. Я не мог сидеть на месте. Прохаживаясь взад-вперед мимо дивана, я подводил итог сегодняшнего заседания: все идет к тому, что я не смогу принять участие в финале.
«В чем их цель? — думал я. — Они хотят сорвать финал? В этом их цель?.. К чему тогда суд? Чтобы затянуть время?.. Как правительство и президент допустили, чтобы существовала такая организация, чтобы она занимала большое здание, похищала вдобавок самого популярного телеведущего? Как такое может быть?» Я не знал ответа.
И тут меня словно столбом ударило: А может быть это шоу? Партия либерал-большевиков не настоящая, все, кто в этом здании, — артисты. Какие-то ловкие люди сняли здание, расставили миникамеры, наняли артистов. Потом похитили меня, и теперь все происходящее здесь идет в эфир в режиме реалити-шоу… Господи, я сказал про мелких людишек. Если это показали на всю Россию…
Я вскочил с дивана, кинулся осматривать стены и потолок в поиске миникамер.
Я их нашел. Увидел. По меньшей мере, пять небольших отверстий, в которых поблескивало стекло линзы. В туалете таких отверстий я нашел три. Получалось, что они снимали, как я справляю нужду, передавали в эфир.
Без моего ведома и согласия меня вовлекли в шоу. А прямо говоря, подставили. Но я им покажу. У меня отличные юристы. Я выставлю им иск на десятки миллионов рублей. А если они сорвут финал, иск будет на сотни миллионов.
Я подбежал к двери, принялся бить в нее ногой. Страшный шум заполнил мою импровизированную камеру. Но дверь долго не открылась. Только через минут пять я увидел на пороге белобрысого.
— Опять безобразничаешь? Долбостук.
— Немедленно приведи старшего. — Как повелительно звучал мой голос!
— Зачем? — лениво поинтересовался белобрысый.
— Я сказал — немедленно. — Надо было что-то добавить. — У меня есть, о чем с ним поговорить.
Белобрысый изобразил недовольство, нехотя закрыл дверь. Но я не сомневался — пошел искать старшего. Я ждал, находясь около двери.
Он появился нескоро. Однако — пришел. С важным видом вторгся в мою временную обитель.
— Что тебе? — Как пренебрежительно это было сказано!
Я выдержал небольшую паузу. Тихая улыбка играла на моем лице.
— Я знаю, что ты здесь ничего не решаешь. — Я теперь и не думал обращаться к нему на «вы». — Так вот передай тем, кто все это затеял, — моя рука описала круг, указывая на помещение, но я имел в виду все происшедшее, — тем, кто платит тебе деньги, передай, что им придется за все ответить.
Разумеется, он не принял мои слова всерьез.
— Угрожаешь?
— Нет. Сообщаю об ответственности за нарушение закона. У меня отличные адвокаты.
Он обдумал мои слова, но чересчур картинно.
— Что еще передать тем, кто платит мне деньги?
— То, что надо отпустить меня как можно быстрее. Потому что чем позже я выйду на свободу, тем больше будет сумма иска. Сорвать финал — не шутка. Придется заплатить несколько сотен миллионов рублей.
Он явно был озадачен.
— А что произошло? Чего ты так посмелел?
— Я нашел миникамеры. — Сколь победным был мой голос. — Да, я нашел их. И здесь, и в туалете. Я — телевизионщик. Меня трудно провести. Я хорошо отношусь к реалити-шоу. Но не надо было заставлять меня участвовать в нем помимо моей воли. Не надо было похищать меня. Теперь за это придется ответить. Так и передай. И еще. — С каким удовольствием я выдержал новую паузу! — Пора подавать обед. Но не смей тащить мне эту гадость из «Макдоналдса». Я хочу получить нормальную еду из хорошего ресторана. Ясно?
— Ясно, — ответил он.
Я проводил его спокойным взглядом. Я взял ситуацию в руки. Пусть теперь попробуют крутить мной.
Обед мне принесли через минут сорок. На подносе теснились тарелки с мясом, гарниром, мясным салатом, овощами. Стараюсь не есть картофель — вредно для фигуры. Но в тот момент я не мог отказаться от картофеля-фри. Из-за отсутствия стола пришлось поставить поднос на раковину и есть стоя. Признать, я чересчур увлекся едой — был голоден. Потом вспомнил про миникамеры, постарался вести себя элегантнее.
