Ведущий — Евгений Степанов
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2007
«Антология ПО», Академия Натальи Нестеровой, М., 2007.
Выход этой Антологии трудно переоценить. По сути, это альтернатива тому, что из номера в номер печатается в традиционных «толстых» журналах на протяжении последних 15 лет. Это д р у г а я поэзия. В этой поэзии много мастерства, игры, «алхимии» слова и не так много сочинений, укладывающихся в силлабо-тонические проверенные размеры, хотя напечатаны даже стихи (и неплохие) Александра Кушнера.
Все ли сочинения высокого качества в этой книге? Наверное, не все. Хороших стихов много не бывает. Главный редактор «Журнала поэтов» Константин Кедров включил в Антологию все без исключения выпуски своего детища — с первого по двадцатый. И, наверное, поступил правильно. Время всем поставит свои оценки.
В книге множество стихов Айги, Альчук, Авалиани, Вознесенского, Холина, Сапгира, Бирюкова, Витухновской, Ткаченко, Парщикова, Кацюбы, Ляндо и многих-многих других.
Вот раскладывает слова на слоги и звуки Анна Альчук.
весна
КА пли(!)
ПО беги(!)
РУ чьи(?)
Игра со словом рождает новую семантику и новую минималистскую эстетику.
А вот колдует, занимается силлабо-тоническим камланием Алексей Парщиков.
Румфиус
Мы живем в дни, когда вспоминается мрачная игрушка, — ослик, выпускающий из суставов оси и хорды,
нежные стебли, их можно сожрать, перекусывая узелки.
У него образуются две челюсти на вращающейся морде.
Постамент, на котором он держится, — не шприц, но снизу надавишь, и он валится, как бруски в городки.
Мы читали о хлябях, но не подозревали, что горизонт на столько расшатан.
Земля бугрится, давит снизу на постаменты, словно ожили бурлаки
подземных дюн.
В школе направишь лупу на инсекта, и он улетал, не приходя к прежним
масштабам.
Над угольной кучей таращилась пара молекул, и мы узнавали ноздрями: юг.
Кто-то из нас положил фотокамеру на ночь навзничь, объективом в небо,
стеречь планеты.
И воздушный шар застрял в сужающемся кверху колодце каменного двора.
Этот снимок сделала земля, теснящая постаменты.
…Когда пуговицу на тебе пришивают, закуси нитку,
чтобы в памяти не осталась дыра.
И стали являться посланники в кинотеатрах, гимнастических залах и офисах.
Бестелесные, ощупью, шепотом они обещали связать ли, соединить…
Так ослепший классификатор Румфиус
на индонезийском острове гладил сухих чудовищ и нанизывал их на нить.
Постепенно все чада пучины предстали ему исполином из канувшего завета
(в акватории этой же рухнул вниз подбородком и руки по швам — Люцифер),
заполняющимся стадионом, где на входе обшаривают у турникета.
Рыбы пунцовые, как на ветру в мармеладных сутанах. Размытые старты Натуры. Сечения сфер.
* * *
Не обошлось в Антологии, увы, и без номенклатурных графоманов.
Вездесущий Д.А. Пригов каким-то образом оказался и здесь.
Однажды позднею весною
Я с кем-то говорил о счастье
Добившись некого участья
Вдруг обнаружил, что с лесною
Огромной тварью несусветной
Беседую — мне было это
Уроком
Но в целом книга, конечно, уникальная.
Евгений Степанов
«Новый мир», № 10, 2006.
За талант и гениальность не благодарят. Можно благодарить за то, что некий конкретный человек — ученый, художник, писатель, музыкант — несет в своей душе пламя, данное ему от Бога. И несет бережно, не идя на поводу у моды, у пошлости, у выгоды — не размениваясь. И если несет самоотверженно, то таланту и гению больно. Ведь это не руку над огнем подержать, а всю жизнь не позволять душе сбавлять «температуру» пламени!
Такое горение не предполагает обмана. Человек обжигается сам и честно пишет: «Я оттого, что обкрадена, — воровата, / Я оттого, что оболгана, — стала лгуньей». Это из маленькой поэмы Инны Лиснянской «На четыре стороны света» («Новый мир» № 10, 2006). Положа руку на сердце, кто способен написать о себе такую правду? И хочется сказать поэту: «Дорогая Инна Львовна, спасибо Вам, что снова и снова возрождаете, и не только держите на высоте, но и возвышаете русскую Поэзию!»
«Издали вижу: мой муж, мой Игорь повержен, / Ой, без него возвращается с сечи дружина! / Рядом была бы, рану б его зашила, / Дырку в груди залатала б собственной кожей, / Сердце б свое князю пересадила…»
«…Ой, потому и по делу плачу, и праздно, / Что я готова к смеху не больше, чем скот к забою.»
