(предисловие Арсена Мирзаева)
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2008
СЭНДИ КОНРАД
Александр Михайлович Кондратов (Сэнди Конрад; 1937-1993) — петербургский поэт, представитель «Филологической школы» (иначе — «Круг Михаила Красильникова»), в которую, помимо него самого, входили Михаил Красильников, Юрий Михайлов, Сергей Кулле, Леонид Виноградов, Михаил Еремин, Владимир Уфлянд и Лев Лосев, до сих пор не занимает в истории русской литературы того места, которое принадлежит ему по праву. О нем редко вспоминают. Еще реже пишут. Большой книги избранных стихотворений Кондратова до сих не издано. Усилиями Владимира Уфлянда было выпущено три тоненьких сборника, дающих о его творчестве все же весьма относительное представление (Стихи тех лет. СПб.: Изд-во Буковского, 2001; Скирли. СПб.: Геликон Плюс, 2002; Александр Третий (Стихи 1954 — 1988 гг.). СПб.: Геликон Плюс, 2002).
Виктор Куллэ, бывший петербуржец, племянник Сергея Кулле, поэт, редактор и издатель, недавно включил довольно солидную подборку текстов Сэнди в сборник «Филологическая школа» (М.: Летний сад, 2006), но общей картины это не изменило. Даже в Москве об Александре Кондратове знает, вероятно, десяток-другой настоящих любителей и ценителей поэзии…
В только что вышедшую очередную палиндромическую антологию (Новая антология палиндрома / Авт.-сост. Б. С. Горобец, С. Н. Федин. — М: Издательство ЛКИ, 2008) попал лишь медитационный перевертень «Я» Сэнди Конрада, механически перекочевавший сюда из двух предыдущих изданий (первой сетевой палиндромической антологии и книги, составленной В. Рыбинским и Д. Минским в 2000 году; в сборник, составителями которого в 2002 году были Г. Лукомников и С. Федин, включен еще один палиндром Кондратова, «Зоо-звуки»). То есть налицо, мягко говоря, абсолютно формальное и пренебрежительно-снисходительное отношение к поэту, писавшему ракоходные стихи целыми книгами (!) еще лет 50 назад — в те времена, когда нынешние господа-важные-палиндромисты-составители антологий еще либо вовсе не родились, либо только-только начинали ходить…
Александр Кондратов был человеком энциклопедического склада, поэтом хлебниковской мощи и всеохватности. Как писал соратник Сэнди поэт Владимир Уфлянд, «Александр Кондратов за свою более чем тридцатилетнюю деятельность в поэзии и прозе проявил мастерство во всех родах и видах авангарда еще тогда, когда для некоторых из них еще не было изобретено соответствующих современных названий — вроде концепта и соц-арта». Широта и разнообразие интересов Кондратова поражали многих его современников. Йог, парапсихолог, спортсмен-легкоатлет, милиционер, буддолог, специалист по матанализу стиха, ученик и соавтор академика Колмогорова, участник океанографических и подводно-археологических экспедиций, лингвист, филолог, переводчик Генри Миллера («Тропик Рака») и «Оруэлла» («1984»). Ну и т.д. — как сказал бы известно кто…
В домашнем архиве Александра Кондратова сохранился машинописный текст, озаглавленный «Творческий портрет для ВААП», написанный, по всей вероятности, не позднее 1990-го года. Он содержит сведения о жизни и творчестве поэта, которые он сам посчитал необходимым и возможным сообщить. Приводим этот текст, перепечатанный автором этой заметки лет 15 назад по машинописной копии из домашнего архива Кондратова, без каких-либо пояснений и комментариев. Нам показалось уместным предварить публикацию цикла неопубликованных стихов Александра Михайловича, посвященного Велимиру (несомненно, горячо им любимому), «автопортретом» Сэнди Конрада.