Все тарелки были опустошены. Грязные нож и вилка опустились на одну из них. Я допил минеральную воду. С чувством достоинства приблизился к двери, постучал.
— Забери, — сказал я белобрысому, как только он появился в проеме, и вяло махнул рукой в сторону подноса.
Мое приказание было выполнено.
Удобно устроившись на диване, я ожидал скорого освобождения. Что надо сделать в первую очередь, как только меня отпустят? Конечно же, лететь на телевидение. Мчаться во весь опор. Я готов был включиться в атмосферу, когда необходимо думать обо всем сразу, отдавать массу поручений, приказаний, тут же выслушивать сообщения, отчеты, разную информацию. Я хотел этого, потому что привык жить такой жизнью.
Я был уверен в том, что и без меня полным ходом идут работы по оформлению студии, что работают со светом, звуком. Но готовность финалистов — победителей региональных конкурсов беспокоила меня. Вот с кем надо работать серьезно и непрестанно. Их необходимо лепить. Каждому — свой образ. Манера поведения, костюм, прическа. Только я могу сказать что-то вразумительное конкурсантам, костюмерам, гримерам, парикмахерам. И потом — окончательный сценарий. Его можно завершить, только разобравшись с тем, кто
из финалистов чего стоит. Никакой монотонности, никакого однообразия. Что ни говорите, а хорошее шоу требует колоссальных усилий.
Итак, появившись в студии, первоначально следует выяснить, что в каком состоянии, дать нужные указания, а потом браться за финалистов. Времени практически не осталось. Придется работать всю ночь.
«Конкурсантам дам поспать, — размышлял я. — Остальным — нет. Работать, неустанно работать. Отсыпаться будем после».
Я посмотрел на часы. Начало пятого. Странно, что еще не открылась дверь, и не сообщили мне, что я свободен. Что они тянут? Фальшивый судья не может найти хозяев этого шоу? Не может связаться с ними? Чепуха. В чем же дело? Они решают, как отнестись к моим словам? По-моему, слова предельно ясны.
Поднялся, начал мерить шагами пространство перед диваном. Мое хождение получилось каким-то нервическим. Тут я вспомнил про чертовы миникамеры, постарался сделать мои движения изящными. Трудно работать, когда не видишь объектива, камеры. Какие-то дырочки на стенах и уступах. Немудрено, что я все время забываю о том, что меня снимают. Я достаточно долго ходил исполненным достоинства шагом. Потом сидел, закинув ногу на ногу. Опять ходил.
Нехотя наступил вечер. Ничего не изменилось в моем положении. Меня продолжали держать взаперти. Этого я не мог понять.
«Что происходит? — спрашивал я себя. — Они не боятся? Им плевать на мое предупреждение? Может, за ними кто-то высоко сидящий стоит? Потому они и плюют на все?»
Я ощутил голод. Следовало напомнить о себе. Теперь мое пребывание здесь сводилось к еде и промежуткам между приемами пищи. Не думал, что я доживу до такой жизни.
Дверь опять послужила мне средством оповещения о том, что я в чем-то нуждаюсь. Как водится, белобрысый открыл не сразу.
— В чем дело? — вполне вежливо спросил он. И про долбостука не упомянул.
— Пора ужинать, — напомнил я. — Если вы меня похитили, кормите. И не пищей из «Макдоналдса». То, что мне привозили на обед, было приличного качества. Привезите ужин оттуда же. И еще. Передайте вашему здешнему начальнику, что я устал ждать. Давно следовало меня освободить. Все равно это придется сделать. И лучше не тянуть.
Белобрысый унес мои слова.
Ждать мне пришлось долго. Только через пятьдесят минут появился поднос, заполненный тарелками.
— Спасибо, — сказал я, принимая приятный груз. — А ты передал насчет моего освобождения?
— Передал.
— И что?
— Он выслушал.
— И ничего не ответил?
— Нет.
Я направился к раковине. Поднос удобно устроился на ней. Теперь я помнил о миникамерах. Ел, соблюдая изящество.
