Рец. на: Анна Русс. Теперь всё изменится. М.: «Livebook», 2018.
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 12, 2020
Неоднократный победитель поэтических слэмов, лауреат премии «Дебют» (2002), первый лауреат аксёновской премии «Звёздный билет» (2008), лауреат премии «Триумф» (2009), лидер музыкального проекта «Попрыгун и гвозди», автор публикаций в толстых литературных журналах, Анна Русс — одна из наиболее медийных персон современного поэтического сообщества. «Теперь всё изменится» — её вторая книга стихов; она вышла в самом конце 2017 года, но вобрала в себя в себя столько материала, что рефлексия по поводу сборника всё ещё является актуальной.
В первую очередь необходимость этой рефлексии обусловлена уникальностью поэтической фигуры Русс. Как поэт она воспринимается в неразрывной связи с созданным ею же сценическим образом. Со времени поэтических состязаний до времени недавно вышедшего альбома группы «Попрыгун и гвозди» «Криптолюбовь» поэзия Анны Русс разворачивается в деятельном пространстве перформанса и, кажется, диктует вполне однозначный путь её понимания.
Такую традицию трактовки задаёт первая поэтическая книжка Русс — изданный в 2006 году сборник «Марежь». В рецензии «НГ-ExLibris» Евгений Лесин тогда очень точно охарактеризовал особенности поэзии Русс, сведя её к эстрадной традиции[1]. И действительно, стоит посмотреть на авторское исполнение нескольких стихотворений и послушать близкое к нему исполнение нескольких песен, как становится понятно: отделить здесь содержание от подачи практически невозможно. Больше всего это похоже на трэш-кабаре: основные ориентиры понимания задаёт яркая и узнаваемая героиня — роковая холеричка, очень по-своему слетающая с катушек и реагирующая на всё, что происходит с ней в повседневности — расставание ли с любимым человеком, попойку ли или одинокий вечер.
И вторая книга, вышедшая через долгих одиннадцать лет, которые не были годами молчания, по ряду внешних признаков должна была продолжить эту тенденцию восприятия. Во-первых, серия. Книгу издательство LiveBook выпустило в серии «Новая поэзия», куратором которой является поэт Вера Полозкова с её безусловным вниманием к театральности. «Это книги, к которым я ревную, которыми восхищаюсь и с которыми мне радостно жить в одно время», — приводит издательство на обложке декларированный Полозковой принцип отбора авторов. Во-вторых, издатель сделал акцент на значимости именно звучащей речи у Анны Русс. В аннотации заявлено: «это речитативы и гимны, плачи и приворотные заговоры, оперные арии и молитвы».
Штука в том, что первое стихотворение нового сборника опровергает это ожидание достаточно однозначно — перед нами появляется новая Анна Русс, и кажется, что эстрадное исполнение здесь точно лишнее, до той степени, что может войти в конфликт с читательским восприятием. Если и читать эти стихи голосом, то — внутренним, на уровне шёпота:
Я не смогу изменить тебя никогда
Потому что земля — вода и вода — вода
Потому что любовь — вода и слова — вода
Потому что перед тобою встают и падают города
И срывается всякий плод, и шатается каждый мост
И смолкает ветер, чтоб быть неслышнее звёзд
Потому что в груди сверчок и в глазах разгуляй-трава
Потому что любовь — слова и слова — слова (с. 3).
Троекратный повтор «слова, слова, слова», помимо однозначного шекспировского и пушкинского подтекста, отсылает читателя далеко за пределы сферы перформативности жеста — в обиталище истинной лирики, той поэзии, которая глубоко интимна и даже сентиментальна, но выразима не столько эмоцией, сколько словом. Героиня Анны Русс теперь не просто констатирует особенности психологического состояния («в груди сверчок и в глазах разгуляй-трава»), а пытается докопаться до самой сути вещей, отвечая на главный не только для себя, но и для всей русской литературы вообще вопрос: почему?
