Рец. на: Эхо тысячи концертов. Поэты Заозёрной Школы: Геннадий Жуков, Виталий Калашников, Игорь Бондаревский, Владимир Ершов, Александр Брунько, Георгий Булатов, Алексей Евтушенко. Ростов-на-Дону, 2019.
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 12, 2020
Географическая принадлежность — достаточно спорная категория для объединения поэтов, однако в случае с ростовской «заозёрной школой» как раз она легла в основу выделения их в одну группу. Разные по манере, стилю, тематике авторы объединились в уникальное сообщество — поэтическую школу, которая, не являясь школой в классическом смысле, стала заметным культурным явлением восьмидесятых-девяностых. Ему посвящена антология «Эхо тысячи концертов», вышедшая в 2019 году в Ростове-на-Дону приличным тиражом в тысячу экземпляров.
Сборник внушителен и по объёму — в книге больше 180 страниц стихов, это произведения разных лет Геннадия Жукова, Виталия Калашникова, Игоря Бондаревского, Владимира Ершова, Александра Брунько, Георгия Булатова, Алексея Евтушенко. Среди составителей поэт Игорь Бондаревский, а инициатива издания принадлежит ростовскому журналисту Игорю Ситникову. Можно сказать, что антология долгожданная — до 2019 года под одной обложкой стихи «заозёрцев» оказывались только в сборнике «Ростовское время», изданном около двадцати лет назад.
«Заозёрная школа» была основана в начале восьмидесятых годов. Группа авторов, подчёркнуто и принципиально не вмещающихся в официальную словесность, да и в официальную жизнь, объединилась в своего рода внутренней эмиграции. Точкой побега от действительности был выбран археологический музей-заповедник «Танаис» — античный город III в. до н.э.— V в. н.э., а ныне окраина хутора Недвиговка.
«Если бы не Танаис, куда их в восьмидесятом пригласил тогдашний директор Валерий Чеснок, то эта тусовка «отщепенцев» никогда, может быть, и не была бы признана как некое литературное явление, — вспоминал художник и поэт, один из основателей школы Владимир Ершов. — Они бы так навсегда и остались компанией городских эстетствующих стихотворцев, собирающихся по забитым книгами квартиркам, мастерским художников и, как мятежные гладиаторы, под трибунами стадиона «Труд». Но вот сложились числа, и они очнулись «среди тихих рек, поросших камышовой гривой», в дельте Дона. Здесь, среди руин античной фактории, на задворках империи, «в глухой провинции у моря», их полушутя, полупрезрительно обозвал «Заозёрной школой» какой-то, ныне забытый, «рабочий поэт»»[1].
В культурной жизни Ростова имена представителей «Заозёрной школы» по-прежнему знаковы: в прессе продолжают появляться воспоминания о поэтах школы, большая часть которых, увы, покинула этот мир, в культурных пространствах города проводятся вечера памяти, а часть кладбища в Недвиговке, на которой похоронены «заозёрцы», стала арт-объектом — «Терновником поэтов».
Вышедший сборник «заозёрной» поэзии можно назвать заметным явлением в культурной жизни города не только поэтому, но и потому, что он позволил окинуть панорамным взглядом творчество самобытных и, безусловно, заслуживающих внимания представителей ростовского андеграунда. Название «Эхо тысячи концертов» при этом было выбрано совершенно не случайно — оно обозначает замысел книги, напоминая и о традициях бардовской песни, чтимых «заозёрцами», и о проводимых в Танаисе концертах объединения.
Принцип композиции тоже оказывается близок к концертному — стихи объединяются не по фамилиям, как было бы ожидаемо, а по тематике — по «номерам». Книгу открывают строчки Геннадия Жукова, обобщающие его представления о природе поэтического творчества:
Кто мне скажет: «Утешься, акын.
Во Вселенной всё – так. И не будет иным…» —
чтобы стал я спокоен?[2] (с. 3).
Представление о поэте как о том, кто должен понять законы существования окружающего мира и увидеть место в нём человека, читается и в стихах Александра Брунько:
В ряду времён, буранов и дождей
Что наше слово, повесть?
Нет! Повестка! (с. 16).
У Брунько поэтический дар не предполагает спокойствия, его мир — противоположность отстранённому созерцанию. Почувствовать разницу позволяет близкое размещение тематически однородных стихотворений. Тему творчества раскрывают и другие «заозёрцы» — каждый в своей собственной манере. При этом тематические разделы не обозначены в книге специально, в сборнике вообще отсутствует деление на разделы, однако смыслы угадываются с очевидной отчётливостью: тема творчества, любовная лирика, философская лирика, Танаис, античность, встречаются даже детские и наивные стихи (надо отметить, не всегда высокого уровня).
