Беседа с Арсеном Мирзаевым
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2007
Арсен МИРЗАЕВ: «ПОЭЗИЯ — ЭТО ЗИЯНИЕ…»
Арсен Мирзаев — известный санкт-петербургский поэт, редактор, культуртрегер, ведущий поэтических салонов в отеле «Старая Вена». Сегодня он отвечает на вопросы редакции.
— Арсен, один литератор в свое время назвал Питер — поэтическим Клондайком. Но где печатаются питерские поэты? Им есть куда податься?
— Да, помнится мне, Петербург многие пииты (совсем недавно — Сергей Бирюков) величали «самым поэтическим городом». Только это ничего не меняет в сложившейся ситуации и уж — тем более — не объясняет.
Литераторы из Союза российских писателей, «православные русопяты», отличаются от своих более «амебных» и безынициативных собратьев-«демократов» повышенной энергетикой, неистребимым энтузиазмом и даже некоторым жизнелюбием, не доходящим, впрочем, до «людофильства». У СП России есть свой сайт, газета «Литературный Петербург», журналы и альманахи «Северная Аврора», «Невский альманах», «Изящная словесность», «Парадный подъезд», «Медвежьи песни», сборники «Молодой Петербург», «День русской поэзии», «Антология петербургской поэзии начала XXI века» и т.п. Стихотворцы литературного официоза Союза писателей СПб., не имеющего, по сути дела, ни своих журналов, ни сайта, ни альманахов, печатаются в «Неве» и «Звезде», некоторые — в «Новом мире», «Арионе». Для не тусовочно-совписовского народа существуют вольные безгонорарные площадки: «Крещатик», например (предназначен для не чрезмерно радикальных авторов; палиндромоны Борис Марковский еще изредка публикует, а другие нетрадиционные, игровые тексты — отвергает); «Черновик» Очеретянского; «Зинзивер»; «Акт» и «Словолов», выпускаемые Валерием Мишиным и Тамарой Буковской. В такие издания попадают и верлибры, и визуальные тексты, и заумь и концептуальные вирши, и просто хорошие традиционные стихи. Редакторы этих журналов, насколько я знаю, открыли (по крайней мере, для питерской читающе-пишущей публики) — либо впервые напечатали — целый ряд интересных авторов. Ну, взять хотя бы Нику Скандиаку…
Совсем молодым поэтам печататься практически негде. Они в неимоверных количествах выкладывают свои творения в Сети (на «Litsovet’е», «Stihi.ru» и др. подобных сайтах — тысячи «стихопроизводителей» и десятки, если не сотни тысяч образцов их «продукции»), регулярно публикуют свежие тексты в ЖЖ, пытаются издавать собственные «бумажные» издания, из последних попыток можно вспомнить об интересной, но не вполне удавшейся: выпуск 2-х номеров альманаха «ТРАНСЛИТ»; к сожалению, авторы этого издания, за редким исключением (Светлана Бодрунова и некоторые другие), в своем стремлении как можно более ярко самовыразиться забывают о необходимости присутствия в их рифмованных строчках самой сути и оправдания существования этих стихов: собственно поэзии, ее вещества. Функционирование нескольких литературных компаний (ЛИТО «ПИИТЕР», клуб «XL», театр поэтов «Послушайте» и др.), ориентированных, в основном, на 20-30-летних, проблемы отсутствия печатных площадей также не решает. Правда, остается возможность выступлений перед «своей» аудиторией, — чем эти литкружки, собственно, и занимаются.
Журнала (лучше — нескольких, ориентированных на поэтов разных кругов, компаний, течений, поколений, стилей и традиций), где бы публиковали все талантливое и самобытное, не взирая на принадлежность к тому или иному Союзу, ЛИТО, интернет-сообществу, — в Петербурге нет и в ближайшее время, надо полагать, не будет.
— Назови своих любимых питерских поэтов нашего времени. Где их можно прочитать?
— «Любимый поэт» — понятие особое. Кто-то (многие) мне по-человечески близки и симпатичны. У кого-то мне очень нравятся отдельные стихи, циклы. Кого-то я не могу назвать, дабы не быть обвиненным в пристрастности и необъективности (речь о ближайших друзьях и соратниках). Поэтому ограничусь несколькими именами. Виктор Соснора, Елена Шварц, Михаил Еремин, Владимир Кучерявкин, Игорь Булатовский. Если книги Шварц и Сосноры еще можно найти в магазинах (хотя и не в первых попавшихся, — придется побегать), а подборки — в журналах типа «Звезды» или «Знамени» (изредка), то стихи остальных поименованных можно раздобыть сегодня разве что у самих авторов. В Москве недавно вышла замечательная книга Игоря Булатовского (книжное приложение к журналу «Воздух»). Я ее приобрел в галерее «Борей» на углу Невского и Литейного. Скорее всего, это был последний или предпоследний экземпляр. Книги стихов Михаила Еремина выпускались, в основном, «Пушкинским фондом». В магазинах я их давно уже не вижу. «Избранное» Володи Кучерявкина было издано «Новым литературным обозрением». Вот там этот томик, на складе издательства (Загородный пр., 4), среди прочих книг, напечатанных в серии «Лауреаты премии Андрея Белого», видимо, и следует искать.