«Почему они не освободили меня? — крутилось в моей голове. — Что происходит? Они не боятся исков? Или этот фальшивый судья не смог связаться с теми, кто здесь хозяин? Вздор, такого не может быть… Неужели они сорвут финал? Хотят перебить своим шоу мое? Или здесь что-то другое? Черт его знает… Господи, завтра финал. А я здесь. Может, они меня отпустят утром? Хотя бы так. Попробую все организовать на ходу. Черт бы их побрал. Хорошо, хоть прекратили дурацкие судебные заседания. И пищу начали давать приличную».
Это приносило некоторое утешение.
Закончив свою трапезу, я подошел к двери, постучал, потом еще. Как только появился белобрысый, указал ему на поднос.
— Ты тоже артист? — поинтересовался я, наблюдая за ним.
— Какой артист? — Кажется, он удивился. Замер с подносом.
— Театра или кино. Я откуда знаю?
— Я не артист, — хмуро выдавил он.
— Тебя наняли подработать?
— Наняли… Партия у нас. Мы тут по зову сердца.
Я только ухмыльнулся в ответ, подумав: «Надо же, не хочет выходить из образа».
Оставшись в одиночестве, я прилег на диван. Смотрел в потолок, положив голову на сцепленные руки.
«Значит, они решили дотянуть до последнего, — спокойно размышлял я. — Отпустят утром. Хотя бы так. Буду все организовывать на ходу. Главное — мое участие. Без меня все рухнет. Без меня не будет любимого шоу российского народа. Я — главная его часть… По сути, я и есть это шоу».
Я заснул. Мне снилось то, что должно было произойти завтра — освещенное яркими прожекторами пространство сцены, большое, красивое действо, которым я руковожу, которое веду я. Финалисты, выстроившиеся несколькими рядами. Что за черт! Передо мной не победители региональных конкурсов, передо мной члены Либерал-большевистской партии. Посреди тот, который то ли председатель, то ли судья. Рядом — белобрысый. И все эти, которые сидели на суде, с неразличимыми лицами. Что они здесь делают? Кто их пустил? Они сорвут мне финал. Сволочи! «Расскажи, как ты обманываешь народ. — Председатель-судья смотрит на меня с насмешкой. — И про «Абсолютную серость» расскажи». «Не имеешь права! — кричу я. — Ты из другого шоу. Охрана, убрать их! Вывести из зала!» Но охраны почему-то нет. От ужаса, что все это идет в прямой эфир, я… проснулся. Мой взгляд окинул окрестности — унылые стены, потолок. Я понял, что нахожусь все в том же предбаннике туалета. И заснул вновь.
Потом наступило утро. За отсутствием окна я не видел его признаков. Часы подсказали мне, что уже половина седьмого.
Я умылся, вытер лицо носовым платком. Провел пальцами по скулам, подбородку — щетина отросла порядочная. Надо успеть побриться. Это раньше я ходил с бородкой. Нынешний мой стиль: чисто выбритый, подтянутый человек в строгом, прекрасно сидящем костюме. Хорошо, что сценический костюм, чистейшая рубашка, модный галстук находятся в гримерной — нет нужды заезжать домой.
Встав на середину свободного пространства, я принялся махать руками, делать повороты и приседания. Мне надо сохранять хорошую физическую форму, а я уже столько дней не подходил к тренажерам. Старательное выполнение различных упражнений доставляло мне удовольствие. А миникамеры ничуть не смущали — путь смотрят, как поддерживает себя в форме самый популярный ведущий.
Без десяти минут восемь я постучал в дверь. На этот раз белобрысый открыл почти сразу.
— Пора завтракать, — сказал я. — И пора отпускать меня. Впрочем, если меня отпустят немедленно, я готов отказаться от завтрака. Мне давно уже пора быть в студии. Сегодня финал моего шоу. Важнейший для меня день. Хватит дурака валять. Отпускайте немедленно. Так и передай тому, кто играет роль старшего.
Белобрысый не произнес ни слова. Дверь была закрыта. Я остался в ожидании. Господи, как медленно идет время. Что они там тянут? Какой смысл им тянуть?..
Мой страж появился через полчаса. Им был внесен поднос. Мне предлагалось позавтракать. А я так надеялся уже сейчас обрести свободу.
Я не стал брать поднос. Я спросил:
— Почему не отпускаешь меня?
— Не было приказания.
— Я тебе приказываю отпустить.
— Ты мне не начальник. — Он подошел к раковине, поставил на нее средство для переноски тарелок.
— Тогда позови начальника. — Я уже злился.
— Не могу.
— Почему?!