Арсен Мирзаев
Александр Кондратов
(творческий портрет для ВААП)
«Александр Михайлович Кондратов, ленинградский писатель, ученый и журналист, родился 3 октября 1937 года. Отец — кадровый военный, летчик, погиб в 1943 году, освобождая свою родину — Белоруссию. Мать, донская казачка, Тамара Дмитриевна Ходорова, с детства прививала своим детям — Эдуарду и Александру — любовь к знаниям, литературе и искусству. Старший сын, Эдуард, стал одним из известнейших журналистов страны, работает собственным корреспондентом газеты «Известия» по Молдавии, является автором 10 художественных и документальных книг. Младший сын — Александр — начал писать стихи с 10 лет, художественную прозу — с 14 лет, первую научную работу, посвященную анализу стиха, написал в 16 лет. Первые научно-популярные статьи были опубликованы в 1961 году в журналах «Знание-Сила», «Наука и жизнь», «Звезда»; в 1962 году вышла первая книга — «Математика и поэзия». В том же году была опубликована первая научная статья в академическом журнале «Вопросы языкознания» в соавторстве с академиком Андреем Николаевичем Колмогоровым, посвященная математическому анализу стиха.
В 1964 году Александр Кондратов начал работать в области дешифровки древних письмен с помощью математических методов в группе исследователей, возглавляемых известным советским историком и лингвистом лауреатом Государственной премии Юрием Валентиновичем Кнорозовым. Участвовал в обработке материалов, добытых Норвежской археологической экспедицией на острове Пасхи, руководимой Туром Хейердалом, опубликовав результаты исследований в «Трудах» экспедиции. В 1969 году защитил в Институте востоковедения АН СССР диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук, посвященную структурно-статистическим методам дешифровки письмен Древнего Востока и Средиземноморья. В настоящее время работает совместно с известным специалистом по древним языкам и письменам Востока профессором Игорем Михайловичем Дьяконовым над расшифровкой протобиблейского письма, которое, по всей вероятности, было предтечей алфавита, продолжает работу над текстами кохау ронго-роонго острова Пасхи и завершает докторскую диссертацию, посвященную методике дешифровки различных систем письма.
Не прекращая работ в области дешифровки, Александр Кондратов в последние годы проводит эксперименты по моделированию поэтического творчества с помощью компьютеров, являясь членом Научного Совета АН СССР по комплексной проблеме «Кибернетика» (секция искусственного интеллекта). О первых экспериментах в этой области им были опубликованы работы и сделаны доклады на международных совещаниях по искусственному интеллекту в Репино (1980 г.) и Ванкувере (1981 г.). Александр Кондратов принимал участие и в ряде международных совещаний, симпозиумов, семинаров. В советских и зарубежных изданиях увидело свет около 80 научных работ А. М. Кондратова (Польша, США, Швеция, Индия и др.).
Число научно-популярных статей А. Кондратова, публиковавшихся в газетах «Известия», «Советская Россия», «Советский спорт», «Ленинградская правда» и др., журналах «Новый мир», «Вокруг света», «Байкал», «Нева», «Наука и религия», «Аврора» и ряде других, превышает 200. Особое внимание Александр Кондратов уделяет научно-художественным и научно-популярным книгам, освещающим проблемы, порожденные «стыком наук» — от математической поэтики до подводной археологии.
Свое пятидесятилетие Александр Кондратов встретил 50-ю книгами. Многие из них переведены на языки народов СССР и изданы за рубежом: в Багдаде и Варшаве, Калькутте и Праге, Буэнос-Айресе и Лейпциге, Софии и Токио, Милане и Братиславе, Варне и Магадане, Ашхабаде и Риге и т.д. Число языков, на которые переведены книги А. Кондратова, превышает два десятка (японский, французский, английский, чешский, итальянский, украинский, туркменский, испанский, тамильский, словацкий, бенгали, немецкий, эстонский, арабский, грузинский и др.). Общий тираж книг А. М. Кондратова, изданных в СССР и за рубежом, превышает 5 000 000 экземпляров. Особое место в творчестве Александра Кондратова занимают книги, выпускаемые издательством «Гидрометеоиздат», посвященные гипотетическим и реальным затонувшим землям: Атлантиде, Лемурии, Пацифиде, Эгеиде, Арктиде, Беринги, Охотии и связанными с этими землями загадками расселения человечества, происхождения древних цивилизаций, письмен и языков. В 1987 году А. Кондратов завершил работу над трилогией о «новых атлантидах» («Атлантиды моря Тетис», «Атлантиды пяти океанов», «Атлантиды ищите на шельфе»), обобщающей опыт его двадцатилетних исследований в этой области.