— Ты много лет был соредактором самиздатовского журнала «Сумерки». Нет ли у тебя ощущения, что поэзия опять уходит в андеграунд?
— Литература вообще — сумеречная зона бытия. Сумерки для поэта — естественное состояние времени дня, природы, жизни. Находясь в сумерках (в подполье, надкрышье, в своей голове — не суть важно), ты обретаешь несколько иные — по сравнению с «нормальными» людьми — степени свободы. Быть может, всего лишь на один миг, на сотую его долю.
Я продолжаю внутренне существовать в сумерках и в «Сумерках». Это позволяет мне иногда (очень редко) чувствовать себя почти счастливым человеком.
— Расскажи о поэтических вечерах, которые ты проводишь в отеле «Старая Вена».
— Когда после очередного «венского» вечера ко мне подходят люди и почему-то начинают меня благодарить, мне кажется, что, быть может, все это не зря и, возможно, кому-нибудь нужно. Но моей личной заслуги здесь не много.
«Вечера на Малой Морской» в литературной гостиной мини-отеля «Старая Вена» на скрещении Гороховой и Малой Морской (13 марта 2007 г. состоялся последний, 24-й по счету вечер) стали «наследниками» других вечеров, которые я в 2004-2005 гг. проводил в кафе-клубе «Zoom» на Гороховой улице. «Венские Вечера» стали проводиться благодаря тому, что хозяин мини-отеля Иосиф, большой театрал и отчаянный книгочей, загорелся идеей попытки возрождения атмосферы знаменитого литературного ресторана «Вена». Ресторан располагался в этих же стенах и славился тем, что его завсегдатаями были Куприн, Аверченко, живший через дом от «Вены» и приводивший с собой всех «сатириконцев». Бывали в «Вене» и Блок, и Кузьмин, и Сологуб, и Тэффи, и Северянин, и Маяковский, и Мейерхольд, и Шаляпин… Легче, наверное, перечислить тех писателей, поэтов, музыкантов, актеров, критиков, журналистов, которые предпочитали «Вене» другие кабаре, арт-кабаре, кафе и рестораны.
Питер — странный город. В нем почему-то случается такое, что в любом другом городе и вообразить-то невозможно. И нам, как мне представляется, не то чтобы удалось дважды войти в одну и ту же реку, но мы начали склеивать, по выражению Мандельштама, «двух столетий позвонки», литературу века «серебряного» и нынешнюю, «актуальную». По-моему, довольно удачными были вечера, которые мы открывали рассказом о событиях либо персонажах той старой дореволюционной «Вены», а заканчивали стихами современных петербургских (московских, саратовских, самарских, тамбовских и т.д.) поэтов. Пожалуй, стоит перечислить хотя бы наиболее запомнившиеся встречи: выступление Сергея Бирюкова, презентация «Альманаха Академии Зауми» и его питерских авторов; вечера, посвященные 70-летию Владимира Уфлянда (это было последнее выступление В. Уфлянда. В апреле 2007 года он скончался. — ред.); выходу книги «Братья Дуровы на литературной арене с рассказами, памфлетами, эпиграммами и куплетами» (Леонид Дуров частенько посещал «Вену» вместе с Куприным) и современной клоунаде Петербурга; питерскому журналу «Зинзивер» (в чтениях участвовали издатель и главный редактор из Москвы и авторы поэтических разделов всех вышедших к тому времени номеров журнала); творчеству поэта и художника Валентина Бобрецова (Насти Козловой); поэзии Вячеслава Лейкина; представление книги «Поэты, которых не было…» (2-е издание; в сборник вошли наиболее яркие поэтические мистификации ХХ века; этой презентацией 8 декабря 2006 года открылись «Венские Вечера»).
— В чем, на твой взгляд, разница между современными питерскими и московскими поэтами?
