Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2004
ТЕЛЕСНАЯ БАЛЛАДА
Беснуется магма в земном позвонке,
Алмазная месса звенит перед Богом,
Поющие камни идут по дорогам —
А мы говорим на своем языке.
Алексей Цветков
Морена кромсала ступени
в гранитных поджилках земли,
и предков утробные тени
во мне перекличку вели,
когда я былинным Микулой
вминался в текучий Аид,
где время тигровой акулой
себе бесперечь говорит.
Я видел сквозь грани и рамки,
генетикой темной несом,
чертей чернокожие танки
в железах ежей-хромосом.
Но глубже подкожного жира,
чуть кромку его надорви,
я видел ничтожество мира
в отравленной Змеем крови.
Что думал Создатель природы,
всесильный всезнающий Бог,
когда быстротечные годы
из мертвой породы извлек?
Чужда изыскательской дури
стремительных нервов тесьма —
мне голос ответил из бури,
что мир велелепен весьма.
Гляди, как божественной лаской
в огне межпланетных страстей
завязаны крепкие связки
на кальции влажных костей,
руки пятипалая правда,
спины многожильной стена
и плоти стальная услада
в межбедерный уд вплетена.
Под прессом тягучего вдоха
сердечная блажь ишемит,
кровей амазонская охра
в протоках венозных шумит.
Как жалобно, томно и жутко
в мешке из упругих морщин
урчит бегемотство желудка,
мощней рукотворных машин.
Трепещут густым опереньем
хрустальные голуби глаз,
и пышет живым испареньем
отверстий дыхательных лаз.
Все члены мои поименно
в согласии сочленены,
и ребра колышутся скромно
(опричь извлеченной жены).
К суровой среде привыкая,
телесный блюдет интерес
извилин кудлатая стая
мозгов кучерявый замес.
Господь призывает к ответу,
и в землю положат ее —
всю роскошь чудесную эту,
все тело родное мое,
но в сердце глубоко-глубоко
не дремлет живая вода,
и, скрытое гробом до срока,
воскреснет оно навсегда.
ИЗ ГЛУБИНЫ
Есть только пар в дверях тысячелетья
и зимнее дыханье на оконце,
блестящее узорами при свете
холодного полуденного солнца.
Есть ветер. Он, курильщик и астматик,
замученный простудами астеник,
глотает дым секретных предприятий
и кашляет на островки растений.
И есть вода, подернутая пленкой
нерадужной, но радужная с виду.
Высотный дом с кубической мошонкой,
как памятник покойному Евклиду.
Я здесь живу. В люминесцентной крошке
мое лицо и тысячи подобных,
как души мертвых на античной брошке,
застыли в выраженьях неудобных.
Лишь иногда при виде свежей крови
речь оживает, мимика, движенья,
и ненадежно держатся на слове
языческого жертвоприношенья.
В аду метро — с работы, на работу —
я жду, когда в подземные владенья
сойдет, как в ту победную субботу,
Христос, даруя грешникам прощенье.