Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2008
* * *
Десять натикало. Дрыхнет провинция.
Как вам живется, почтенная публика?
В небе ночном — далеко как правительство —
светится круглая дырка от бублика.
Город сдается на милость противнику.
В окнах знамена приспущены смятые.
Кто бы ты ни был — давай, по полтиннику
выпьем за царство мое тридесятое!
Здесь раззвенелась река семиструнная,
как сумасшедшая, пахнет акация,
рыжая кошка с глазами безумными
жаждет взаимности. В общем, Аркадия.
Демон во мраке стенает над кручами.
Колокол в церкви беззвучно качается.
В тесной кошаре барашки курдючные
ссорятся на языке карачаевском.
Вечность черствеет надкушенным пряником.
Кроме дуэлей и делать-то нечего.
За чередой нескончаемых праздников
не отличается утро от вечера.
Шагом чеканным хмельного поручика
я обхожу переулки и площади:
все здесь постылое, все здесь не лучшее,
близкое, небезразличное, в общем-то.
Скрипнула ставенка. Стукнула форточка.
Сдержанный смех, а, быть может, рыдание.
Медленно-медленно падает звездочка,
даже успеешь забыть про желание.
Из родника зачерпну приворотного
зелья — и время совсем остановится.
Тени поэтов из парка курортного
взяли привычку со мною здороваться.
* * *
«Это — мой дом…»
Элтон Джон
Это — мой дом на краю живописнейшего ущелья;
Кухня — налево, направо — камин и келья,
где проводил я ночные часы в моленьях,
голову преклонив на чьих-нибудь там коленях.
Здесь, как мичуринец, я на грядке с молодым бурьяном
и лопухами валялся мертвецки пьяным.
Или, что твой авгур, за полетом веселой мухи
зорко следил, ковыряя мизинцем в ухе.
Здесь я корпел, как Пикассо над акварелью,
кислое молоко наливая в стакан варенья.
Здесь мой очаг. Здесь по лавкам голодные плачут дети,
ближе которых мне нету на целом свете.
И молодая жена от отчаянья бьет посуду
(видно, боится, что я про нее забуду).
Здесь вечерами мансарда свои расправляет крылья,
чтобы ее виноград и тутовник совсем не скрыли.
Осенью, что роскошнее царства династии Сасанидов
здесь я ослеп и был принят в общество инвалидов.
Здесь и окончу свой путь, если, Господи, не обидишь,
Ибо — живи сто лет — лучшего не увидишь.
Вагон
Мы живем в настоящем, набившись в него как в теплушку,
по щелям закатившись, зажав за щекою полушку.
Как в телячий вагон, — так, что даже дыхание сперло,
огрызаясь сквозь сон, наступая друг другу на горло.
Рваный лепень латая, глотая паскудную пищу,
то о вечном вздыхая, то щупая нож в голенище,
кроя дамою треф, вдоль прохода развесив портянки,
от любви угорев, одурев от тоски и болтанки.
А за хлопьями сажи: пейзажи, пейзажи, пейзажи,
их не встретишь в продаже, таких не найдешь в Эрмитаже,
не своруешь, не срубишь, захочешь купить — и не купишь,
только руку протянешь, хлебало раззявишь, а — кукиш.
Не запрячешь под спудом, не сунешь поглубже, поближе…
«Я тебя не забуду, ни разу уже не увижу!..»
Плачешь, мордою к стенке, скукожившись знаком вопроса,
головою в коленки… И стучат, как стаканы, колеса.
Мы живем в настоящем, в другом — не могем, не умеем,
в нем — о прошлом судачим, в грядущее радостно верим,
тычем пальцами в даль, на расхристанный быт забивая,
забывая сдавать, забывая давать, забывая…
Разогнав паровоз, Книгу Книг разломав в развороте,
на обломках колес, на безумно крутом повороте,
от которого клацают зубы, как мелочь в кармане,
на обрубке железного рельса, застрявшем в бурьяне.
* * *
Планета поэтов и пьяниц…
Страна дураков и обжор…
Никто не наводит глянец,
никто не выносит сор.
Луну подъедают мыши,
спит пугало на колу,
танцует Марина Мнишек
на золушкином балу.
Курлычут куранты в небе,
дишкантит в ночи «Варяг»,
за кукиш на масле в нети
впрягаться бежит бурлак.
Романовых сановитей,
сжимая страну в горсти,
пьет горькую в Грановитой
Прозектор Всея Руси.
И чтоб не случилось чуда,
тайком от седых волхвов,
провел казначей Иуда
списанье святых даров.
Рождественский парафраз
Декабрь. В природе торжество.
Являя внешне вещество,
бесплотный дух вот тьме витает.
Луна как лед в бокале тает.
Волхвы, объятые парами,
мешки, набитые дарами
влачат устало на блок-пост.
Не выбрать неба между звезд.
Благоволенье, мир и лад
в любом, кто скинув маскхалат,
совсем как некий небожитель
решил войти в сию обитель.
Душа его мечтой томима,
узрев, что вам еще незримо.
А коли так, пусть знает плоть,
что грешный мир хранит Господь.
Хранит неяркий этот свет,
в сугробе гусеничный след,
на Рождество — тунца в томате,
и три патрона в автомате,
с равнин заметные едва ли
костры на дальнем перевале,
вершин заснеженных гряду
и Вифлеемскую звезду.
И отчий дом, и Божий храм,
и поминальных двести грамм
за тех, кто больше не вернется,
хотя дорога дальше вьется.
И тот бычок моршанской «Примы»,
что, адским пламенем палимый,
среди других небесных тел
как тихий ангел пролетел.
Гастарбайтер Ванька Иванов
В глазах его — море сивухи
и Чудского озера сталь,
он трезвый не тронет и мухи,
он — гой, он — гяур, он — москаль.
Он — гость из болот пошехонских
в стране, где сквозь муть и застой
растет на реках вавилонских
столица орды золотой.
Москва ему — берег турецкий,
прописка — осиновый кол,
веселый вокзал Павелецкий
его под скамейкой нашел.
Засушенный будто таранька,
настырный, как стадо слонов,
он даже по паспорту — Ванька
и даже анфас — Иванов.
Мешая латынь с суахили,
с безумной болгаркой в руках,
он реет в строительной пыли
как Демон в ночных облаках.
То — теплая водка в стакане…
То — холод до самых кишок…
Белеет как парус в тумане,
в Аду его спальный мешок.
Игорь Паньков — поэт, автор и исполнитель песен, киносценарист. Родился в 1959 году в городе Черемхово Иркутской области. Окончил Оренбургский медицинский институт. Несколько лет работал врачом, преподавателем медицинского училища. В настоящее время проживает в Кисловодске, работает главным редактором Северо-Кавказского представительства газеты «Аргументы недели». Член Союза журналистов. Лауреат ряда всероссийских и международных фестивалей поэзии и авторской песни. Автор сборника стихотворений «Сюита для маримбы, челесты и глокеншпиля».