— Разница эта есть. Но она достаточно условна и объяснить, в чем она заключается — довольно сложно. Отличаются московские и питерские пииты, на мой взгляд, тем же, чем Москва отличается от Петербурга. А это, в общем, банально и давно всем известно. Естественно, в Москве больше шума, суеты, бестолковщины, денег и, в то же время, — деловой активности, живости, разнообразия во всем (следствие этого — огромное, в сравнение с СПб. количество литературных площадок: салонов, клубов, культурных центров и проч., большие живость и поливариативность самого литпроцесса; больше книг, книжных магазинов, авторов; больше откликов на поэтические сборники и т.д.). В Питере происходят те же самые процессы, если иметь в виду литературную жизнь, только совсем в иных масштабах — как-то все камернее, менее шумно, гораздо более спокойно и без особых крика и суеты. Все это, опять же, вещи общего порядка, слишком приблизительные. Это и так (в целом), и не так. Дело в том, что большая часть петербургских поэтов предпочитает отсиживаться в родных чухонских болотах и не знать, что происходит «на суше». Но иные пииты (их не так уж и мало) осознали, что укорениться в болоте, в общем-то, непросто (хотя в Нево-Фонтанске все возможно) и нужно читать не только своих подельников по одному из СП, но и предшественников/современников из разных городов и стран. И кое-кто находит родственные поэтические души, например, в той же белокаменной. Кому-то из пиитического люда СПб. оказывается близким Всеволод Некрасов (а не, скажем, тот же Кушнер) или Айги (а не Бродский), или Генрих Сапгир (а не Горбовский).
— Ты сам пишешь и рифмованные стихи, и палиндромы, и верлибры. Ты традиционалист или новатор?
— Традиционалистом я себя считаю лишь в том смысле, что наследую традициям (и, по мере слабых сил, пытаюсь их развивать) классического русского авангарда первой трети ХХ века и ведущих современных авангардных авторов (это, естественно, не означает, что я кого-то копирую или подражаю чьей-то манере, идиостилю и т. п.). Против рифмы я, само собой, тоже ничего не имею. Совпадение — с определенными рифмой, метром, ритмом — зависит, вероятно, от типа дыхания (т. е. от того или иного внутреннего состояния в данный момент времени, когда начинается то, что можно, наверное, назвать началом процесса «брожения»).
— Кого из поэтов ты считаешь своими учителями? Кто тебе близок по духу из современников?
— На эти вопросы, как ни странно, ответить для меня оказалось легче, чем на предыдущие. Своими главными поэтическими учителями и внутренне весьма близкими поэтами я считаю Велимира Хлебникова и Александра Введенского. «Неглавных» намного больше. Могу назвать Хармса, Вагинова, Кручёных, Елену Гуро, Терентьева; из близких по духу современников (условно говоря) — Геннадия Алексеева, Геннадия Айги, Виктора Соснору, Дмитрия Авалиани, Леонида Аронзона, Елену Шварц, Генриха Сапгира, Ивана Жданова, Станислава Красовицкого, Всеволода Некрасова, Игоря Холина, Анри Волохонского, Алексея Хвостенко, Виктора Кривулина, Олега Охапкина, Сергея Стратановского, Алексея Шельваха, Александра Кондратова, Михаила Еремина, Владлена Гаврильчика, Бориса Констриктора, Бориса Кудрякова, Игоря Бахтерева, Леона Богданова, Александра Макарова-Кроткова, Ивана Ахметьева, Владимира Аристова, Владимира Кучерявкина, Валерия Земских, Дмитрия Григорьева. Ну, на этом придется остановиться, хотя еще десяток-полтора имен мог бы добавить.
— Ты составил знаменитую книгу Геннадия Айги «Разговор на расстоянии». Кем для тебя был Айги?
— Кем для меня был Айги, я смог почувствовать по-настоящему только после того, как получил из Москвы известие о его уходе. А что-то понимать и осознавать начал гораздо позднее. Недели две после этого сообщения я не мог ничего воспринимать вообще. Жизнь на это время замерла и превратилась в чисто механическое существование. Я не думал, что весть о прекращении земного существования Геннадия Николаевича будет так тяжела для меня. Единственное, что я, спустя некоторое время, начал ощущать — громадность и невосполнимость, чудовищную безвозвратность этой потери. Тут не обойдешься словами «друг», «соратник», «учитель». Речь идет (и шла всегда) еще о чем-то — большем и ином. О чем именно — мне еще предстоит (хотя бы только для себя самого) понять. Но разговор с Геннадием Айги для меня не закончен и вряд ли когда-нибудь закончится. Изменился лишь способ связи. Осталось только одно средство сообщения — воздух.
— Как сейчас идет работа над творческим наследием Айги?
— Все мы, конечно, понимаем, что от нас ушел большой поэт. И наша задача — издать его стихи как можно лучше и полнее. Несомненно, нужен солидный том, включающий все тексты с вариантами, снабженный необходимыми комментариями, библиографией и т. д. Естественно, хорошо бы такой том выпустить в «Библиотеке Поэта» — напечатать бы Г. Н. вслед за Сапгиром, да, может быть, и не в Малой серии, а в Большой! Опубликовать следует и все прозаические тексты (эссе, статьи, заметки, предисловия, воспоминания, интервью), и письма. Но эта задача — не на один год (с письмами, по крайней мере, придется долго работать, — ведь многое предстоит не только собрать, перепечатать, но и перевести!).
