Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 12, 2020
Великий немецкий филолог Эрих Ауэрбах неоднократно обращался в своих исследованиях к теме Данте. В 1929 году он опубликовал работу «Данте — поэт земного мира». В 1931-м он пишет эссе «Данте и Вергилий», перевод которого мы публикуем ниже. Наконец, в 1946 году выходит его главный труд «Мимесис», где флорентийцу посвящена восьмая глава «Фарината и Кавальканти».
Согласно «Мимесису» Ауэрбаха, оригинальность творчества Данте в том, что он «взял с собой в запредельный мир историчность земного существования». У Данте, как и у Вергилия, огромная роль отводится осмыслению исторического значения Римской империи. Вот как пишет об этом в «Мимесисе» Ауэрбах (попробуем прочесть этот фрагмент, разредив его для лучшего понимания соответствующими цитатами из Данте):
«В “Божественной комедии” есть немало таких земных явлений, сопряжённость которых с божественным замыслом спасения получает и весьма точное теоретическое развитие; среди таких явлений наиболее важно для политической истории и одновременно наиболее удивительно в этой связи для современного читателя одно: Римская империя, согласно Данте, — конкретно земное провозвещение царства Божия. Уже схождение Энея в нижний мир допускается ввиду будущей светской и духовной победы Рима.
Ты говоришь, что Сильвиев родитель,
Еще плотских не отрешась оков,
Сходил живым в бессмертную обитель.
Но если поборатель всех грехов
К нему был благ, то, рассудив о славе
Его судеб, и кто он, и каков,
Его почесть достойным всякий вправе:
Он, избран в небе света и добра,
Стал предком Риму и его державе
(Ад, II, 13-22, здесь и далее – пер. М. Лозинского)
Риму с самого начала определено мировое господство; Христос является в мир, когда исполнились сроки, когда вся Вселенная покоится в мире в руках Августа; Брут и Кассий, убийцы Цезаря, рядом с Иудой казнятся в пасти Люцифера
«Тот, наверху, страдающий всех хуже, —
Промолвил вождь, — Иуда Искарьот;
Внутрь головой и пятками наруже.
А эти — видишь — головой вперёд:
Вот Брут, свисающий из чёрной пасти;
Он корчится — и губ не разомкнёт!
Напротив — Кассий, телом коренастей
(Ад, XXIV, 61-67)
третий римский император, Тиберий, — законный судья человека Христа, отмщающий первородный грех; император Тит — законный исполнитель мести иудеям;
В те дни, когда всесильный царь высот
Помог, чтоб добрый Тит отмстил за раны,
Кровь из которых продал Искарьот
(Чистилище, XXI, 82-84)
римский орел — птица Божия, а Рай назван однажды тем “Римом, где римлянин — Христос” <…>
Ты здесь на краткий срок в сени лесной,
Дабы затем навек, средь граждан Рима,
Где римлянин — Христос, пребыть со мной.
(Чистилище, XXXII, 102)
кроме того, и роль Вергилия в поэме можно понять, только усвоив эти предпосылки. Это напоминает аллегорию земного и небесного Иерусалима и вообще задумано как аллегория, как фигура <…> здесь всемирное владычество империи Рима предстаёт как земная аллегория небесного исполнения в царстве Божием».
Идея всемирно-исторической миссии Рима, как ключевая и для Вергилия, и для Данте, находит отражение и в настоящем эссе. Однако здесь на первый план выступает не изображение Данте действительности, его повествовательная манера, как в «Мимесисе» и «Данте — поэте земного мира», а личные взаимоотношения Данте с поэтической традицией в лице Вергилия.