— Его нет. Он уехал по делам.
Спокойными шагами белобрысый достиг двери, скрылся за ней.
«Надо бежать, — явилась вдруг ясная мысль. — Бежать… Но как? Я под наблюдением. Каждое мое движение, каждый мой шаг отслеживаются. Что мне делать?»
И тут мне вспомнилось, как вчера белобрысый забирал поднос с грязной посудой. Какое-то время я был ближе к двери, чем он. Что, если воспользоваться этим, выскочить за дверь и запереть ее. Он окажется в ловушке, а я — на свободе.
«А что? — думал я. — Вполне реальный вариант».
Какого труда мне стоило съесть завтрак! Я не мог совладать с волнением. Секунда освобождения близилась. Кофе я предпочел пить, сидя на диване. При этом я как бы невзначай переложил пальто с одной стороны спинки на другую, которая была ближе к двери.
Я оттягивал момент побега. Пил кофе малюсенькими глотками. Будто бы смаковал его. На самое деле, я не слишком чувствовал его вкус. Мои мысли всецело были заняты тем, что мне предстояло совершить. «Может, не стоит? — спрашивал я себя. — А что мне грозит в случае неудачи? Карцер? Расстрел? Это всего лишь чужое шоу. Меня вовлекли в него насильно, а я прекращу участие в нем по своему желанию». И все равно я волновался.
Кофе был выпит. Настала пора действовать. Я поднялся, поставил чашку на поднос, приблизился к двери. Частые удары наполнили комнату. Потом я ждал, когда появится белобрысый, а сердце колотилось в моей груди.
Хотя я пристально смотрел на дверь, она открылась как-то неожиданно. Белобрысый глянул на меня, вслед за тем — на поднос, шагнул внутрь. Меня сотрясал озноб. Схватив пальто, я кинулся к двери, вылетел в коридор, резко потянул к себе ручку, и как только просвет закрылся, сдвинул большую задвижку. Получилось.
Задвижка была мощной. Похоже, ее установили недавно, специально для того, чтобы держать меня взаперти. Я посмотрел по сторонам — никого. Тут раздались удары в дверь. Белобрысый протестовал. Ему не понравилось то, что сделал я.
— Стучи, дорогой, стучи, — добродушно прозвучал мой шепот.
Теперь у меня было два пути — направо и налево. Я знал, куда ведет первый путь — им меня водили на дурацкий суд. Я ринулся налево, ступая как можно тише, достиг поворота. Осторожно выглянул, пытаясь загодя увидеть опасность, подстерегавшую меня. Длинный плохо освещенный коридор уходил направо, и там, вдали, я увидел две фигуры, два темных силуэта. Налево путь преграждала большая двойная дверь. Сзади слышались глухие удары — белобрысый продолжал методично бить в дверь.
«Что делать? — лихорадочно думал я. — Попытаться выяснить, что за дверью? А если там охранник? Идти навстречу тем, которые в конце коридора? Что я им скажу? Как заставлю выпустить на улицу? В ту сторону лучше не ходить… — Меня влекла закрытая дверь. — Если там охранник — один черт, идти направо или налево. Но тут есть шанс. В конце концов, что я теряю? Не убьют же меня, если поймают.»
Разумный довод. Все равно я страшно волновался. Несколько шагов, и дверь оказалась передо мной. Я нажал ручку — правая часть двери поддалась, открывая проход. Здесь было темно, тихо. Угадывалось большое помещение. Я вошел внутрь.
Постепенно глаза привыкли к темноте. Я увидел какие-то станки, приспособления. Они стояли рядами, уходящими в черноту. А над ними простиралось свободное пространство. Это был цех заброшенного завода.
Я осторожно пошел меж станками по проходу, начинающемуся от двери. Мне было не по себе. С ранних лет боюсь темноты. Мерещились неведомые опасности, подстерегавшие меня. «Господи, зачем мне все это? — в растерянности думал я. — Не дай мне тут погибнуть. Не дай…»
Ощущение времени покинуло меня. Я ступал, вытянув руки вперед. Я одолевал неведомое пространство. Упорно переставлял ноги. Я был движением по Вечности.
Вдруг передо мной возникли какие-то серые прямоугольники. Они висели большой полосой, уходя вправо и влево. Я силился понять, что это? Зачем они здесь? Не опасны ли для меня?
