Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 2, 2008
Идентификация личности
— Кто вы такой?
— Поэт.
— Допустим. Ваши родители?
— Отец — Пушкин Александр Сергеевич.
Мать — Цветаева Марина Ивановна.
— Послушайте, уважаемый, мы серьезно!
— Я тоже.
— Другие родственники имеются?
— Брат Михаил Юрьевич Лермонтов.
— Сестра Анна Андреевна Ахматова.
— Да это ни в какие ворота не лезет!
— А вы пишите, пишите!
— Адрес проживания?
— Альфа Центавра, второй поворот налево,
далее прямо.
— Врет! У него в справке об освобождении
другое написано!
— Что именно?
— Земля, до востребования.
— Это мой старый адрес.
— Далее! Чем занимаетесь?
— Поэзией.
— Это и так понятно. Ваш источник существования?
— Бог.
— Тьфу ты, Господи! Чем на жизнь-то
зарабатываете?
— В основном, размышлениями.
— Нам бы так. Куда направляетесь?
— В вечность.
— Можете идти. Да, не забудьте захватить
нимб и крылья.
— Это обязательно?
— Разумеется. Следующий!
* * *
Я иногда просыпаюсь средь белого дня
И вспоминаю, откуда и кто я.
Бойся тогда, дорогая, другого меня —
Коль не глаза я, а очи внезапно открою.
Я иногда просыпаюсь средь белого дня,
Полного белого солнца и белой сирени.
Бойся тогда, дорогая, другого меня,
Если заметишь, что нет за спиной моей тени.
Я иногда просыпаюсь средь белого дня
С белою-белою радугой, грозно горящей…
Бойся тогда, дорогая, другого меня!
Только тогда пред тобой буду я — настоящий.
* * *
Брат мой, ты умер — а я еще жив.
Брат мой, зачем я с тобой разминулся!
Сердце выводит какой-то мотив.
Пес, мне навстречу бредя, улыбнулся.
Умная псина, зачем я живой?
Ты не ответишь. Никто не ответит.
Только запляшут вдруг над головой
Ветки и ветер. Деревья и ветер.
Бог нам Отец, а Поэзия — мать.
Это родство не для поз и концертов.
Сколько еще мне до дома шагать —
Пять или все еще шесть километров?
С горки да в горку, да в горку опять!
С горки бегом, в горку шаг убавляешь.
Ты уже, брат, научился летать —
Вот почему ты меня оставляешь.
Но ничего, ничего, ничего!
С горки да в горку, эх, с горки да в горку!
Кто там навстречу? Да нет, никого…
Сладко ль, брат, сладко ль? Нет, горько, брат, горько!
Пляшут деревья. Бушует буран.
Вихри взвиваются над косогором.
Но — я дойду. Я упрямый. Я пьян.
Но не настолько, чтоб лечь под забором.
Вот оно — поле, и вот он — ручей,
Скрытый под панцирем, спящий под шубой.
Мостик расшатанный, трактор ничей,
Радостных ангелов звонкие трубы.
Вот и овин, вот и запах жилья,
Вот и ветла, что от века знакома, —
Здравствуй, родная деревня моя!
Ты уже дома, брат? Я уже дома.
* * *
Головою об стенку, и череп — вразлет…
Я картину создал на века!
Но, что если уборщица утром придет?
У нее ведь не дрогнет рука:
Что ей творческой мысли свободный полет,
Что восторженно в камень врос?
Беспощадной рукою она соскребет
Со стены мой разбрызганный мозг;
Мокрой тряпкой гранит вековечный протрет —
И уйдет, потрясая ведром…
Оттого-то я жив до сих пор, а не мертв.
Оттого-то и пью этот бром.
Да, увы, я не гений, а просто чудак…
Но ведь был этот дерзкий порыв!
Так подайте на бром и на водку пятак —
Я верну, Атлантиду открыв!
* * *
Довольно, сердце, охладей!
Зачем всю жизнь гореть?
Ведь сколько ни люби людей,
Бессмертна только смерть.
Довольно, сердце, не спеши,
Не надо так стучать!
Давай точить карандаши,
И слушать, и молчать.
Пусть тихо ножичек скрипит,
По грифелю скользя…
Пусть больше ворон не хрипит,
Что дальше жить нельзя.
Нельзя? Нельзя? А я хочу —
В молчании. В тиши.
Нельзя? Нельзя? А я точу
Свои карандаши.
* * *
Иногда… Да, иногда я ощущаю, что я еще жив.
Это потом я вспоминаю, что умер.
Мир, который убил меня, был по-дурацки лжив,
Туп и назойлив, как комариный зуммер.
Серое небо. Зеленоватый лед.
Мягкая оттепель, плачущая глухо.
Кто там писал о пробочке, которую пережигает йод?
Здравствуй-прощай, Владислав! Как там твоя старуха?
Сколько ж мы шли с тобою, товарищ, след в след?
Сколько ж мы раз снимали с варенья пенку?..
Я еще не успел услышать ответ,
Как он превратился в труху с рыжеватым оттенком.
Но даже такой ты помнишь, как она, оседлав коня,
Влетала прямо в гостиную, где ты дремал над прибором…
Что ж, до свиданья, приятель. А мне предстоит лыжня —
Та, что бредет, шатаясь, над волжским дремучим бором.
Вот и привычный скат, и привычный слет.
Вот и береза — та самая, что целовал я спьяну.
Значит, скоро лыжня нырнет под февральский лед
Там, где прорезал родник ножевую сквозную рану.
Вот она, вот она, жизнь! И она же смерть.
Нежная, словно река, в которой не сыщешь броду.
Надо прожить ее. Надо, мой друг, суметь
Снова шагнуть в нее, как в ледяную воду.
Георгий Степанченко — поэт. Родился в 1952 году, окончил истфак Калининского университета, учительствовал в сельских и городских школах, в настоящее время — редактор многотиражки Ржевского краностроительного завода с возвышенным названием «Высота». Автор книги «Неизвестный поэт», изданной в 2004 году в Ржеве.