Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 12, 2006
* * *
Взять саквояж — и двинуть из Руси,
Допустим, в Рим, а, может быть, и в Ниццу,
По зимнику унылому трусить,
Морозным утром пересечь границу,
Дремать и грезить — купола Петра
И говор италийского базара,
Спросонья что-то накропать в тетрадь,
Испить глинтвейн на берегах Изара.
Здесь жизнь весьма удобна и легка —
Масс* пенится, и метхены воркуют…
— Ну, как там? — спросишь, встретив земляка.
— Воруют, — он ответствует, — воруют.
А что до «Мёртвых душ» — остатний том
Не ладится — своя едва живая! —
Оставим встречу с Музой на потом,
А там… А там пусть вывезет кривая!
Как говорит один ученый муж,
Лоза Господня на Руси дичает —
За умерщвленье, за растленье душ
Никто в Руси и Русь не отвечает.
Ну не дает ответа, хоть сказись,
И тройка мчится вдаль угрюмо,
И слышу я родимое «Катись!…»,
И дале мат — то ль пристава, то ль кума.
—————————————————-
*Mass (нем.) — литровая пивная кружка.
* * *
На улице,
Где припаркованы авто,
И сумрак зелени — с полотен Либермана,
От станции «Karlshorst» берлинского S-бана*
По ходу поезда, примерно, метров сто,
Имею место быть. Жара.
Пью воду из-под крана.
На вешалке висит московское пальто.
А что касаемо моих соседей, то,
Поверьте, Иванов не лучше Вестермана.
Мне хочется себе ответить без обмана —
Каков же результат квартирного обмена,
Помимо знанья, что Арбат далековат?
И коммунальный быт восстанет непременно…
Летучею слезой его омою стены,
— Прости, — проговорю. Но жизнь — моя.
Privat!
—————————————————-
*S-Bahn (нем.) — городская электричка.
Восточный Берлин в девяностом
Когда не продохнуть в Берлине от сирени,
И пьян от запаха, едва ползет закат,
Куда бы ни попал я — на восток ли, запад —
Встречаю мертвецов блуждающие тени,
От ранних сумерек до полной темени
Они по улицам пустынным мельтешат.
То медленно бредут, не узнавая город,
И озираются в кварталах пустырей,
Где югендстиль парил, но буйствует репей,
В глазницах опустевших зданий тьма и холод,
Свинцовой оспою лик ангела исколот,
И прочно досками забит проем дверей.
Под тентами кафе и в кнайпах в этот вечер,
Как бы спектакль дает театр теневой:
Не сообщаясь совершенно с жизнью новой
Костюмы прошлого и лишь о прошлом речи,
Герои пьесы цедят пиво до ночи,
И поминально на столах мерцают свечи.
Немецкий паспорт
Офелия пила сырую воду,
А Виолетта пела о любви.
Прибыв надысь в Берлин из Навои,
Девицы здесь не делают погоду,
Но есть соображения свои:
К примеру — замуж выйти сходу;
На готов пожилых ведут охоту,
К венцу готовы, только позови.
Ну, да, не Гамлет. Нет. И не Альфред.
И все-таки не худшие мужчины:
Хорст выпить не дурак, но ортопед,
А Курт на пенсии — плетет корзины.
Офелия вино пьет из пакета,
Поет в церковном хоре Виолетта.
* * *
Две ведьмы соревнуются в дзюдо:
Одна простоволоса и патлата,
Другая кривонога, старовата,
Ей бы вязать и ожидать Годо,
Но с диким криком и повадкой ката
Француженку из города Бордо,
Девицу томную, да в два обхвата,
Ломает о железное бедро.
Ау, эмансипанки, культуристки!
Гринписки, феминистки, одалиски!
Всё до поры. Глядишь, среди игры,
И, думается, это время близко,
Когда под тяжкий рок, хрипящий в диско,
Вас повлекут в железах на костры.
На brusendorfer музыка играет
Прекрасная немецкая нога, и вряд
Три пары стройных женских ног в России целой
Отыщется и посейчас… А сей снаряд,
Симвул Германии технически умелой,
Парит над улицей в красе своей дебелой,
Над подоконником, магнитофоном над —
Хозяйка на игле, и что ей децибелы
И техномузыки кромешный ад.
Как говорится, я объят
Открывшимся… И паруса кипят.
До кнайпы не дойдя, стою балдея.
Берлинский медленный закат
Слепит и увлажняет взгляд…
Ах, здравствуй, Мурка! То бишь, Лорелея.
* * *
Ни пить, ни петь почти не стоит,
Но кельнер пред тобой стоит.
Когда ты загнан и забит,
Когда тебя в тепле знобит
Берлинской кнайпы —
Сядь за столик.
Послушать тишину? Навряд.
Здесь кружки бродят невпопад,
Хохочут девицы до колик,
В табачных плавая клубах, —
В бровях сережки и пупах.
Возьми холодной водки шкалик
И слушай: снег шуршит на поле
Ваганькова ли, Вострякова…
За тех, кого не встретишь боле,
Ты выпей. И наполни снова.
An Mariechen
Два мужика метают Dart.
В окне — Берлин, автобус, март,
Летит капель, гонима ветром.
Какими строфами и метром
В письме изобразить все это?
И пятна солнечного света
Сквозь дым бегущие к окну
Вскользь по бильярдному сукну?..
А вот Маriеchen. Полупьяно
Глядит, дымит марихуаной —
Так изменилась, и все та же —
А годы трудового стажа,
Когда она бледнее мела
За стойкою пивной белела,
Считай с той европейской ночи…
По книге — темной, так — не очень.
Два мужика вошли в азарт.
Dart разогрел их или март?
Один из них права качает
(Что драку здесь не означает),
Какой-то чувствуя подвох,
Беснуется, орет: Arschloсh!*
Финал немецкой драмы прост:
Пьют, отдышавшись, пиво. Prost!
Уходят гости и приходят,
Заводят речи о погоде,
О пробках на дорогах — штау,
О марках, евро, детях, фрау.
Старик читает даме тусклой:
Авария подлодки русской…
Неповоротливость генштаба…
И эни-бэни квинтер жаба.
—————————————————-
*Arschloсh (нем.) — задница.
Александр Лайко — поэт. Родился в 1938 году в Москве. В СССР публиковались только детские стихи и переводы автора. С середины семидесятых годов начал публиковаться в русскоязычных эмигрантских альманахах и журналах, а после Перестройки и в отечественных. Член Союза Писателей Москвы, член немецкого ПЕН-клуба, редактор русско-немецкого литературного журнала «Студия/Studio», автор трех поэтических книг: «Анапские строфы» (М., 1993), «Московские жанры» (Мюнхен, 1999), «Другой сезон» (Берлин, 200)1. С 1990 года живет в Берлине.