Три неловких паузы, цезуры, возникающие от столкновения повторов «вода и вода — вода», «вода и слова — вода», «слова и слова — слова» не просто передают ощущение признания — вышептанности! — некоей тайны, но делают равновеликими два понятия — любовь и слово, то есть, по сути, поэзию. Это выводит Анны Русс за пределы сентиментального восприятия и превращает охочего до сострадания и сильных эмоций зрителя в чуткого к смыслам читателя.
Заглавное задаёт тон всему текстовому массиву. Думается, этот сборник знаковый, потому что являет собой свидетельство перехода: одной поэтической стратегии в другую и в другую же, более тяжёлую, весовую категорию. И достаточно внушительный объём (больше 80 стихотворений) книги, и одиннадцать лет поэтического труда, сконцентрированные в ней, — тому свидетельство.
Кстати, следующая за «Теперь всё изменится» книга вышла спустя всего год: в 2019 свет увидел сборник «Sторис», как будто бы поэтом был найден удачный способ упорядочивать накопившийся материал. Говорит ли это о том, что автором было обнаружено что-то важное и качественно иное в собственной поэзии?
Чтобы понять, почему ответ на этот вопрос важен, нужно условиться, что в плане творчества одновременно существуют как бы две Анны Русс — та, которая стоит на сцене, выговаривая и выпевая (и здесь на первый план выходит исполнение, то есть внимание к плану выражения), и та, которая (и здесь уже про план содержания) пишет, например, такие строки:
Не смотри, отвернись, пока я снимаю кожу
Под рогожу ныряю, об ногу ногой еложу
По твоим коридорам осторожничаю, семеня (с.31).
Пишет — как делится, и дело здесь не только в эмоциональности (а стихи Анны Русс о любви очень эмоциональны, они раскладывают чувство на мельчайшие составляющие), а в той мере искренности, которая не может вместиться в сценический образ или лирический субъект, заставляя автора говорить «я» о себе настоящей.
Книжка весьма удачно выстроена композиционно, при этом выбран интересный принцип построения сборника — написанные в разные годы вещи складываются не в некий большой поэтический нарратив, а распадаются на несколько тематических блоков — Анна Русс и стихи об одиночестве, Анна Русс и стихи о любви, Анна Русс и стихи о смерти, Анна Русс и стихи о конце света, Анна Русс и стихи о детях и так далее. Тематически стихи поделены на ровные грядки — и читатель последовательно открывает для себя разную Анну Русс, приобщаясь к её уникальной творческой манере.
Я искал в себя Тебя безуспешно
Как в самсе вокзальной начинку (с. 32).
Это о Боге, даже не о поисках Его, а о попытке привлечь внимание. И это тоже:
Отвернусь — а ты стоишь седой
И в глазах малиновая адость (с. 30).
Или вот, например, давшая название всему сборнику фантазия «Теперь всё изменится»:
Уважаемые обитатели мира «планета Земля»!
Вынуждены сообщить вам
Что гарантийный срок вашего мира подошел к концу
Страховая лицензия не будет продлена
В связи с невыполнением Условий Контракта (с. 9).
Популярный сюжет массовой культуры (вспоминается «Автостопом по Галактике» Дугласа Адамса) разворачивается в поле абсурда: люди слишком редко устремляют взгляды в небо, тем самым приближая не апокалипсис, а оставляя самих себя без присмотра, без участия высших сил:
Всё, короче
Теперь всё изменится (с. 10).
Неожиданные повороты, дерзкие метафоры, парадоксы, смена углов зрения составляют своеобразие художественных миров Анны Русс и характеризуют особенности её стихотворений, вошедших в книгу.
«Мои стихи про то, как мы здесь с вами живём. И ничего, по сути дела, другого там нет… Разница между тем, что я говорю, и тем, что вам каждый день приходит в голову, в том, что я стараюсь подвести некий итог и сформулировать что-то», — говорила Анна Русс читателям в конце 2017 года на презентации своей книги в Казанском федеральном университете, выпускницей которого она является.