«Ой, не однажды до хохота доходила. / Так что еще немного пускай поплачу!»
«Вот я и плачу, в травы лицо упрятав, / Чтобы никто моих не засек заплачек».
Кто из нас не плакал такими «знакомыми» слезами? Ведь настоящие стихи это те, которые и «обо мне…»
Слово «заплачка» (от плача), открытое И. Лиснянской, впишут в русский словарь, если его там еще нет. У поэта в тексте это необычное, удивительно точно найденное слово, сверкает всеми цветами и наполнено чувством, смыслом и болью за всех и вся!
Лучше было бы привести поэму целиком, потому что высокие стихи не поддаются описанию! Можно читать, перечитывать, окунаться в магию поэтической музыки, так давно не слышанную с бумажной страницы. Самый верный критерий Поэзии, когда испытываешь легкий испуг от соприкосновения с красотой и — мурашки по коже. Видеть строчки Мастера — наслаждение, радость и большая удача для читателя.
Совсем по-другому выглядит поэтическая подборка Ирины Ермаковой «До сигнального блеска». В стихотворении «Вот и праздники близятся, как обещал поэт…» только в шестой, последней строфе понятно, о каком же празднике поэтесса ведет речь. И то как-то неуверенно можно ответить: вроде бы о Пасхе. В тексте перечисляются города и реки нашей большой страны; мелькают надоевшие за последние 15 лет атрибуты стихотворных текстов: «дух сивухи и зелени кроткой»; «наливает и пьет отстоявшая службу страна». Совершенно непонятен образ в строчках: «Запах родины дымной, слезясь, поднимается вверх / по небесной чугунке, плывет и гудит колокольно…» Разве может запах «плыть и гудеть колокольно»? И что это за «небесная чугунка», по которой все тот же запах поднимается вверх? Небесная железная дорога? Как она выглядит?
Стихотворение «Пир» посвящается Гавриле Принципу, сербскому радикалу, убившему в 1914 году австро-венгерского наследника и его жену, когда они приехали в Сербию с визитом. Такие сведения, найденные читателем в энциклопедии, невольно вызывают настороженность, которую может поколебать ожидаемая от автора параллель с современностью. Она есть в тексте поэтессы: тот, кого «в принципе зовут Гаврила» — «в прожженных джинсах длинный волчегривый». «Пластмассовый стаканчик, чтоб чокнуться по-русски» — тоже атрибут нашего времени. Дальше идет «взорванный мост» (видимо, имеются в виду американцы, взрывавшие мосты в Сербии в конце 90-х годов ХХ столетия?). Потом всплывает реальный Гаврила Принцип, которому Ходасевич «мозолистую руку жал… в первый день войны» (вероятно, Первой мировой?). И завершается «Пир» строкой: «И не кончается война». Остается только пожать плечами после безуспешной попытки понять, чем же так подкупил Гаврила Принцип поэтессу? И где начинается первая война, и где заканчивается (или не заканчивается) последняя?
От стихов возникает впечатление, что автор все время пытается вырваться из описательности. Она пишет ЧТО и хочет одновременно сказать КАК. Частенько ЧТО и КАК не стыкуются, и это мешает вычленить чистую поэзию, вроде: «Божий день подался на дно речное / за тяжелым алым бывалым шаром». Правда, присвоение солнцу эпитета «бывалый» выглядит довольно несуразно.
Владимир Салимон со своим циклом «Посланец звезд» тоже не производит впечатления, хотя и слова точные, и поэтические строчки есть: «Сучья нагие торчат вкривь и вкось, / больше не зная стыда…» («Будто бы кипенно-белым бельем…»). Но слишком все скрупулезно выверено, хотя, как ни странно, от каждого стихотворения остается ощущение, что оно не дописано.
Карабкается дождь по мелколесью,
как организм, ослабленный болезнью,
как будто бы такое существо,
которое ни живо, ни мертво.
Дождь, в сущности, есть инопланетянин,
который был не раз опасно ранен.
Волочит лапу, поджимает хвост
посланец бесконечно дальних звезд.
А дальше что? Просто талантливая зарисовка дождя? Этого же мало. Как писал Окуджава: «А душа, уж это точно, ежели обожжена, справедливей, милосерднее и праведней она». «Обжечься» о строчку, воскликнуть, удивиться или стать хоть на миг милосерднее, справедливее, праведнее. Разве не этого читатель ищет в искусстве?
