Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 1, 2007
Рождественское послание к ангелам
1
Мой ангел, я тебя любила —
И потому не родила.
Слащаво тает пастила
В слюнявой полости дебила.
Он походя плюет мне в душу,
Потом уходит на носках,
Чтоб ангел, сизый от удушья,
Зашелся на моих руках.
2
Но бывает еще больней:
Жмут жгуты до сизых полосок —
Это зверем взревел во мне
Недоскребаный недоносок.
Он породой не вышел в знать.
Смою с рыльца пушок пыльцы,
Раз его не желали знать
Все родные его отцы.
И не выросло ничего
На бифштекса кровящей ране.
Это я кромсаю его
В разухабистом ресторане,
Где ухой от заморских тун
Шатко выстелен пол пологий.
Околеет совесть-шатун
Вдалеке от пустой берлоги.
3
Мой ангел сизый, голубь сизый,
почтовый… скорый… электричка,
ведь у тебя была сестричка:
горячий ком кровавой слизи…
4
Мой голубь сизый, почтовый, скорый
Глядит на землю небесным взором,
Перелетая державу ту,
Где Волга впадает в кому и нищету,
А в Каспийское (о чем не писал Расин)
Закачивают керосин.
5
Смотрит сизокрылый мой
Из-за облака домой:
Сквозь протекший потолок
Видит клок семейных склок.
Видит маму, видит папу,
Видит: кошка лижет лапу.
Это значит: будут гости
Веселей, чем на погосте.
Это — пойло, это — жрачка,
Это — винт, а тут — заначка.
Это вовсе не гестапо
Убивает маму с папой.
P.S.
Я кружусь в танце,
в большом хороводе
со своими нерожденными детьми…
Мегаполис
1
Мегаполис, продрогший до мозга костей
И промокший до синевы.
Я попала сюда, как в хмельную постель
К чужаку с которым на «Вы».
Мегаполис туннелей и эстакад,
Над Гудзоном дающих крен,
По мостам и трассам сползает в ад
Под воинственный вой сирен.
Мегаполис: Эмпайр попирает твердь,
Припаркованный к облакам,
На Бродвее рекламная круговерть —
Мельтешат мультяшки «дат кам»,
Но армады высотных жилых стволов
Неустанно целятся в высь.
Пожирай журнальных акул улов
Да избытком быта давись.
Провались в андерграунд густых пустот,
В андерграунд с приставкой «арт»
Грызуном над грудами нечистот
Под змеиным клубленьем карт.
Поздний брак по расчету с тобой — постыл,
Но вопящую душу заклеил скотч,
И на сотни миль твой враждебный тыл…
В мегаполис по-лисьи вползает ночь.
2
город-ад
город-гад
ты настолько богат
что сидишь на игле без ломки
героиновой дури сырой суррогат
да прикольных колес обломки
город-рай
самый край
здесь живи-умирай
марафетным жрецам на потребу
шприц-эмпайр обдолбаным шпилем ширяй
варикозные трубы неба
смерти нет
это бред
упраздняю запрет
над тобой косяком проплывая
ты пейзаж я портрет
над бродвей лафайет
траектории тает кривая
я обкурен и пьян
и тобой обуян
и бореем твоим обветрен
обнимая кальян
разжимаю капкан
вертикальных твоих геометрий
3
Я вернулась в мой город — до слез незнакомый,
на хайвэй, под сирены впадающий в комы,
где названия улиц — знакомы со школы,
где ржавеют друзья на игле под приколы,
где на каждом шагу — вавилонские башни
упираются в твердь. Когда рушатся — страшно…
Отъебись от меня, незнакомый прохожий,
на вэст-сайдском наречьи своем чернокожем!
Острые приправы жизни
острые обиды детства
острые конфликты юности
острые проблемы зрелости
острые боли старости
острые гвозди крышки
Автобус
голенастая блондинка
с лицом проигравшего бейсболиста
после марихуановой ночи
без контрацептов
опаздывает на лекцию
две безликие францисканки
неопределенного возраста
в полшепота обсуждая вчерашний ужин
и сестру-настоятельницу
едут в католический храм
бывший член общества память
блестя звездой давида
разгадывает кроссворд
в русской газете
биржа труда на следующей
седобородый очкарик в длинном пальто
и черной шляпе
слегка покачиваясь
упивается мудростью книги
синагога еще далеко
полдюжины румын-нелегалов
беззлобно поругиваясь
на сильно изуродованном
языке вергилия
добираются на стройку
стайка белозубых и загорелых
солдат и солдаток
без повода просто так
шумя и зубоскаля
возвращаются в часть
юный черноглазый шахид
курчавый и красивый
замыкая клеммы детонатора
отправляется трахать гурий
в свой мусульманский рай
* * *
Ты улыбаешься зубной болью,
и видавшие виды очки
отражают ржавение Централ-парка.