Я думаю, с тем, что необходимо издать «полного» Айги, никто спорить не будет. Но сейчас для этого нет условий и реальной возможности, хотя и ответственности с себя никто из нас (родственников, соратников, друзей Г. Н.) не снимает. Наследие Геннадия Николаевича должно быть издано и, надеюсь, будет издано в обозримом будущем.
Пока длятся споры о том, как правильно выпускать Айги, полным ходом идет подготовка «малого собрания сочинений» Г. Н. для издательства «Гилея». Жена Геннадия Николаевича (Галина Борисовна вдовой себя не считает, она верующий человек и чувствует, что Айги всегда где-то рядом с ней; будем уважать ее чувства и ее волю) и поэт Саша Макаров-Кротков уже составили 8 томиков поэзии Айги. Вместе с одним или двумя прозаическими томами, которые я должен в ближайшее время представить в «Гилею» Сергею Кудрявцеву, они и составят это самое «малое собрание». По первоначальному замыслу оно должно состоять из 9-10-ти небольших книжек, которые будут продаваться (дариться друзьям) в виде комплекта, помещенного в изящную коробку. То есть речь идет не об издании академического типа, а именно о подарочном варианте. Но все же это будет своего рода «полный» Айги.
— Ты издавался в легендарном издательстве Николая Дронникова, в Париже. Расскажи об этом издательстве!
— Николай Егорович Дронников выпустил пять моих книжек. Первая называлась «Музыка разговора…». Следующие две («Люди и звуки I» и «Люди и звуки II») мы делали вместе, когда я в 2003 году смог выбраться в Париж на целый месяц и жил в доме Николая, в комнате, выходя из которой сразу же попадал в другую, где и помещалась маленькая домашняя типография Дронникова. После моего отъезда Николай выпустил книгу «Парижачьи стихи», которую составил из моих «парижских» текстов. А выход последней книжки под названием «13» (как в большинстве случаев — его, а не моим) он приурочил к моему следующему приезду в Париж летом 2006 года.
В небольшой статье «Геннадий Айги и Николай Дронников» (она вошла в двухтомник, посвященный Айги и напечатанный в издательстве «Вест-Консалтинг») мне удалось более-менее подробно описать несколько десятков «дронниковских» книг Айги. Но Дронников за 40 с лишним лет своей рукотворно-издательской деятельности успел издать столько всего — в виде «обычных» книг, открыток, альбомов, папок и т.п., что о Дронникове-издателе можно написать не один том. И практически каждое издание он сопровождает собственными рисунками, гравюрами, литографиями (в последние годы он стал использовать компьютер, прежде все делал вручную: набирал, рисовал, клеил). Не буду перечислять все его книги. Это займет слишком много времени и места. Назову лишь некоторые: «Статистика России. 1907-1917. Записные книжки Ник. Дронникова», с линогравюрами автора. 7 выпусков. 1983-1990; «Русский в Париже» (27 портретов, в основном, представителей третьей волны эмиграции). Рисунки тушью, путевые заметки, автобиографические рассказы. 1980; серия «Портреты современников» (9 альбомов). 1980-1989; «У Шагала». 1985; «М. Ларионов и Н. Гончарова. Стихи». 1987; «Бунин, Сирин, Бальмонт, Северянин. Белая поэзия». С линогравюрами автора. 1989; «Секундант Пушкина». (С портретами поэта, Наталии Николаевны, Пьера Данзаса и др.). 1999.
Я счастлив, что нам с друзьями — уже в 2000-х годах — удалось напечатать в Петербурге 2 альбома Николая (графики и живописи; а ведь Дронников, прежде всего, — скульптор; кто видел его работы?!) и устроить 5 персональных выставок. Недавно мастер Дронников написал мне, что готовит к изданию «лучшую книгу стихов Айги».
— Дай определение поэзии!
— Поэзия — это зияние.
Лучше сказать не могу.
— Определениемания!
Предоставляю врагу,
Любителю формулировок,
Честь ее как-то назвать.
Я же не слишком ловок
И не могу знать…
А если серьезно… Любые формулы — это всего лишь формулы. Но когда находишь в чьих-то строках (чаще — в чужих, но бывает, и в своих собственных) нечто, определяемое (чувствуемое) как истинное, настоящее, от чего захватывает дух и сердце вот-вот вылетит из груди, и думаешь: «Может быть, и живу на свете ради таких вот мгновений», — то, наверное, это она виновата, неназываемая…
Беседу вел Евгений Степанов