Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2006
* * *
Патефон заведешь — и не надо тебе
ни блядей, ни домашних питомцев.
Очарует игрой на подзорной трубе
одноглазое черное солнце.
Ты не знаешь еще, на какой из сторон,
на проигранной, или на чистой:
выезжает монгол погулять в ресторан
и зарезать «на бис» пианиста.
Патефон потихоньку опять заведешь;
захрипит марсианское чудо:
«Ничего, если сердце мое разобьешь,
ведь нужнее в хозяйстве посуда…»
Замерзает ямщик, остывает суфле,
вьется ворон, свистит хворостинка…
И вращаясь, вращаясь, — сидит на игле
Кайфоловка, мулатка, пластинка!
* * *
Мы все — одни. И нам еще не скоро —
усталый снег полозьями елозить.
Колокола Успенского собора
облизывают губы на морозе.
Тишайший день, а нам еще не светит
впрягать собак и мчаться до оврага.
Вселенские, детдомовские дети,
Мы — все одни. Мы все — одна ватага.
О, санки, нежно смазанные жиром
домашних птиц, украденных в Сочельник!
Позволь прижаться льготным пассажиром
к твоей спине, сопливый соплеменник!
Овраг — мне друг, но истина — в валюте
свалявшейся, насиженной метели.
Мы одиноки потому, что в люди
другие звери выйти не успели.
Колокола, небесные подранки,
лакают облака. Еще не скоро —
на плечи брать зареванные санки
и приходить к Успенскому собору.
* * *
Какое вдохновение — молчать,
особенно — на русском, на жаргоне.
А за окном, как роза в самогоне,
плывет луны прохладная печать.
Нет больше смысла — гнать понты, калякать,
по фене ботать, стричься в паханы.
Родная осень, импортная слякоть,
весь мир — сплошное ухо тишины.
Над кармою, над Библией карманной,
над картою (больничною?) страны —
Поэт — сплошное ухо тишины
с разбитой перепонкой барабанной…
Наш сын уснул. И ты, моя дотрога,
курносую вселенную храня,
не ведаешь, молчание — от Бога,
но знаешь, что ребенок — от меня.
* * *
На сетчатках стрекоз чешуилось окно,
ветер чистил вишневые лапы.
Парусиною пахло и было темно,
Как внутри керосиновой лампы.
Позабыв отсыревшие спички сверчков,
розы ссадин и сладости юга,
дети спали в саду, не разжав кулачков,
но уже обнимая друг друга…
Золотилась терраса орехом перил,
и, мундирчик на плечи набросив,
над покинутым домом архангел парил…
Что вам снилось, Адольф и Иосиф?
2041 г.
На премьере, в блокадном Нью-Йорке,
в свете грустной победы над злом —
черный Бродский сбегает с галерки,
отбиваясь галерным веслом.
Он поет про гудзонские волны,
про княжну. (Про какую княжну?)
И облезлые воют валторны
на фанерную в дырках луну.
И ему подпевает, фальшивя,
в високосном последнем ряду,
однорукий фарфоровый Шива —
старший прапорщик из Катманду:
«У меня на ладони синица —
тяжелей рукояти клинка…»
…Будто это Гамзатову снится,
что летят журавли табака.
И багровые струи кумыса
переполнили жизнь до краев.
И ничейная бабочка смысла
заползает под сердце мое.
* * *
Бахыту
Над Марсовым полем — звезды керосиновый свет,
защитная охра, потертый вишневый вельвет.
Идешь и не плачешь, не плачешь, не плачешь, не пла…
…из холода, солода и привозного тепла.
Еще Инженерного — дынный не виден фасад,
и жизнь одинока, и это она — наугад
меня выбирала, копаясь в кошачьем мешке,
без всяческих выгод, не зная об этом стишке.
Когтистая музыка, книжное перевранье,
попробуйте, твари, отклеить меня от нее!
Попробуйте звукопись, летопись, львиные рвы,
салат Эрмитажа, селедочный отблеск Невы!
Нас может быть трое на Марсовом поле: пастух,
и мячик футбольный, в кустах испускающий дух.
Забытый, забитый — в чужие ворота, и тот,
который звезду над воинственным полем пасет.
Петром привезенный, с Кенжеевым накоротке,
пастух-африканец, сжимающий пряник в руке.
На Марсовом поле — трофейный горчит шоколад,
и смерть — одинока, и это она — наугад,
ко мне прикоснулась, и больше не тронула, нет.
А лишь погасила звезды керосиновый свет.
Александр Кабанов — поэт. Родился в 1968 году. Окончил Херсонскую мореходную школу и факультет журналистики Киевского университета. Работает в сфере рекламы и журналистики. Автор четырех книг стихов и многих публикаций.