Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 9, 2006
Лирика — совершенно особый вид словесного искусства, отличающийся от эпоса в большей степени, чем от драмы, с которой имеет много общего.
Лирика утверждает внутреннее торжество творимой реальности, а не ее сюжетную расщепленность на сменяющие друг друга ситуации. Она не развлекает своего читателя, а вовлекает его в некий мир. Будучи художественной в своей основе, она все же воспринимается как факт реальной действительности, а не действительности ирреальной. Так, для лирика луна во мраке ночи — это не просто луна во мраке ночи, а некое вселенское единство космического нечто и космического ничто; космоса и сознающего его сознание, и чувствующего его чувства.
Воплощенная в слове, она влечет к себе необоримее, чем она же, случайно увиденная в окне, потому что становится неотделимой от нас, тождественной с нами. Будучи вымыслом, изыском нашего воображения, она воспринимается как более подлинная, чем ее живое отражение в реке, чем ее силуэт над рекой. Волнующая наше сердце элегия о луне поэта, чье имя, даже имя, нам не обязательно известно, будет для нас большей правдой об этом человеке, чем его визитка, водительские права или даже паспорт. В ней, в элегии, читатель обретет, как автор, свою неповторимость, а вечность и все необозримые просторы вселенной сольются в одной точке « здесь и теперь» лирического «я», тождественного самому себе и всему, что не есть «я». Драма же, и даже эпос о луне не дадут всего этого, они лишь отвлекут нас от обыденности, развлекут, разомкнут нашу костенеющую в социально-функциональной механике чувственность. Мы воспринимаем их как некий вымысел о луне, а не достоверную, в высшем смысле этого слова, исповедь.
И будет ли это история о зарождении и смерти луны или описание напряженного противостояния мрака и луны — не так уж важно.
В отличии от эпоса, лирика вместе с драмой более репозализированы, чем мифологизированы, скорее высвобождают чувства, чем направляют их в некую заданную форму повествования. Параметры их художественной действительности стремятся к совпадению с параметрами их коммуникации. Так, слово о луне в элегии и драме — это часть некоего действа лирического героя или сценического персонажа: действа, изменяющего вселенский бытийный статус первого или ситуационное место в событии второго. Это именно подлинное магическое изменение, а не обоснование. Изменение, в котором через эстетическое переживание красоты луны можно ощутить всю полноту переживания жизни как таковой, когда эстетическая рецензия луны — лишь форма (а не содержание, как в эпосе) собственного бытия поэта-читателя. Протяженность же воссоздаваемого чувства в лирике и драме приближается к протяженности его восприятия, что вовсе не обязательно в эпическом повествовании.
Итак, лирика — искусство вовлечения, тождества, высвобождения, искусство действительной реальности и ритуала, искусство, сближающее акт творения с актом восприятия творения.
Все это делает формы проявления лирики практически необозримыми, а пути возможных новаторских поисков практически неисчислимыми. Ведь всякое произнесенное или воспринятое слово или даже ситуация возможного использования слова, если они соответствуют хотя бы нескольким признакам лирики, уже есть в некотором смысле лирика.
Старая афиша на мокрой стене, недописанная телеграмма на почтальонной стойке, два не надорванных билета в кино на парковой скамейке, праздничная неоновая вывеска пасмурным вечером, отрывки фраз никуда не спешащих прохожих в теплых сумерках лета, надтреснутый металлический голос вокзального диктора, случайно занесенный ветром на сонную улочку старого города — все это лирика. Собственно стихотворный текст, записанный или произнесенный — это лишь малая часть каждодневно творимой самой жизнью лирики, ее перманентного, стихийного коллажа и хеппининга. И подлинная поэзия — в создании повседневных ситуаций поэзии, творение актов поэтической реальности, не замыкающейся ни в сценической или телеорадиостудийной коробке, ни в полиграфически обработанном чистом листе бумаги.
В лирике стихотворение приравнено к слову, а слово — к стихотворению, само же поэтическое слово — лишь оболочка молчания, а молчание — имя того, что не должно иметь названия. И только в странствиях по этому безымянному миру молчания открывается поэту поэзия.
Жизнь, она — лишь протоплазма, функционально структурированная семиотическим полем. Ее структурное единство зависит от напряженности, плотности поля, а то, в свою очередь, в высшем, вселенском, смысле подпитывается лирикой. Поэтому поэтические открытия важны не менее синтеза новых веществ и создания новых источников энергии. Поиски новых форм лирики — многим ли они отличаются от поисков новых форм чувств, разума, самой жизни…
Дмитрий Пэн — доктор филологических наук, публицист, эссеист. Автор многочисленных публикаций.