…Ой, неужели я плачу круглыми сутками
По прошлогоднему снегу слепыми текстами
Здесь, где стоят одуванчики с незабудками
Возле кюветов, как женихи с невестами.
Скоро мужи поседеют, а жены скукожатся.
Всякое прошлое будущего уверенней.
Ой, как натянута времени тонкая кожица:
Лучник пронзит — и весь воздух выйдет из времени…
(И. Лиснянская «На четыре стороны света»)
Стихи Владимира Салимона как будто вышли из «плотного советского стихосложения» (в хорошем смысле). Но нет «горючих» строк, которые подвигают к СО-переживанию, СО-участию, СО-общности, СО-единению…
В подборке Владимира Захарова под общим заголовком «В этих местах…» не все тексты можно назвать классическими стихотворениями, в частности, «Перед телевизором». Здесь нет ни рифмы, ни ритма. И верлибром тоже не назовешь: совершенно отсутствует, если можно так сказать, потаенная ритмическая связь мысли и чувства. Необъяснимо, почему этот текст и два других — «Подмосковные вечера» и «Русским поэтам» — разбиты на стихотворные строчки? Они могли бы выиграть, если бы были записаны, как проза. Тот же сумбур в «сюжете», как и у И. Ермаковой. Здесь и армия монголов, и японская армия, и Великая Китайская стена, потом «выпрыгивают всадники из вертолетов на снег /… Куда они, штурмовать Рязань?» Значит, это о татарах, которые штурмовали Рязань когда-то? И, наконец, автор уточняет, что речь идет о 15 декабря 1237 года. Текст называется — «У телевизора». Похоже, поэт рассказывает, как два героя смотрят фильм про татаро-монгольское иго, а заодно делятся воспоминаниями о знакомстве с А. Стругацким и семи бутылках «Эрети»?
В «Подмосковных вечерах» автор пытается сообщить, в каком месте написана песня «Подмосковные вечера». Но так и не возникает ясности, то ли на Азове, то ли в самой Феодосии, то ли в Кронштадте. Такое впечатление, что героя стихотворения тоже одолели воспоминания про бывшую жизнь, где упоминается «не шлепнутый» Зощенко; соловей, который «жрать хочет, потому и поет».
В стихотворении «Герою» не прописано, какого «героя» воспевает Владимир Захаров. В конце говорится о «локальной войне». Может, имеется в виду первая половина XIX века?
В тексте «Русским поэтам» (не получается назвать это стихами) Владимир Захаров призывает русских стихотворцев: «возводите вавилонские башни / из текстовок / на будущем ископаемом языке!». Очень может быть, что он уже числит себя первопроходцем этого «ископаемого языка», потому что уверяет: «Русский язык / скоро станет древним, мертвым…» (там же). Конечно, если иметь в виду «албанский» компьютерный язык, то смерть русскому языку угрожает. Забываем мы только, что «албанским» языком пользуются те, у кого грамотность зашкаливает за нуль. Потому и пишут «щас» вместо «сейчас», якобы, чтоб смешнее было. Но когда понимаешь подоплеку, то уже становится не смешно. А Владимир Захаров пишет все-таки на русском языке, но с «албанским смыслом».
Аркадия РОНЦОВА
«Знамя», № 1, 2007.
Сергей Гандлевский в очередной раз удивил. Вот уж кто действительно не хочет замечать, какое сейчас тысячелетье на дворе.
* * *
В черном теле лирику держал,
Споров о высоком приобщился,
Но на кофе, чтобы не сбежал,
Исподволь косился.
Все вокруг да около небес —
Райской спевки или вечной ночи.
Отсебятина, короче,
С сахаром и без.
Доходи на медленном огне
Под метафизические враки.
К мраку привыкай и тишине,
Обживайся в тишине и мраке.
Пузыри задумчиво пускай,
Помаленьку собираясь с духом,
Разом перелиться через край —
В лирику, по слухам.
Какая лексика — небес, ночи, мраке… А рифмы так и вовсе неожиданные — держал/ сбежал, приобщился/ косился… А что, простенько, незамысловато, понятно. Строчи себе да «пузыри задумчиво пускай»! Все равно напечатают.
Словом, прочитал я эту подборочку из четырех стихотворений и, как сказал бы видный филолог Гандлевский, «лирики приобщился».
А вот стихи другого живого «классика» Алексея Цветкова.
