Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 12, 2006
* * *
А мы боялись, что начнут без нас!
Напрасно вслух не называют час,
когда случится верное крушенье:
вопрос о роли застает врасплох,
и кто-то не способный на подлог
еще не в силах прекратить круженье,
когда гонца пускают на порог.
Нетрудно все свалить на суету,
но чтобы вдруг переступить черту
иным нужна площадка для разгона —
скорее что-то мы начнем без них;
нелепо ждать, найдет ли снова стих
и слушать скучный перестук вагона,
беспомощно гадая: стих, не стих.
Когда-нибудь останемся одни.
Внезапность потрясенья в наши дни
вполне способна привести к расколу:
не всякий из постели — на крыльцо…
Когда вокруг сжимается кольцо,
не вспомнишь вмиг, чему учила школа.
Но неизбежно высветишь лицо.
* * *
Черный ангел и ангел белый,
верный ангел и ангел беглый
ищут облака, шороха, тени:
как в завязке ночного кошмара,
не узнаешь, где — двое, где — пара,
и — кому отдавать предпочтенье:
одинаковы степени дара.
Белый — с неба упал, зацелован;
клоун черный и белый клоун
возвращаются в повесть Феллини.
Черный цвет не созвучен таланту,
это цвет похоронного банта.
Дар зарыт, и резвятся в малине
землекопы, друзья, секунданты.
* * *
Легко ль разорваться на равные части,
чтоб всем — по серьгам, не обижены сестры?
Свое раздвоенье не чувствовать остро —
большое удобство, большое несчастье.
Одна из сестер на неправду согласна:
пусть белою ниткой, да скорой рукою
обрыв заметать без примерки, на глаз, но
добиться хотя бы на время покоя.
С другою сестрою гораздо труднее,
затем, что не просит делиться судьбою;
труднее всего оставаться собою
и все ж оставаться, не думая, с нею.
Ни равные части, ни честные доли
потом не собрать второпях, в одиночку,
ведь были и время, и вольному — воля,
перо и бумага, чтоб выписать точку.
* * *
От милой компании невыносимой
не скроешь, поди, ни тельняшки осиной,
ни ягоды в щедрой листве.
Иудино дерево с нашей осиной,
известно, совсем не в родстве,
но строят садовники
серые козни,
мотая какие-то общие корни,
сзывают чужих в хоровод —
и чем непонятней призыв, тем покорней
глядим проповеднику в рот.
Пусть в этом не видно особого чуда,
раз ветер носил семена отовсюду
и лес расшумелся не вдруг,
но всякий, в компании явный, иуда
находит какой-нибудь сук.
Перед спуском
На балконе ли, на бреге ль,
с парашютом ли над бездной…
Склон — в фигурках всех цветов,
словно старший Питер Брейгель
тоже — лыжник. Бесполезно
подгонять себя: «Готов».
Наблюдению картины
нужно знать, конечно, меру —
повторяется в веках.
Ни вчерашняя рутина
не унизит нынче веру,
ни такой понятный страх.
Присутствие
Странный феномен — присутствие женщины в доме,
в спальне без мебели, без обитателей, кроме
выданных зеркалом, не упомянутых в томе,
где собеседников можно найти имена.
Можно, к тому ж, говорить о присутствии духа —
полный набор междометий рассыплется сухо.
И на пророка бывает, как видно, проруха,
если близки непростые для нас времена.
Странный феномен — лишение женщиной воли;
жалок наш ум, не играющий более роли
при попадании в женское жесткое поле
прежде, чем свидимся даже: бежим на ловца
запертым домом, по гулким ночным анфиладам.
Кто-то присутствие выдал нечаянным взглядом.
Странное дело — Вселенную чувствовать рядом,
если смущен пустяком — отраженьем лица.
Вадим Фадин — поэт, эссеист, прозаик. Родился в 1936 году в Москве. Публикуется в московских журналах с 1963 года, а после переезда в Германию в 1996 году — в журналах и альманахах, издающихся на русском языке в Германии, США, Израиле и Эстонии. В России изданы книги стихов «Пути деревьев», «Черта», «Нить бытия», три книги переводов итальянской поэзии и романы «Семеро нищих под одним одеялом» и «Рыдание пастухов». Последний роман вошел в long list премии Букера 2004 года. В 2005 году получил диплом премии «Серебряная литера» (Санкт-Петербург) «За трепетное отношение к русскому языку». Член международного ПЕН-клуба и Союза писателей Москвы.