Случайная встреча седины и плеши
на углу Пятой авеню и 59-й стрит.
Ты изумлен так, будто наткнулся
в местной газете на собственный некролог:
«После тяжелой и продолжительной жизни
скончался никому не известный и не интересный…
также бездарно, как жил».
Нормально, старик, случайно,
подобно нашей встрече
в городе городов,
где так часто меняются номера
мобильных телефонов…
Ла-Меса
Пальмы, кипарисы, зной.
Прописной голубизной
Озеро Мюррэй манит
Как магнит.
Будний или выходной? —
Все равно бродить одной
Выражаясь, как Барков,
Вдоль безлюдных берегов.
Потому что, вашу мать,
Слова некому сказать —
Ни лягушке, ни царевне.
Ненавижу жить в деревне…
* * *
Бог живет в мансарде — под самой крышей.
Он ослеп и почти ничего не слышит.
Впал в маразм и детство под слоем пыли,
Пережил сыновей, а внуки о Нем забыли.
Мы давно уже в старика не верим.
По привычке Его поминая всуе,
Мы глядим наверх. Чох Его за дверью
Напоминает, что Он все еще существует.
Дьявол снимает угол в полуподвале.
Он наркоман и бисексуален.
На него нарываюсь, когда он под утро валит,
Озираясь, тайком из соседских спален.
Он все ждет, что дедуля сыграет в ящик,
Чтоб занять мансарду и стать настоящим
Господом… В конце концов,
Дом поверит в существованье жильцов…
Автобиография в пассиве
меня несут на руках
меня кормят грудью
меня ведут за руку
меня ведут в школу
меня вызывают к доске
мне ставят оценки
мне запрещают
мне разрешают
меня приглашают на вальс
меня тянут в постель
меня ведут в загс
мне пьют кровь
мне дают развод
мне вручают диплом
мне мешают
меня отпускают
меня провожают
мне обещают писать
меня не понимают
меня не принимают
на меня не обращают
меня посылают
меня начинают читать
меня переводят
меня публикуют
меня переиздают
мне рукоплещут
меня превозносят
меня обожают
у меня берут автографы
меня включают в антологии
мне присуждают премию
обо мне пишут эссе
на меня пишут эпиграммы
меня пародируют
мне эпигонствуют
меня критикуют
меня поносят
меня ненавидят
мне завидуют
меня обвиняют
меня обзывают
на меня клевещут
со мной не здороваются
меня вычеркивают из списков
меня не зовут в гости
меня не замечают
меня не упоминают
мне не пишут
мне не звонят
меня выносят
меня зарывают
меня забывают
Не хокку
* * *
Шпили чужого бога
Проткнули сизое небо.
Нас осенило осенью.
* * *
На кораблике из газеты
Я плыву от ладоней отца
К своему некрологу.
* * *
Нам было по двадцать.
Ты носил меня на руках,
Но не удержал.
* * *
Взгляни, это не страшно:
Я написала море
Красной гуашью.
* * *
Под пальмой столько же тени,
Сколько в тебе страсти.
Не спастись от жары и одиночества.
* * *
В замочной скважине глаз,
Видящий сначала тебя,
Потом только твой глаз
* * *
Ребенок упал и заплакал.
Старец упал
И замолчал навсегда.
* * *
Дверь была открыта.
Дом посетила смерть
И завесила зеркала.
* * *
Верблюд песочного цвета
На фоне пирамид из песка.
Здесь просыпают свои жизни.
* * *
Слепой лепил из глины слона.
Слон был похож на слона,
Вылепленного из глины слепым.
* * *
Родители ушли.
Дочь играет в прятки
С собственным страхом.
* * *
Ты на мне,
Как на вершине снег.
Холодно.
* * *
На грязном песке
Лето тлеет окурком:
Закат над морем.
* * *
Ливень, падая вверх,
Превратился в тучи
Цветущих садов.
* * *
Карточный домик.
Дама изменяет королю
С тузом, валетом…
* * *
Слова перевернулись.
Они растут корнями вверх —
Скоро засохнут.
Рита Бальмина — поэтесса. Родилась в Одессе. По профессии — художник-дизайнер. С 1990 года жила в Тель-Авиве. Член Союза писателей Израиля, член Пен-клуба, неоднократно печаталась в литературных журналах Израиля, Украины, США, в альманахе «Роза ветров», в антологиях «Вольный город» (Одесса), «Поэты большого Тель-Авива», «Левантийская корона», «При свечах» и др. Лауреат литературной премии им. Довида Кнута за 1995 год и журнала «Футурум АРТ» за 2005 год. Автор нескольких книг. С 2000 года живет в Нью-Йорке.