Александр Кондратов принимал участие в работе археологических, океанологических и подводно-археологических экспедиций. Как журналист, как лектор общества «Знание» и просто как путешественник побывал в самых различных районах страны: проехал Колымский тракт, был на Чукотке, проплыл Енисей от истока до устья, проделал 1000 миль по дорогам Памира, объездил Забайкалье, Киргизию, Туву, Белоруссию, Кавказ, Туркмению. Как делегат от СССР был во Владивостоке и Находке на международных семинарах по проблемам сотрудничества в Тихоокеанском регионе. С 1966 года состоит действительным членом Географического общества СССР. Свои путевые впечатления и наблюдения А. Кондратов отразил в очерках, публиковавшихся в альманахах «Глобус» и в «Неделе» — воскресном приложении к газете «Известия», обозревателем которой он стал в 1974 году, а также в книге стихов «БЕЗ 5/6», пока неопубликованной.
В настоящее время, в связи с коренными изменениями, происходящими в нашем обществе, Александр Кондратов готовит к публикации свои многочисленные прозаические и стихотворные произведения, охватывающие период всей его сознательной жизни, с 1952 по 1990 гг., нигде не публиковавшиеся и известные лишь ограниченному кругу ценителей русской поэзии и прозы».
Неопубликованные стихотворения Кондратов собрал в 4 машинописных тома, в каждом из которых — более 1000 стихотворений: т. 1 — «ПУЗЫРИ» (1952 — 77; в четырех книгах: «Пузыри, «Скворечник», «Числа» и поэма «Кощей»); т. 2 — «СКИРЛИ» (1955-80; 30 сборников, начинающихся на букву «с»); т. 3 — «ЛАМ» (1954 — 84; в трех книгах); т. 4 — «КОНКРЕЦИИ» (1960 — 1980; в четырех книгах). Неизданная проза составила 8 томов: т. 1 — «РАССКАЗЫ И ПОВЕСТИ», т. 2 — «ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ» (рассказы, повести, романы), т. 3 — «ПАНТЕРА ВСЕСИЛЬНА» (роман-трилогия), т. 4 — «НОЧНОЙ ШЛЕМ» (экспериментальный роман), т. 5 — АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ТРИЛОГИЯ («Здравствуй, ад!», «Красный чход» и…), т. 6 — «ЧТО ТАКОЕ БУКВА А?» (автобиографический роман), т. 7 — АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ РУКОПИСИ (Рукопись для клозета; Рукопись для распятья; Рукопись для…), т. 8 — «Т-А-К» (театр Александра Кондратова; собрание пьес). Кроме того, так и не увидели свет около десяти научно-популярных книг (о петроглифах, «йоге без мистики», математической поэтике, искусстве Австралии и Океании, криптографии, древнейших обитателях мирового Океана и т.п.), трактаты по йоге (перевод с санскрита), переводы с рапануйского и английского языков и многое, многое другое.
Александр КОНДРАТОВ
Хлебниковская осень
Лес лысеет.
Лоси. Лисы. Ласки.
Лес желтеет.
Жалко: жухнет жизнь!
Лес пустеет
Постно паству пестует.
Лес ржавеет.
Нужные ножи
наждаком нежны.
Октябрь — с когтями.
Норы ноября.
Нам — нары ям!
Лес лосеет.
Лист что ласт
лысеет.
Лес безлистен.
Прост. Пуст. Пресен.
Лыс!
Синь о сон разбив,
отсеяв озимь
сень свою высеивает осень.
В Е Л И М И Р И К А
За100вка (100 х 100)
Твое 100летье, Велимир,
100-кратно славим!
За 100 лет полевел ли мир?
В 100 крат кровавей!
100 бед,
100 вьюг,
100 зол,
100 зим,
100 стен,
100 стонов…
Но вы100ят — на том 100им!
твои у100и.
