Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2004
* * *
От родников Твоих ни капли нет во мне,
Питают кровь мою давно другие страны, —
И Ты — лишь быстрый вздох в передрассветном сне,
Лишь тонкий белый шрам переболевшей раны.
Но, может быть, не так? И это Ты зовешь
И под ноги бежишь, как вечная дорога,
И мне перешагнуть ревниво не даешь
Чужого равнодушного порога?..
* * *
Где круто бьет и пенится
Поток над крутизной,
Мой стих растет поленницей
На вырубке лесной, —
Пахучей, неотеcанной,
Увянувшей во мхи;
Крест-накрест в ней набросаны
Смолистые стихи, —
А под корой древесною
До срока залегло
Для очага безвестного
Таимое тепло.
* * *
Свежий луг и теплый ветер
И шмели на стебельках.
Что мне делать в утра эти
С книгой пасмурной в руках?
Что бумажные страницы,
Если нынче я могу
Божьей грамоте учиться
На нескошенном лугу?
Тайной азбукой цветенья
Раскрывается трава…
Вот еще, еще мгновенье —
И пойму ее слова!
* * *
Крепчают синие снега,
Мороз каленым паром дышит.
Дымок чужого очага
Витой колонкой стал на крыше.
А под стрехой сосульки меч
Висит прозрачный и огромный,
Чтоб дом вечерний уберечь
От нищеты моей бездомной.
* * *
Из каких четвертых измерений,
Из каких чудесных кладовых
Льется запах краденой сирени
С неуклюжей лаской слов твоих?
Та сирень поникла и увяла
Через день — но вот который год
Я над ней склоняюсь все сначала —
И она цветет, цветет, цветет…
* * *
Встречный поезд в нежданном споре
Победил, провеял, умчал —
И опять несется цикорий
У обветренно бурых шпал.
Словно в сердце железным градом
Рухнул мир, покинутый, мой…
И сказала девочка рядом:
«Мама, мама, хочу домой!»
Но тихонько вздохнула мама,
Развернула ей шоколад:
«Это поезд бежит все прямо,
Не умеет идти назад!»
* * *
Истаял дождь в сыром угаре,
В тумане дымные дома,
И яркий свет на тротуаре
Обводит влажная кайма.
То смерть, прервав земную пляску,
Склонилась, и тиха, чиста —
Снимает траурную маску
С еще прекрасного листа.
* * *
Вся жизнь прошла, как на вокзале, —
Толпа, сквозняк, нечистый пол.
А тот состав, что поджидали,
Так никогда и не пришел.
Уже крошиться стали шпалы,
Покрылись ржавчиной пути, —
Но я не ухожу с вокзала,
Мне больше некуда идти.
В углу скамьи под расписаньем,
Просроченным который год,
Я в безнадежном ожиданьи
Грызу последний бутерброд.
* * *
Вот выпал снег — и растаял.
Вот жил человек — и умер.
И чья-то лодка пустая
Толчется в прибрежном шуме.
Но к ней не придет хозяин —
Уплыл он в страну иную.
Лишь небо светло зияет,
Не видя печаль земную.
* * *
Я — первый серый щебет,
Зажженная скала,
И мне навстречу в небе
Два розовых крыла…
Но вот по веткам брызнет
Пытливым солнцем день,
И упадет от жизни
Отчетливая тень, —
И камнем будет камень,
И я — какой была,
И просто облаками
Два розовых крыла.
* * *
Здесь, в саду таинственном Твоем,
Я, как лист на дереве осеннем,
Вся дышу последним тихим днем,
Но ползут длиннеющие тени…
Скоро ветер колыхнет, шурша,
Сад ночной, и, не противясь даже,
Лист увянувший, моя душа,
Подлетит к ногам Твоим и ляжет.
* * *
Да, безнадежность — тоже утешенье.
Покой и легкость, нечего терять.
И только сердца теплое биенье,
И под рукой послушная тетрадь.
А целый мир могуче и покорно
Цветет в моем распахнутом окне,
И созревает, и роняет зерна.
И прорастает песнями во мне.
* * *
Ни к чьему не примыкая стану
И ничьей не покорясь звезде,
Я уже нигде своей не стану,
Дома не найду уже нигде.
Сквозь земные горькие обиды
Чужестранкой призрачной бреду,
Как печальный житель Атлантиды,
Уцелевший на свою беду.
* * *
Холод, ветер… А у нас в Крыму-то
У кустов — фиалок бледных племя,
И миндаль, как облако раздутый,
Отцветает даже в это время,
Там, над морем. А у нас в Стамбуле
По террасам над Босфором синим
На припеке солнечном уснули
Плети распущенные глициний, —
Разленилось. А у нас в Белграде,
Хоть ледок еще по лужам прочен,
Но вороны с криком гнезды ладят,
И трава пробилась у обочин
Тех тропинок… А у нас в Тироле
Мутный Инн шумит в весеннем блеске,
И в горах, где дышится до боли,
Зацветает вереск и пролески.
И стоит сквозной зеленый конус
Лиственницы нежной на пригорке.
До нее я больше не дотронусь.
Не поглажу. А у нас в Нью-Йорке…
* * *
На склоне лес крутой и стройный
Еще стоит, еще живой,
Верхушки шепчутся покойно
Бегущей по ветру листвой.
И бестревожен щебет птичий,
И гнезда крепки и теплы…
Но тронул краскою лесничий
Приговоренные стволы.
ДОМ НА МАНХЭТТЕНЕ
Над двором, прямоугольной бездной,
Тусклый дом безрадостно возник,
Перечеркнут лестницей железной,
Словно неудачный черновик.
Но за мутью всех незрячих окон,
Слой над слоем и из года в год,
Кто-то вьет свой человечий кокон,
Кто-то плачет, курит и поет.
Чье-то сердце там упрямо бьется,
Чьи-то в копоти цветут мечты…
А на дне бетонного колодца
Бродят одичалые коты.
* * *
Остановилось солнце надо мной
В молчании горячем и блаженном.
День светится сухой голубизной
И пахнет роща теплым, легким сеном.
Стучится детел в гулкую кору,
И стрекоза на стебельке застыла…
Так странно знать, что скоро я умру,
Что я умру — и будет все, как было.
И маленький упрямый муравей
Оступится под тяжестью былинки,
Переползая след ноги моей,
Последний след на солнечной тропинке.
И на коре березы волос мой
Все будет виться и дрожать, играя,
Меня последней ниточкой живой
С оставленной землей соединяя.
* * *
Черный Данте в облетевшем скверике
Замышляет бронзовый сонет.
Поздний вечер наступил в Америке,
А в его Италии рассвет.
Ветер над равниною этрусскою
Розовые гонит облака.
И проходит улочкою узкою
Тень твоя, блаженна и легка.
Беатриче! Нет тебя желаннее…
Семь веков — как семь весенних дней!
И опять — любовь, стихи, изгнание,
Мокрый сквер и быстрый бег огней.
* * *
Прощаясь мирно с радостью земной,
Я оставляю всю ее в наследство:
И солнцем позолоченное детство,
И молодость с лирической луной.
И зрелости свободной тишину,
И бледную прохладу увяданья,
И с тихой музой редкие свиданья —
Все в малой горсти бережно сомкну
И брошу в мир, как на последний суд,
В бутылке запечатанное слово —
И может быть, у берега родного
Она пристанет, и ее найдут.