И тут мне стало ясно: это окна, а за ними — неспешно светлеющее декабрьское небо. Я дошел до конца неведомого пространства. Теперь надо было найти дверь.
В этот момент раздались частые звуки шагов. Я увидел троих мужчин, которые бежали снаружи по укрытому снегом двору. Траектория их движения упиралась в здание, в котором я находился. Нехорошие подозрения шевельнулись во мне — это связано с моим побегом.
Дверь открылась там, где они подбежали к зданию — метрах в шестидесяти от меня. Я увидел метание света фонарей в проходах между оборудованием. Они искали. Скорее всего, меня. Следовало срочно спрятаться.
Я направился вглубь цеха, пытаясь высмотреть надежное место. Но я мало что видел в полутьме. Не лезть же под станок или за колонну. Заметят в один момент. А что-то мне подсказывало — нельзя попасться им в руки.
Шум становился все громче. Люди с фонарями приближались. Я понял, что они идут и с той стороны, откуда пришел я. Меня загоняли, как загоняют волка. Происходящее нравилось мне все меньше и меньше.
Я заметался — куда мне деться? И тут я налетел на высокий железный ящик, стоявший подле какого-то станка. Я открыл его — пусто, лишь три полки, с которых все убрано. Я взялся за полку — фанера. Лучшего места мне было не найти. Полки были вынуты и убраны за угол, я забрался внутрь, опустил задвижку, закрываясь изнутри. Теперь пусть ищут.
Сначала меня окружала тишина, потом я услышал шаги, негромкие указания: Посмотри туда, посмотри туда. Сердце мое нещадно колотилось. Я панически боялся выдать себя. Сквозь линию небольших дырочек я видел неясные силуэты, метание луча фонаря. Потом кто-то подошел к шкафу, дернул ручку, ударил несколько раз кулаком по двери. Прозвучало: «Закрыто». Я осторожно присел. И не ошибся. Луч фонаря полез в дырочки. Вслед за тем раздалось: «Вроде, никого».
Они ушли дальше, а я стоял в железном шкафу, похожем на гроб, поставленный на попа. Мне было нестерпимо жарко, но я не спешил открыть дверь. Я чувствовал — рано. Прильнув к дырочкам, я вдыхал холодный воздух. Не знаю, сколько это продолжалось.
Потом я опять посмотрел наружу и на посветлевшем пространстве недалеко от моего убежища увидел солидного мужчину в добротном костюме. А к нему быстрым шагом подходил… белобрысый. Я придвинулся к дырочкам ухом. И услышал:
— Лейтенант Степанцов по вашему приказанию прибыл.
— Степанцов, как же ты его упустил?
— Перехитрил он меня, товарищ полковник.
— Что же тебя никто не подстраховывал? Профессионалы, е… твою мать! Что молчишь? Плохо, Степанцов. Плохо. Не просчитываешь возможные действия противника.
— Виноват, товарищ полковник.
— Иди, не мозоль глаза.
Наступила тишина. Я вновь использовал дырочки для высматривания. Солидный мужчина в одиночестве медленно ходил взад-вперед по небольшому пространству.
«Полковник, лейтенант, — думал я. — По вашему приказанию прибыл. Господи, кто они такие? Это не шоу. И не либерально-большевистская партия… Все гораздо хуже».
Теперь меня бил озноб. И переполнял страх, что я выдам себя. Как издевательски медленно тянулось время.
Вдруг я увидел еще одного человека, приближающегося к солидному мужчине. Я узнал его в тот же момент — это был фальшивый судья. Я опять превратился в слух.
— Ну что, капитан? — спросил тот, солидный.
— Не нашли, товарищ полковник. Ему как-то удалось проскользнуть.
— Профессионалы, е… твою мать. Ну, профессионалы. Упустили и найти не могут… А он совсем дурак. Сидел бы тихо, вышел послезавтра на свободу. Теперь придется убрать его.
— Уберем. Что за проблемы? Будет приказание, уберем.
— Так даже лучше. Убийство популярного ведущего всколыхнет массы. Эффект будет куда более значительным. Что нам было сказано? Всколыхнуть, обеспечить волну возмущения в обществе. Желательно обойтись без крови. Желательно. Скажем, не смогли.
«Господи, о чем они говорят!? — ужаснулся я. — Обо мне? Зачем убивать? Они что, сдурели? Зачем?!.»