Видеозапись этой встречи многое помогает понять в творческой метаморфозе Русс. На вопрос о том, как создавалась книга, например, Анна Русс отвечала, что одиннадцать лет подготовки были обусловлены в числе прочего и неудовлетворённостью тем, как понимал её поэзию издатель, находящийся под впечатлением образа «злобной привлекательной самки», выстроенного самой Русс на сцене: «Не встретился мне тот человек, который собрал бы те самые стихи в том самом порядке».
Интересное дело: в книге достаточно много стихов, написанных в период 2006-2011 годов, т.е. тогда, когда на сцене появился этот «ядовитый образ», — однако, будучи помещенными в иной контекст, эти произведения воспринимаются совершенно по-другому: «Я дала редактору все те тексты, которые были написаны после того момента, как вышла первая книга… Пометила те, которые мне особенно нравились. Почти все они в эту книгу и вошли. Я просто расставляла их как некую сетку — одно за другим». Стихотворения в итоге удачно составились — в книгу, которая больше относится к тихой поэзии, чем к сет-листу концерта.
В то же время сценический образ, созданный Русс, никуда не делся, она просто научилась переключать регистры. При этом чаще всего как переключатель срабатывает искренность — такая, что сложно становится провести дистанцию между автором и героиней. Эта искренность пробивается даже через героев, очевидно придуманных для поддержания этой дистанции. Так, например, в стихотворении «Человек пришёл с работы» поэту не удаётся спрятаться спрятанного за обобщённым и, очевидно, внегендерным словом «человек»:
человек пришёл с работы
человек проспал свой праздник
ни шампанского ни елки
полпакета мандарин <…>
где гирлянды-самоцветы
где салют над головою
красный капюшон коляска
мама палка-леденец (с. 12).
Просторечное отступление от норм грамматики и бравый хорей, больше подходящий для детских стихов, — ложный выпад, финт, который опытный читатель определяет перед тем, как «раскрыть» поэта в полном соответствии с законами поединка, потому что «красный капюшон коляска мама палка-леденец» — это слишком сокровенное, из детства, не встречающееся у серого среднестатистического гражданина, которым предстаёт искатель праздника (читай — счастья) в новогоднюю ночь, пытаясь приготовить себе одинокий салат «оливье».
человек принёс горошек
человек помыл картофель
уронил яйцо разбилось
но спокоен как удав
вытирает ставит яйца
он на малую конфорку
на большой морковь картофель
где ты праздник мой ау (с. 12).
Здесь поэзия Анны Русс выходит на другой уровень — от характерного для её героев и героинь бравирования чувствами до осознания каких-то не зависящих от человека глубин. Бытовое здесь как бы обобщает мир вечных человеческих вопросов, становится чуть ли не античным хором, который объясняет зрителю-читателю-слушателю всю простую и одновременно пугающую глубину постигшей человека трагедии — утраты счастья. И если боль осознания этой трагедии можно как-то скрасить её сценическим проговариванием, то на бумаге всё выглядит порой совсем безысходно:
хорошо что нету ёлки
не впиваются иголки
с новым годом с новым счастьем
я спокоен как удав
два слонёнка пять мартышек
тридцать восемь попугаев
почему так больно где ты
почему так больно эй (с.13).
«Человек» Анны Русс остаётся несчастным — и в этом стихотворении, и за его пределами. Потому что весь опыт словесности (от «скучно на этом свете, господа» до «древнерусской тоски») подсказывает: человек должен томиться и страдать. Да и не мыслят стихами счастливые люди:
Счастливые друзей не вспоминают
Счастливые друзей не навещают
Счастливые идут вдвоём в кино
Несчастные глядят одни в окно (с. 20).
Это уже из другого стихотворения, в окне которого — мир повседневных явлений, вещей и понятий, в нём живут герои стихотворений Анны Русс. Слова, составленные из быта, элементов повседневности и штампов, складываются в поэтическую картину, и к рифме стихотворной добавляется рифма явлений:
Старожилы не помнят снежной такой зимы
Спрашивается, при чём тут мы
Из подсобок извлекаются лопаты, скребки, ломы
Понимая, что нет глубины, а лишь высота у его паденья
Дворник Андрей Платонов озирает свои владения
И всё же думает: «Где я?» (с. 4).
