в переводе Максима Немцова
Предисловие Никона Ковалева
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 12, 2020
Перевод Максим Немцов
Том Уэйтс: культ без прочтения
Борис Гребенщиков называл Тома Уэйтса «одним из последних битников». В 70-е годы он начинал как джазовый пианист. Однако в начале в 1980-х резко изменил свой стиль, обратившись к блюзу и кабаре, и прославился знаменитой манерой исполнения, по любимому самим певцом определению, голосом «Луи Армстронга и Этель Мерман, встретившихся в аду».
7 декабря 2019 года Тому Уэйтсу исполнилось 70 лет. К сожалению, этот юбилей прошёл совершенно не замеченным. Если к шестидесятилетию вышли книги «Том Уэйтс: Интервью» (2008) и биография П. Хамфриза «Множество жизней Тома Уэйтса», то сейчас напрашивался бы сборник переводов его песен, но, к сожалению, ничего подобного, насколько нам известно, пока не планируется.
Казалось бы, присуждение Нобелевской премии Бобу Дилану окончательно стёрло границу между литературой и лучшими образцами рок-музыки, но на самом деле ситуация остается прежней, поэты, прежде всего известные своими песнями, такие, как Леонард Коэн, Том Уэйтс, продолжают восприниматься преимущественно как музыканты.
Одним из немногих, кто пытается исправить это досадное недоразумение, является переводчик Максим Немцов. Подготовленные при его участии книги лирики Коэна и Моррисона и регулярно публикуемые в блоге spintongues.wordpress.com переводы Уэйтса и других авторов вносят весомый вклад в популяризацию рок-музыки как литературного феномена. Печатая тексты Уэйтса в литературном журнале, мы в некотором роде воздаём дань справедливости человеку, который в одном интервью называет среди своих любимых писателей фолк-музыканта Вуди Гатри и Боба Дилана[1].
Предисловие Никона Ковалева
Максим Немцов родился в 1963 году во Владивостоке. Окончил филфак Дальневосточного университета. Переводчик англоязычной прозы (Дж. Сэлинджер, Т. Пинчон и др.) и поэзии (Л. Коэн, Дж. Моррисон). Создатель интернет-ресурса переводчиков «Лавка языков». Лауреат Премии Норы Галь (2012).
КЛАДБИЩЕНСКАЯ ПОЛЕЧКА
Дядя Вернон
Дядя Вернон
Независим как
Кабан на льду
В скотобойнях
Он — большая шишка
И все пляшут
Под его дуду
Дядя Билли
С дядей Вилли
Миллион зашибли
За войну
Но канальи —
Скупердяи
Хрен когда тебе
Хоть грош дадут
Тетя Мэйм
Свихнулась
В шее
И в парадных
Стала проживать
А по радио
Крутят оперы
А она всех
Посылает в Ад
Дядюшка Том
Был пилотом
Франции
Душа не
Вынесла
Он теперь
Букмекер и воришка
И в испускании
Водички слаб
Дядя Фил
Наследства не оставил
Опухоль — с яйцо
И всё растёт
Кралю взял себе
С Пуэрто-Рики
На протезе
Коль народ не врёт
Дядя Буль
Не может без пилюль
Он с эмфиземою
И слеп как крот
Надо разузнать
Где его денежки
Да скорее
А не то помёет
УГОЛ 9-Й И ХЕННЕПИН
Что ж, угол 9-й и Хеннепин
И у всех пончиков имена
Звучат, как у проституток
И следы от зубов луны —
На небе, наброшенном на всё это брезентом
И сломанные зонтики — как
Дохлые птицы, и пар
Валит от решёток, будто
Весь этот чертов город готов взлететь на воздух
А все кирпичи исшрамлены тюремными татуировками
И все ведут себя хуже собак
И кони надвигаются по Скрипичной Улице
И Голландец валится с ног
И номера все провоняли дизтопливом
И ты впитываешь в себя
Сны всех, кто когда-либо здесь ночевал
А я заблудился в окне
Я прячусь в лестничной клетке
Болтаюсь в шторах
И сплю в твоей шляпе
И никто здесь не приносит
В бар ничего мелкого