— Свертываемся, — приказал полковник. — Все силы на то, чтобы поймать его. Капитан, лично отвечаешь за это.
— Есть, — прозвучало в ответ.
Потом снаружи наступила тишина. Я вновь стал зрением, принялся оглядывать пространство перед ящиком — никого. Но я не спешил. Могли быть люди там, куда не достигал мой взор. Мои ноги затекли от долгого стояния, приходилось аккуратно переступать с ноги на ногу.
Не знаю, сколько я так мучился, но настал момент, когда я решил: хватит. Я покинул ящик, осмотрелся. Никого. Медленно пошел назад, в ту сторону, откуда пришел. Мне трудно было переставлять ноги.
Наконец я открыл дверь, ведущую из цеха в коридор. Ни единой души. Я двинулся туда, где находилась моя камера в предбаннике туалета. И здесь никого. Дверь была открыта. Я зашел, опустился на диван. С каким удовольствием я вытянул ноги.
«Что мне делать? — проистекало в моей голове сумрачное размышление. — Идти на финал нельзя. Да черт с ним, с финалом. Жизнь дороже. Домой тоже нельзя. Господи, куда мне деться? К родственникам? Друзьям? Не знаю. Везде вычислят. Лучше вообще не выходить на улицу, никого не видеть… Как там Ирина? Переживает. Места себе не находит… А Вика? Господи, увижу ли их?»
Ирина была моей второй женой, Вика — дочерью от первого брака. Она жила с Юлей, бывшей супругой.
Мысли о моих близких тут же вытеснили другие — не думать о шоу я не мог.
«Через два часа начнется финал. Все в сборе, а меня нет. Что там происходит? Они решились провести заключительный конкурс года без меня? Кто ведет? Нет никого, кто мог бы заменить меня. Антон — лучший из них. Но и он не заменит. Это провал. Катастрофа. Как такое воспримут люди? Им нужен я. — И тут сама собой пришла мысль. — Они как раз этого хотели… — Они — те, кто похитили меня. Кто выдавали себя за подпольную партию. А в действительности оказались оттуда, из определенной организации. — Я все делал для этой власти. Я служил ей верой и правдой. А она так со мной поступает. Мерзкая и подлая власть. Недостойная поддержки и любви. А мое шоу… Черт с ним, с моим шоу. На х… «Гениальную простоту», которая — «Абсолютная серость». Все на х…»
Да, победители вправе претендовать на звание «Абсолютная серость». Чтобы кто-то из них где-то мелькнул прежде — ни-ни. У нас такие вещи не проходят. Если какой-нибудь телезритель найдет заметку или видеозапись про нашего победителя, появившиеся в прежние времена, он получит приз в десять миллионов рублей. Еще никто не получил эти десять миллионов. Мы не ошибаемся. У меня за этим ой как следят.
Неожиданно там, за раскрытой дверью, раздались шаги, четкие, не слишком частые. Повернув голову, я ждал. Я был почему-то спокоен.
Я увидел капитана, игравшего роль судьи. Он остановился в дверях.
— Так и думал, что ты здесь, — добродушно проговорил он.
— Да, я здесь. — Как легкомысленно звучал мой голос.
— Хитер.
— Да, я хитер.
Он шагнул внутрь, по-свойски сел рядом.
— Убежал ты ловко. Зачем?
Что я мог ему сказать?
— Хотел спасти финал. А ты и твои товарищи хотели сорвать его. Вы победили. Вы получили желаемое.
— Зря ты убежал, — произнес он, помолчав.
— Я не убежал. Я — тут. Но какая разница?.. Леонардо да Винчи сказал: «Мы думаем, что учимся жить, на самом деле мы учимся умирать. Хорошо прожитая жизнь дает легкую смерть». Прав Леонардо, прав.
— Кто это? — равнодушно прозвучало рядом.
— Был такой в средние века. В Италии.
— Может, он и прав. А ты что, типа, научился?
— Нет, — с горечью выговорил я.
— Тогда ничем не могу помочь. — Он достал пистолет. — Прости. Как говорится: ничего личного.
Дуло уперлось в мой висок. Выстрела я не услышал. Мир качнулся и исчез.
Игорь Харичев — прозаик, секретарь СП Москвы, генеральный директор журнала «Знание-сила». Живет в Москве.