Про100ры 100,
во100рги 100,
…..у100и 100,
100 100п,
100 пений.
Лучи100,
чи100,
и100
100 —
100 цифр,
100 строчек,
100 ступеней.
100кратно СЛОВО у100ит,
когда про100ром — Лобачевский
и пушкинотах день 100ит,
«мо» туч вещая до100евски.
Калли100 — батискаф Ку100?
Твоим калли100 — САМОСЛОВО…
Великим мастером-у100
ты от100ял его основы.
100ять как 100ику не 100 —
100летия! — не сдав у100и.
И До100евский, и Тол100й —
капу100й! 100п твоих не 100ят.
И что — Во100ков пред тобой?
Ку100диев? ни100н-Кре100вский?
100летов-физик и пу100й
хмырь Пау100вский (Фау100вский)?
Ты слов 100ковский, дирижер.
100крат — и100рик Ко100маров.
Во100к — великий вольтижер —
был твой и100к и мо100вая.
Ты — Не100р, па100р будетлян
и слова русского пре100л.
И100к и 100лп… И буде тлям
охальничать в тебе пер100м.
Ты как тол100вский Хол100мер
отмерял — по не по-тол100вски —
100 правд,
100 вех,
100 вер,
100 мер
радений, посильней хлы100вских.
В 100летие твое совпись
каким вниманьем удо100ит?
Галдеж в 100 горл,
100 рыл,
100 пись:
«До100ин, де, — аль недо100ин?»
И 100поренья мало им.
Губирь упырствует, неи100в.
Но вы100ят — на том 100им! —
у100и кубофутури100в.
Я твой 100летнний юбилей
100кратным 100!
до100йно славлю.
Не 100поря — паря! — белеть
100 строчек в честь твою заставлю!
Азовое
Язык азов у пузыря —
азы из узы.
Запузыренная заря
в союзе с музой!
Творцом над разумом паря
(торцом, не юзом),
не почитая за царя
обузы пузы,
туз, — вдохновения пузырь!
И в пире-мире
Запузырю из уз азы
О Велимире…
Кафедра пророчеств
Когда в озерах будет вариться уха для всех голодных
Когда города украсят кривые Лобачевского (не пересекаясь!)
Когда обезьян введут в семью человечества, наделив их некоторыми правами гражданства
Когда введут пятеричное счисление, где 1=А, 2=У, 3=И, 4 = Е и О
Когда труд людей будет исчисляться ударами сердца
Когда все мысли земного шара (о как их немного!) будут тщательно занумерованы
Когда стихи будут строиться по законам Дарвина
Когда мы разгадаем все мудрости языка, который — часть природы
Когда мир оденется в латы из чисел, дабы узнать свое будущее, а столицы государств оденутся стеклянными колпаками
Когда на листьях деревьев будут созданы радиочитальни
Когда люди начнут жить в живых домах-ячейках, а не в мертвых коробках
Когда славянка смешает изречения богдо Цзонхавы с утренней росой
Когда мы станем Людостаном —
ВОСКРЕСНЕТ ВЕЛИМИР ПЕРВЫЙ,
Председатель Земного Шара,
подняв свой пыльный череп,
что долго тосковал, будучи втоптан в землю,
и займет в Людостане место,
которое он сам себе предсказал.
Царство Твое…
Оставим разуму — рассудок.
Есть царство синих незабудок,
есть мир вне логики и слов,
глаза шагаловских ослов,
коровы, звезды, духи, воздух,
обериутский жук навозный,
реалистический паук…
Есть много гитик — без наук!
Науки есть вне академий,
где академит мудрый демон,
где в скуфье скиф. Шаман Венере
являет светские манеры.
И ладом правит Ладомир,
и в «Мир с конца» дан задом мир,
и звук воспринял звездный иней,
и есть снегини и негини,
где Вила есть и пеший леший,
строй говорящих вещих пешек…
Босой особо этот мир
и в нем кумиром — Велимир!
Плита Судьбы
Ты знал, живя в любом хлеву:
есть хмель «уа», аи «ау».
Пускай другие смотрят в оба!
Ты третьим глазом «бобэоби»
увидев губы, прочитал,
цепь в «гзи-гзи-гзео» сочетав.