И Андрей Платонов (который, само собой, дворником никогда не работал) из анекдота, и штамп «старожилы не помнят» составляют мир, опосредованный словом — то есть мир не сам по себе, а в том виде, в котором его зафиксировала поэт. То есть, по сути, стихи Анны Русс, будучи собранными под одной обложкой и лишёнными музыкального или актерского сопровождения, стали выполнять самую важную поэтическую функцию — фиксировать мир как он есть. Поэтому реалии у Русс рифмуются с мыслями, а бытовое вплетается в ткань поэтического, и нет в этом модного у современных «эстрадных» поэтов внимания к яркой детали повседневности, здесь проявляется огромная разница между «надо жить у моря, мама» (Полозкова) и
И этот сигнал постоянно раздаётся
В самые важные для нас моменты
Когда вот-вот раздадутся аплодисменты
Или надо предъявить документы
Или слушаешь комплименты
Или читаешь комменты (с. 41).
Это из стихотворения «Nokia Tune», в котором Анна Русс умудрилась срифмовать застрявшую в голове у любого помнящего золотую эру кнопочных телефонов мелодию с самыми расхожими фразами, словесными формулами, которые наполняют нашу жизнь:
— Берёте ли вы Даниила Павловича в законные мужья?
(ту-ду-ду-дун-тун)
— И кто, Катюх, ну кто это? Мальчик?! Мальчик ?!!
(ту-ду-ду-дун-тун)
— А проект и место заместителя мы доверяем…
(ту-ду-ду-дун-тун) (с. 42).
В абсурдном мире (а таковым является мир почти каждого стихотворения Анны Русс) в этой мелодии зашифровано важное послание «потусторонних сил», в ряду которых оказываются «духи, ангелы, инопланетяне», оно связывает случайные обрывки речи, внезапно позволяя увидеть их в единстве и задаться вопросом, какой из абсурдов менее правдоподобен — «фантастическое мохнатое существо» или речевые формулы, составляющие ежедневную среднестатистическую жизнь. Здесь уже просматривается традиция Дмитрия Пригова, компоновка поэтического высказывания из расхожих языковых формул, однако это стихотворение Анны Русс, как и другие в сборнике, не про поэтический язык. Оно — про его достаточность для описания мира и про необходимость этого описания:
Начинаешь бояться вещей, как с утра в квартире чужой,
Проснулся — хозяина нет,
блуждаешь с неспокойной душой,
С трепетом, ищешь нужное, предполагаешь его пути,
В доме, где только что спал, ничего не можешь найти
Казалось бы, сделай чаю, телевизор пойди включи,
Но не хочешь ни есть, ни знать,
что случилось за ночь в стране,
Только хочешь сидеть и ждать,
что за дверью звякнут ключи,
Вот эти самые, лежащие у зеркала на столе (с. 60).
Абсурдная концовка, составленность переживаний из самых обыденных явлений окружающего мира — это, по сути, необходимое для изживания проговаривание собственной травмы. Как и в стихотворениях, приведённых выше, герои слишком быстро разоблачаются и перестают быть ширмами, а читатель понимает, что истории про неспособность понять логику существования этого мира, пережить расставание, страх одиночества, — не часть сценического перформанса, хотя форма может говорить обратное, а часть авторской исповеди. Именно это изменение творческой манеры Анны Русс и фиксирует сборник «Теперь всё изменится»: её беззащитная искренность и исповедальность появились тогда, когда читатель остался в тишине — наедине с голосом автора. Собственно, такое творчество и называется настоящей лирикой. Для Анны Русс это лирика какая-то новая и пронзительно честная — бьющая под дых.
[1] Е. Лесин. Анна Русс, принимать внутрь. URL: http://www.ng.ru/lit/2007-04-05/6_russ.html