Все начали тут очень хорошо
Вот только объяснили им плохо
А у девчонки за стойкой вытатуированы слезинки
По одной на каждый год, что его нет рядом, говорит она
Этакая ветшающая красотка, но
С ней ничего серьёзного, чего
100 долларов не могли бы подлечить
В ней такая зазубренная грусть
Что становится только острее
С лязгом и грохотом
Проходящего мимо Южного Тихоокеанского
А часы оттикивают своё протекающим краном
Пока тебя не переполнит протухшей водой, горечью и руинами тоски
И не перехлестнёт через край
На первого встречного, готового слушать
И я видел всё это
Я видел всё это
Сквозь жёлтые окна
Вечернего поезда
СОБЛАЗН
ржавый бренди в хрустальном стакане
мы сотканы из своих снов
время рекою медвяной растает
меж медленных берегов
соблазна
соблазна
соблазна не избежать
она — точно дым моих сигарет
блуждающий в волосах
плутаю в кулисах, суфлёра все нет
но роль-то я знаю и сам
соблазна
соблазна
соблазна не избежать
в берлинской лазури и римской тоске
я знаю — она меня ждёт
сбиваюсь с пути и карманы пусты
а завтра скоро умрёт
соблазна
соблазна
соблазна не избежать
ЧУЖАЯ ПОГОДА
Песня для Марианны
За Ла-Маншем — чуждый климат
Не видать мостов с реки
Странно — женщины спасают
То, что топят мужики
Он — туманы и ненастья
Он — паршивейший прогноз
Роза вянет прямо в пальцах
Человек коньяк принёс
По свету по всему
Люди
Лгут только о погоде
По свету по всему
Всё одно
Всё одно
Хляби сверзились на сушу
И в твоих словах — вода
Всё в порядке, дорогуша —
Я не плачу в городах
А с такой любви, как наша
Мерку лучше снять в гробу
Я зонтов не покупаю
Мне один всегда дадут
По свету по всему
Люди
Лгут только о погоде
По свету по всему
Всё одно
Всё одно
Ты поймёшь — это начало
Ты поймёшь — это конец
Снова станем мы чужими
Лишь туман сползет с небес
По свету по всему
Люди
Лгут только о погоде
По свету по всему
Всё одно
Всё одно
ДРУГОЙ КРАЙ ЗЕМЛИ
Добра у девчонки не счесть — красный бант, синие глаза
Нитка жемчуга есть, да надеть нельзя
Вьются из труб дымы и городок дождлив
Ну кому вороны нужны на другом краю у земли
Знает вся ребятня — она не отпустит меня
Пусть святой отец колченог — спляшет танго с крестьянской женой
Аленький цветок решит покончить с собой
А слезинки на строчках домой морскою подкатит волной
Сны вороньи уже сбылись на другом краю у земли
Привкус моря на ней, она сохнет по мне
Скажет всем её траур весной: он вернулся с розой одной
Да и ту оставил вдали — на другом краю у земли
И я пью портвейн твоих тонких вен
Она ходит к нему на погост, закутавшись в мамину шаль
Бритва остра — или щетины жаль?
А матросская песня моя — поёт её вся ребятня
И уже их пальцы легли, обхватив другой край земли
На кобылке белее костей заплутав по дороге к ней
Скажет всем её траур весной: он вернулся с розой одной
Да и ту оставил вдали — на другом краю у земли
СОБЬЮ ЛУНУ
Собью луну
Высоко в небесах
Ради тебя я
Стану грошами
Тебе на глаза
Ради тебя я
Поедем на ярмарку
Сумку сложи
Вот тебе роза
Ленту повяжи
Собью луну
Прямо с небес
Ради тебя я
Убью луну
Тебе
Стервятник кружит
Его не убьёшь
Ради тебя я
Стану цветами
Когда ты умрёшь
Ради тебя я
В твоих волосах
Гнездо хочу свить
Хочу целовать тебя
И рядом не быть
Луну собью
Прямо с небес
Ради тебя я
Луну убью
Тебе
Ах, ты же знаешь, что я тебя люблю, малютка моя. Ну почему же ты мне не звонишь? Ты ведь знаешь мой номер — 392-77-04. Звони в любое время…
СКОВАНЫ НА ВСЮ ЖИЗНЬ
вы слыхали что устроил Эдвард?