И ты слагаешь «Любхо»
среди людских обрубков.
Чудес нет в телесах?
А ты им — небеса!
Кошмару смеючись:
«Засмейтесь, смехачи!»
Сквозя сквозь грязь, где гады-годы
на истину влекли покров,
ты видел конские свободы
и равноправие коров.
Безошибочно и ловко
действовала мышеловка,
и снопы людские резко
резала соломорезка.
В пеший полк 93-й
ты погиб, как гибнут дети,
королем попав в темницу,
где томиться и темниться…
Но распахнулась мышеловка
войны, позорно и неловко
и вслед за нею — голодняк,
тобой предсказанный сыпняк.
И на покое, на погосте
легли гостями твои кости,
согласно долюшке юродской
в земле зарыты новгородской
— и конфискованы Москвой
спустя полвека — на покой.
Латы из чисел
Ты умер вовремя. Иначе
не мор холеры, а чума
тебя б отправила далече…
Не лагерь, — так сошел б с ума.
Когда Ермиловы — стучали,
Когда Дерьмиловы — кричали,
Когда Тюрьмиловы — вручали, —
с тобой что б стало, Велимир?
Ты б как преступный шизофреник
али агент заморских денег
попал бы под железный веник,
которым действовал вампир.
Тебя указы про искусство
куснули мертвого, в гробу.
Но не товарищам Прокрустам
определять твою судьбу!
Навек одетый в латы чисел
(в быту одет был наобум)
ты над судьбой себя возвысил
и превратил себя — в Судьбу!
Товарищи
«Брек» —
драке.
В брикетах строки.
Смолкли и крики.
Смолкли Брики.
В смокинг одет
тех лет
скелет…
Одетты, Одиллии,
полуодеты,
водили идиллии.
Лада и Лета.
Ака-
демически
какай
лирически
и окажись
«как она, жизнь»!
Погода
моду:
ни звуков,
ни звяков,
ни красок.
Преподано культур-кодом:
при Надсоне Ниццей Некрасов!
Сплошь
ложь.
Дыр
щи.
Врежь, —
ДЫР
БУЛ
ЩИЛ!
За кофе — о мудрости мифов
в салонах — о дикости скифов
они скифарили о мифах
они мифарили о скифах.
И Бельведерский Аполлон
нью-Аполлоном взят в полон.
Брюсовы-врюсовы…
Лучше б вы бросили
выбросив, как экскременты
— менторы! —
эксперименты.
Изъеден сыр-рокфор
до дыр.
Лирический прищур?
Вдарь в дыры, ДЫР!
Ущучь их, ЩИЛ!
Товарищ УБЕЩУР.
Пусть ЕУЫ как лилию
лелеет Зангези.
Офелия ль — идиллия?
Азы корней — в грязи!
Ученее ученых
закручен будь, Кручёных!
Всей баржи бурлаки
бурлите, Бурлюки!
Лирической стамеской
ушкуйничай, Каменский!
Маяча по-московски
будь маем, Маяковский.
Сир-мир, покрытый тлями,
будите, будетляне!
Будетлянин
А ты был тихим,
но не тигром.
Ты лишь товарищ футур-играм.
А сам играл в игру свою:
хорал А, Е, О, И, У, Ю
Ы, Э, Ё, Я —
игра твоя!
Зиянье гласных, глас согласных —
во всем с тобою столь согласных! —
повел с прибоем рынка в бой
и твой трудолюбивый бой
был Грюнвальдской подобьем сечи,
набегом Запорожской Сечи —
отбить у турка земляков…
В плену классических оков
давно закованное Слово!
Ты первым понял его ков.
Набег производился слева,
но не для лавров левизны
ты добивался кривизны
стихов и строк… Нет, не впервые
мы Лобачевского кривые
воспринимали как кривые
антиклассичные грехи…
Ведь судьбы гениев — тихи!
Призыв
Всю эту шамканья просвирни
гнусь
звал: «Окончательно отвергни,
Русь!
Явив другой, стократно лучший
лик
смоги могучим быть, живуч,
язык!»
Язык язычески-славянский
в мир
ты вел дорогой будетлянской
как Велимир.
Стих, прорастая сквозь устои
препон и плит,
юродской истиной густою
велик, велит
жечь речью, плавить стен железный
императив,
миры-застенки в мир надзвездный
развоплотив!
Дхьяна стиха
Ты жил без удостоверений
письмом на чаше измерений
иных, — не этих четырех…
Ты был российский раджа-йог,
что не чета индийским йогам
давным-давно растленным югом.
Возросший в холоде свирепом
твоим собратом — Миларепа,
тибетский Данте и певец
великолепный Махашуньи —
той Пустоты, что есмь творец
всего, что видим в неразумьи.
Ты прозревал существ овал,
который не существовал,
ты познавал движенье Чисел,
ты плавил корни слов, ты лысил
лес, чтоб ласкались лис и лось.
Ты постигал земную ось,
что шар земной проткнула, пьяный.
Ты достигал стихами дхьяны,
в которой пребывает йог
вне измерений четырех.
В скуфье скифов
Стихом напялив скуфью скифов,
в мешок стихов сложив добро,
ты находил славянских мифов
древнеиндийское ядро.
И вот санскритское «тат сама»
звучит как русское «тот самый».
Пусть лик индийского Тримурти
велик. По-русски он «три морды».
Казалось бы непознаваем
индоиранский страшный Вайю…
Но приглядись-ка: Вайю — Вий!
Ужасный выей, дикий видом.
Вся нечисть поднимает вой.
«Вий!» — восклицает — «Ведьмам выдай!»
Вся нечисть древняя славян
вопит: «Вот мы — потомки скифов!»
И Велес, обликом румян,
преодолев христьянства рифы,
с крещеным людом разговорит
как Скотий, Власий и Егорий.
И в слове «Дон»
остался звон
иранской речи древнескифской.
И — приглядись со всех сторон! —
летят к славянам эти искры.
Еще в пеленках, гол, монгол
лежал, готовя пищу грифам, —
уже тогда дружил глагол
славянский со стезею скифов!
Ты
Ты был такович: сплошь собович,
собой явович и правович,
как Гамаюн — поюн, даюн,
зовун-словун… Останься юн
как видич, родич, отчич, светыч,
как звучич, учич, зрячич, светлыч.
И не землянин, а зарянин,
сиянин, сущностью — творянин,
словянин, — ты из слов славян
творил, хоть мир был оловян,
иные, новые миры…
Подобно зернышкам икры
твои пророчества в лососей
перерастут, лишь только осень
минуем, зиму переждав…
Не век душить тебе, удав!
Не век безжалостно топтать
тебе, Железная Пята,
не век отъявленной Блуднице
на Звере сидя, веселиться —
и Слову русскому не век
в подполье быть, таясь от зверя.
Чело Вселенной, Человек —
звериной сущности не верю!
И если будущее — будет,
то Людостаном станет мир
и Ладомир не позабудет
тебя, провидец —
Велимир.
Призыв
Сплошь в дубленках-тулупчиках
с ветерком в голове
снова супчики-купчики
колесят по Москве.
На таксях-рысаках
торгаши да торговки.
Ты ж опять в дураках:
урожай снимет ловкий.
Вновь зубами скрипеть
ночью долгою?
Не пора ли вскипеть
Доном-Волгою?
Мы добры до поры.
Топорам будет пир:
наши струги быстры,
володей, Велимир!
Согласимся ль вничью
с сей сов-сволочью?
По сычью-сволочью
сыпь осколочным!
Не закрыть нам глаза.
Не уняться — и —
ты уже предсказал
год 17-й.
Подтверждая сию
резолюцию —
да увидим свою
Революцию!
Пророчество «Журавля»
О род людской! Земная мякоть,
где кость — иные племена.
Недолго слякость будет вякать:
грядут худые времена.
Восстаньем станет — и восстанет! —
из меди и желез костяк
и сапиентные созданья
сметет, считая за пустяк.
Зловеща мощь ожившей вещи.
Гол гуманизмом электрон.
Уже прищурились зловеще
Ракета, Робот и Нейтрон.
