Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 11, 2019
Перевод Дмитрий Канаев
Канаев Дмитрий Николаевич – переводчик с испанского. Родился в 1973 году в Москве. