Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 5, 2008
* * *
Говорят, что раздвинулось море, но я брел по твоим следам.
Свора бронзовых шлемов, сверкая под солнцем, очерчивала
плацдарм,
где ты должен быть загнан и схвачен. Размытый и с желтизной
свет, как будто у загнанной клячи пузырчатою слюной,
истекал угасаньем. Твоей отпечаток ступни
вдоль звенящей поверхности глины, казалось, струился и ник,
как живой и напитанный кровью. И мне приходилось опять
на пылящемся взгорье, до наготы обворованном,
взглядом даль, как прореху, залатывать и поворачивать вспять,
чтобы снова, почувствовав горлом твой брошенный в толпы
призыв,
море мысленно делать разорванным, будто на две полосы
синей выцветшей ткани, просветом — открытое дно,
что подобно замызганной льдине истаивает в ощетинившееся зыбью пятно
копошащихся к обетованной. Поэтому только греза
набегала на слезы,
а глянцевая борозда, разъедая щеку, отражала колеблемую черту,
словно тень от ресницы расшатывала нахлынувшую пустоту.
* * *
Та полоска, которую ты обозначил как путь.
пролегает по жидким покосам, собой представляющих суть
бесконечной равнины, где жирный ее чернозем
клейкой вязкостью глины под заунывным дождем
норовит с тобой слиться, тебя словно влагу впитав.
Где на небо, как будто в передник из ситца, роняют пятак
подошедшие сумерки. Видимо, клянчить на хлеб,
даже если не скурвился — все же оставить свой след
на натруженной почве отечества, ибо — куда ты не кинь,
все равно-то искать больше нечего, только лишь синь,
если туч не нагнало, и только, при тучах, тоска.
Где светило, однажды налившись опаловым, сразу начнет
полоскать,
подплывая под каждого, темной зловонной смолой.
Где и ночь постоянно подташнивает чем-то похожим на вой
или вопли. И как ты не бейся — вдали
лишь маячит скотина в оглоблях да тощий проселок в пыли.
* * *
Пыльный путь, клубящийся смрадом в Дамаск.
Кнут, с широким размахом срезающий пласт
колтунами свалявшейся шерсти.
Верблюд замыкает усталое шествие.
Зуд под мышками, горло, обычно, без слов,
ибо вышколенное покорно безмолвствовать, склон
с каждым шагом становится круче. Раба
на лоскутья истрепанный голос — и сразу арба
вместе с ним исчезает. И так каждый день, и в конце —
от надежд и от мыслей лишь слабая тень на лице.
А исполненный гордости, молча бредущий в поту
худосочный погонщик, который, скорее, не ту
себе выбрал дорогу, вдруг падает в страхе, и в высь,
ибо путь воспалился, как нерв, и уже налились
жгучей болью над ним небеса, словно вскрытый ножом,
горизонт разверзается: «Трудно тебе на рожон
и, меня отрицая, все так же упрямо идти…»
Чей-то пес, ощетинившись, вскинулся лаем; размеренный тик
на прижатом к шершавому гравию мокром виске.
Из опалового небо становится ржавым, как будто поспев,
точно плод, чтоб свалиться на землю. И дальше опять караван
хлещет рваною линией, — кажется, просто трава,
опаленная полднем, ворсистою лентой от мест,
где когда-то взрастала. Луною сочащийся срез
изнемогшего солнца — как будто кусочками кость
из гноящейся раны, где небо с землей не срослось.
Николай Караменов — поэт, филолог, литературовед. Живет в Украине, в городе Александрия Кировоградской области. Печатался в таких изданиях, как «Другие берега», «Склянка Часу», «Крещатик», «Новый Берег».