на затылке его
лицо открылось вдруг
то ль женщины в летах
то ль совсем молодой
врачи же сказали что резать
значит верную смерть
а лицо хохотало рыдало
как дьявольский близнец
он по ночам бледнел
от того что шептала она
и не разорвать их никак
скованы на всю жизнь
но вот и его час настал
он с нею номер снял
и бросился в петлю
он с балконных перил
говорят только так он свободен стал
но я был с ней знаком
и я знаю она увлекла его в ад прямиком
ПОДВЕСЬ МЕНЯ В БУТЫЛКЕ
ну что ж подвесь меня в бутылке как кота
пусть обдерут меня вороны дочиста
там где ревмя ревёт малышка
поступь трупаков заслышав
мы все не
в своём уме
а сатана засунул знамя прямо в грязь
и снегурка с бармалеем улеглась
в преисподней одиноко ж
и с богатой рожи роскошь
слезет кожей
а я рассказывал тебе про глазнеца?
он родился в чашке петри без отца
и ни тела у него и ни лица
одни глаза
и ты сдохнешь с прежней розой на устах
там где были твои бёдра станет прах
и черви поползут на зов
по ступенькам позвонков
мы все здесь не
в своём уме
жуткий кружится пейзажик впереди
а наш поезд разлагается в пути
брюхом вверх всплывут глазницы
возле пляжей наших лиц
им до кости
не догрести
так ты подвесь меня в бутылке там и тут
пусть вороны только шляпу мне вернут
где ревмя ревёт малышка
стоит мертвяков услышать
мы все не
в своём уме
РИПЕРБАН
за баром, в котором всегда есть места
погасла ещё одна кинозвезда
любого отхлещет его же ремнем
пока не проснутся звери в нем
сальто-мортале в пустой бассейн
полный иголок и карасей
память коротка здесь, но долог обман
канатами спутан весь рипербан
её звали Рози, к ней ласков был бог
румяные щечки, на лбу завиток
когда она пела, текли реки вспять
всё комедианткой мечтала стать
ах что за жалость, ах какой шок
премьера настала — никто не пришёл
теперь на её щеки не хватит румян
и вот она ржёт на весь рипербан
а малютка Ганс примерным был
лифчики примерять любил
отец его лупил, да всё напрас-
но вот он сбежал с мужиком как-то раз
теперь бельё от Ганса — последний крик
рекламы в журналах — страницы на три
и отец за сына от гордости пьян
ведь его уважает весь рипербан
так если ты наследство в сортире смыл
а на память остался лишь здравый смысл
если ты не привередлив, с кем дружбу водить
и какой матрас под себя стелить
то за каждою дверью, за каждым окном
хоть яблочки съели — огрызков полно
и семя взойдёт сквозь любое гумно
тем паче если это рипербан
тем паче если это рипербан
ВСЁ О ЧЕМ НИ ПОДУМАЕШЬ — ТАК
всё о чем ни подумаешь — так
море встарь не меняло цвета
вот нырнул с головой
наш кровавый конвой
нигерийских скелетов костяк
всё о чем ни подумаешь — так
чашка с ложкой засели в кустах
копни сердце поглубже — хоть искру найти
мы разлагаемся по пути
всё о чем ни подумаешь — так
и для рыб ты уже как мертвяк
мы ползём что есть сил по хребту страны грез
с фламинго черными, с виски из роз
всё о чем ни подумаешь — так
колыбелькою станет башмак
твои зубы — как зданья о жёлтых дверях
а глаза — рыбы на сливочных берегах
[1] Том Уэйтс: интервью. — М., 2008. С. 403