И, прячась, инопланетянин
щуп-щупальцами шевеля,
своим радирует: «Утянет
себя в могилу тля-Земля!»
Зачем же вещи мы балуем?
Завещан веще дух вещей?
Змеи смертельным поцелуем
овеществляется Кащей.
Он тощ. Глаза — недоброй кобры.
Диод пульсирует в виске…
И погибоша, аки обре,
род человеческий в тоске!
Минуя…
Минуя чин и бездны отчеств
не зря я обращаюсь: «ОТЧЕ» —
не «Боже», все же и не «Старче»,
не ларь, а потаенный ларчик,
которому нужна отмычка.
Открыл — простятся все грехи…
Автоматически-привычно
пиит печатает стихи,
хоть рядом стелятся стихии.
Шажок — и служба у ехидн.
И служат преданно стихи им.
Еще шажок, еще грешок.
Рукопожатие Иудам —
и чудо село на горшок
под лозунгом: «Послужим людям!»
О, Велимире! Стих на стих!
Минуя участи Иуды,
Поверх барьеров и шутих
я верю:
«Будетляне —
будут!»
Настоящее
О, Велимире, Велимире!
Скажи мне: «Сыне, я живой».
Живу пустынником в пустыне…
Стихи гужами на живот
нагужевав, певцов холуйства
цветет совкусное искусство:
азы безмозглых звонарей,
призыв трибунных батарей,
зады цветаевских идей,
жизнь замечательных людей…
А позы «Озы»? А позыв
на низ, в народные низы?
А мессу дьяволу призыв
Служить, забыв о службе Слову?
(Язык — язычества азы:
АЗ есмь — и се стиха основа!)
Ларьки лакейской лирики,
кошмарики-сортирики,
фонарики Москва-реки,
чинарики-охнарики,
товарики-базарики,
бездарики-гитарики.
Ведь эти суки про «парней»
чего-то там курлыкают,
О Велимире! Опьянев,
Тебе, что ровне, тыкают.
В холуйском пенье преуспев
царапают, шарахают.
Ведь эти суки любят всех
(шлюх полусветских трахая).
Корону хлоп! — себе на лоб,
на жлобскую головушку,
как обнаглевший красный клоп,
чужой хлебнувший кровушки.
Ты думал: «Умный колос ржи».
А дома? Думный голос лжи.
Рукоплеща резне дворян
ты грезил: «Будут будетляне!»
и ты предсказывал «творян»…
Взгляни ж — вампирами и тлями
кишит поэзии родник.
В осиротелом сиром мире
как к роднику к тебе приник
я сиротою, Велимире!
Что — Маяковского маяк?
Макулатурою обмяк.
Полуделец, полуманьяк
(не зря ж итожил пули шмяк!).
Гляди: пролетка Пролеткульта
летит, размахивая культей.
Лизнув кровавую лозу,
вслед микро-лирики ползут.
Пришедший Сам?
Пришедши, Хам
чинит ревизию стихам
и шьет свинцовые гробы
владыкой кармы и судьбы.
Чу! Утл челн ОБЕРИУ,
претендовавший на вселенский…
Не отзовется на «ау»
Хармс, а тем более — Введенский.
Железной ли Пяте жалеть?
О, Велимир! Спокойно тлеть
останься до иных времен,
давно предсказанных тобою,
когда на слом, а не в ремонт
пойдут прогнившие обои.
Ляг, провидец, в землю втоптан,
пыльным черепом тоскуя:
мы твои знамена оптом
пронесем еще, ликуя!
Весь каскад макулатуры
как утиль — утилизуем.
Не оскал литературы
в устрашенье бур-буржуя,
не лобзанье, не лизанье
окровавленных пеленок
Хряпала…
Твое дерзанье —
МИР —
ПОЭЗИЯ —
РЕБЕНОК
ЗВЕРЬ —
живой, а не железный
вор-Журавль в союзе с Трупом…
Не безумец бесполезный
голосил прекрасно-глупо.
Нет!
Ты вышел за пределы
рамок, ставленых бесчестно.
СЛОВО —
новым
Лобачевским!
1922-1952
1885-1985