Расположенный на последней странице навигатор позволяет составить и свой собственный сборник и последовательно прочесть, скажем, страницы 7,16,33,37 и так далее, чтобы выделить из общего ряда Александра Брунько, или страницы 3,7,13,15,23, чтобы сосредоточиться на творчестве Геннадия Жукова. Имена на страницах пересекаются, и это создаёт особые рифмы, позволяя воспринимать стихи разных авторов как единый текст, как некое коллективное письмо миру — повесть или, опять же, повестку.
Конечно, значительная часть произведений всех вошедших в книгу поэтов посвящена Танаису — не просто пристанищу, а месту силы. Древность и время говорят с поэтами и через артефакты, и через природу, и через повседневность, и у каждого этот диалог своеобразен. Так, например, у Виталия Калашникова таинство оживления артефакта разворачивается в контексте обычной деревенской жизни:
Корова стоит над раскопом и «му-у» говорит,
Глубокий колодец в раскопе
«му-у» отвечает корове,
Собака сидит на цепи и «гав» говорит о корове,
Глубокий колодец в раскопе «гав» повторяет.
Зудит на раскопом комар,
словно зуб заболевший,
И стоном тончайшим наполнен глубокий колодец.
И ночью паук заплетает его горловину,
И утром течёт белена в это чёрное ухо,
Туда, где в оброненной амфоре из Гераклеи
Живёт ожиданьем печальная девушка Эхо
С бессмертной надеждой,
с любовию неразделённой…
Корова стоит над раскопом и «му-у» говорит,
Эхо из амфоры «му-у» отвечает корове (с. 32).
Соседство древности и сиюминутности, их совместное существование в возвращаемом звуке как бы замыкают в цикл современное и древнее, простое и необычайно далёкое — и в стихах рифмуются слои — времени и те, которые предстоит снять археологам. Здесь вспоминается и тютчевская «Арфа скальда», и вообще вся традиция взгляда русской классики на символический смысл мироздания, заключённый в звуке, оттенке, форме.
В осеннее утро нырну, как в холодную воду,
И буду глядеть, поднимаясь на гребень волны:
Багряным потоком, нащупавшим брешь на свободу,
Течёт виноград через край танаисской стены (с. 81).
Это тоже строки Виталия Калашникова, показывающие, как из красок и ощущений выстраивается особое танаисское пространство: степь, древние камни, оживающая в поэтической фантазии история.
Видишь — море огней во степи во бескрайней искрится!
И трудится очкастая пряха, и пряжа прядётся… (с.83).
А это уже Александр Брунько, в его художественном мире детали окружающего мира превращаются в опасную фантасмагорию. Или вот, например, строчки Георгия Булатова, получившего из окружающего мира менее экзотический экстракт:
Мне послышалась песня простая
с перечёркнутых за ночь страниц,
где рассвет наугад расставил
запятыми — пугливых птиц…
У природы легко учиться —
знай записывать, где болит…
Слышишь: старость воет волчицей,
слышишь: нежность щенком скулит (с. 84).
«Любой из семи поэтов неповторим. Их совместное, концертное звучание на страницах издания даст читателю возможность почувствовать контрасты и увидеть всю оригинальность, свободу и глубину художественных взглядов авторов сборника»[3] — эти строчки, опубликованные на краеведческом сайте «Ростовский словарь» (на ресурс ведёт отсылка с последней страницы антологии), ещё раз акцентируют упомянутые различия. Подчеркнём: с точки зрения творческой письмо семи авторов, вошедших в антологию, действительно, разное. Разное оно и по своеобразию, и по качеству — в сборнике встречаются и не самые удачные стихи, однако главной в этом случае является как раз не форма. Поэзия «заозёрной школы» иного характера — не формального, а социального. «Заозёрцы» объединяют в объяснимое и необозримо прекрасное пространство окружающий мир, но для того, чтобы самим уединиться в нём, создав, как в «Декамероне», собственную загородную виллу, пока снаружи свирепствует чума.
На фоне этого чувства общности становится понятной и причина популярности «заозёрцев» — она в умении создать «неодиночество» среди единомышленников — и коллег по цеху, и поклонников. Это чувство, создаваемое на протяжении «тысячи концертов», и оказывалось равным поэтическому. В таком смысле точкой входа в поэзию для школы стала именно географическая точка.
[1] Цит. по: В. Ершов. Заозёрная школа поэзии (попытка группового портрёта). URL: http://www.bards.ru/person.php?id=4378
[2] Здесь и далее тексты цитируются по указанному источнику. В скобках приведён номер страницы.
[3] Заозёрная школа. «Эхо тысячи концертов». URL: http://rslovar.com/content/заозёрная-школа-«эхо-тысячи-концертов»