Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 11, 2006
Геннадий Айги впервые приехал во Францию в декабре 1988 года и затем стал бывать в этой стране, главным образом по приглашениям различных культурных организаций, довольно часто, как правило, во время каждого пребывания в Париже или в других городах, выступая со стихами на собственных или коллективных творческих вечерах, участвуя в презентациях изданных тут книг. Основным его проводником к французскому читателю можно считать Леона Робеля, самый ранний из многочисленных переводов которого появился в 1973 году в журнале «Change» («Обмен»). Но сложную, многозначную, полную метафор и философии поэзию Айги также переводил на французский язык исключительно одаренный мастер слова Андре Маркович…
Cвязь Айги с Францией не следует рассматривать только через многочисленные переводы или даже отдельные русские издания, самым значительным из которых, вне сомнения, явился сборник «Отмеченная зима», вышедший в 1982 году в парижском «Синтаксисе», а наиболее оригинальные (в художественном оформлении, но, увы, выпущенные мизерными тиражами) — созданные вручную Н. Дронниковым в его доме-мастерской в Иври. Связь Айги с Францией — многокорневая.
Еще в годы молодости, живя в закрытой советской системе, он начал самостоятельно изучать французский язык, пробиваясь через него к новым горизонтам культуры, открывая для себя незнакомые слои литературы, искусства, мысли. Результатом таких открытий, в которых ему во многом помогал друг, также поэт, человек с изломанной судьбой Вадим Козовой, стала выпущенная в Чебоксарах на чувашском языке в 1968 году антология французской поэзии «Франци поэчесем», через три с лишним года за которую он удостоился премии Французской Академии. Поэт двуязычный — чувашский и русский — Айги, ориентировавшийся в своих творческих поисках на мастеров русского авангарда начала ХХ-го века, нашел среди французских собратьев по перу не только единомышленников, но и друзей. Среди первых, вероятно, нужно вспомнить о Рене Шаре и Анри Мишо, хотя круг его привязанностей и дружб в данном случае был, конечно, шире.
С Францией в советские «невыездные» годы связала Геннадия дружба с упомянутым Леоном Робелем, кстати, не только переводчиком, но также поэтом; с большим мастером театра Антуаном Витезом; с француженкой русского происхождения, на сегодняшний день одним из крупнейших во Франции специалистов творчества Цветаевой, Вероникой Лосской… В то же время следует отметить, что круг французских друзей и знакомых Айги не являл собой некий «клуб сообщников». Более того, между некоторыми из них были (и среди ныне живущих сохранились) отнюдь не самые простые отношения. Прошлое не всегда обнажает какие-то неожиданные детали. Кажется подчас гладким. Я был буквально поражен, узнав из рассказа В. Лосской, что многие годы очень поддерживавший Айги Витез отказался принять участие в финансировании книги «Отмеченная зима». Уместить подобное в голове мне было трудно, тем более что я не забыл, как Гена сам знакомил меня с Витезом, представляя его своим «лучшим другом», и зная, сколько прекрасных стихов посвятил он ему… После услышанного от В. Лосской (для нее это тоже было больно и непонятно!) подумалось: может быть, Витез отказал в деньгах на издание книги, потому что этим занималась женщина противоположных ему, коммунисту, убеждений? Или, может быть, потому, что он боялся за Айги, которого на родине за публикацию на Западе могли подвергнуть таким же ударам, как, допустим, Синявского и Даниэля, Бродского, других? Помню — и это уже мой собственный опыт — как пытался удержать Геннадия от каких-то «самовольных» контактов с друзьями-эмигрантами во Франции (во время первого приезда) Леон Робель… Оглядываюсь в прошлое и также задаюсь вопросом: не по причине ли страха за Геннадия, за то, что может быть для него — потом, по возвращении домой?
Я задаюсь вопросами, но, признаться, не ищу на них ответа. Зачем? Скорее всего, все было достаточно банально. У разных людей срабатывали разные комплексы, каждый по-своему любил Айги, хотел не только поддержать его, но также уберечь от любых возможных проблем. И без Франции их у него на родине хватало. Хватало с избытком.
Сочтя за честь принять предложение Евгения Степанова подготовить для «Детей Ра» подборку материалов по теме «Айги и Франция» (как тут не вспомнить и о том, что в 1988 году поэт стал командором высокой французской награды — Ордена искусств и литературы!), я, вместе с тем, испытал щекотливое чувство — сумею ли совместить, удачно сложить собранные свидетельства, воспоминания людей, видевших и понимавших поэта и друга очень, очень по-своему!.. Впрочем, единственный критерий, который был положен мной в данный труд — критерий искренности и достоверности.
Разумеется, я далек от мысли, что представленные в этом номере журнала страницы, репродукции исчерпывают тему, дают ей окончательные контуры — отнюдь! Такой сверхзадачи, впрочем, и не стояло. Тут, в действительности, лишь сложился некий (открытый к наращиванию) пэчворк, несомненная ценность которого в том, что каждый из его лоскутков, фрагментов — не выдуман.
Глубокая моя благодарность всем откликнувшимся, согласившимся принять участие в этой коллективной публикации, и особая признательность Л. Робелю за то, что он, помимо написания собственных воспоминаний, взял на себя также труд по сбору материалов друзей и коллег из своего «цеха».
Виталий АМУРСКИЙ