латынь
так поздно лег взахлеб стихи листая
а если спал то шелестел во сне
проперция элегия шестая
вергилий где дидона на костре
почти парсек переступивший гений
как древний шелест звезд и не пойму
сквозь муравейник тусклых поколений
что мне вергилий или я ему
дидона ли зачинщица пожара
в слезах что снова к пристани пора
где делия веками провожала
поэта в елисейские поля
строка не вещество но в грудь кольнула
заря желанных глаз румянец скул
как будто вечный воробей катулла
вчера в ладонях лесбии уснул
уснул и я проснуться в древнем риме
тень портика и вещий воск в руке
в стране где павший говорит с живыми
на рвущем сердце мертвом языке
Что сказать? Хорошие, конечно, стихи, добротные, но и в них нет, на мой взгляд, свежести, новизны, открытий. Как бы сказал полотер из фильма «Я шагаю по Москве», «нет правды характеров».
Бахыт Кенжев в подборке «Памирские воды» в свойственной ему манере решает глобальные вопросы — думку думает о времени. В одном стихотворении Кенжеев собирается «пить углекислое время», а в следующем уже переживает за то, чтобы «рукописное время текло». Так о каком же времени все-таки идет речь? Да все о том же — о «Московском».
Ну, о версификационных «изысках» нынешнего Кенжеева (Бахыт, прости за правду) говорить долго не буду. Здесь тоже рифмы типа: дрожат/ лежат, разумеется/ надеяться. И т.д. Все в духе «Московского времени».
Евгений Степанов
Russian Literature, LIX-II/III/IV, Special Issue Ry Nikonova and Sergej Sigej.
Выходящий в Амстердаме журнал «Russian Literature», который редактирует профессор Виллем Вестстейн, известен своей разносторонностью в представлении русской литературы и культуры. В том числе он уделяет пристальное внимание российскому авангарду. После целого ряда выпусков, посвященных историческому авангарду, журнал обратился к современности. В 2005 году вышел специальный выпуск о современном авангарде, который подготовил Сергей Бирюков. Вскоре после этого Виллем Вестстейн взялся за подготовку выпуска, посвященного известным российским авангардистам Ры Никоновой и Сергею Сигею.
И вот этот выпуск, объемом почти 400 страниц, появился. Журнал построен на чередовании исследовательских материалов с произведениями наших авторов. Ученые и поэты из Германии, Италии, США, России — на немецком, английском и русском языках пишут о феномене трансфуристов как продолжателях линии исторического авангарда и открывателях новых путей. Журнал восстанавливает целый пласт русского искусства второй половины ХХ века. Вступив на зыбкую стезю авангардного творчества еще в 60-е годы, Ры Никонова и Сергей Сигей до конца 80-х годов оставались неведомы сколько-нибудь широкой публике. Журнал «Транспонанс», который они делали у себя дома, в городе Ейске Краснодарского края, тиражом пять штук, был известен небольшому кругу литераторов и художников Ленинграда и Москвы. Историю этого легендарного издания описывает в выпуске Илья Кукуй. Различные приемы авангардистского письма рассматриваются в статьях Джеральда Янечека, Бориса Констриктора, Сергея Бирюкова, Татьяны Назаренко, Шарлоте Греве и других авторов. Опубликованы также манифесты трансфуристов, сценарий документального фильма Елены Смелой.
Сергей Маевский
Снежана Ра, Эрос в читальном зале: Мини-поэма в семи эпизодах,
Магадан: СРС; М., Аневир Ink, 2006.
Эта таинственная поэтесса русско-болгарского происхождения вполне могла бы снискать шумную известность и стать любимицей столичных литературных салонов. Для этого у нее есть все необходимое: очевидная даровитость стихотворца, парадоксальность поэтического высказывания и эпатажная рискованность затрагиваемых тем. Одно «но»: Снежана Ра по каким-то, одной ей ведомым, принципиальным соображениям категорически избегает публичных выступлений. А без «клубных гастролей», как известно, сегодня поэту раскрутиться весьма и весьма непросто. Но, похоже, Ра и не стремится к шумной известности. Хотя вот и бумажные журналы (как и большинство поэтов новой генерации, Снежана Ра — автор сетевого «воспитания») стали все чаще публиковать стихи поэтессы, и критические заметки появились в солидных изданиях — «НГ Ex Libris», «Знамя» и др. В 2006 году вышел и первый сборник стихов «Городская сумасшедшая».
«Эрос в читальном зале» не вполне типичный текст Снежаны Ра. Нетипичен он по форме — поэма написана радикальным верлибром, без малейшего намека даже на «скрытую» рифмовку, в то время как для стихов Ра характерна виртуозная игра с неожиданной рифмовкой внутри верлибра или расшатанного дольника. Да и от столь откровенной эротики Снежана Ра, граничащей с порнографией, слава Богу, все заметнее отдаляется. Но цитат сейчас не будет, ведь наш журнал читают и дети.
Дмитрий ЗВАНЦЕВ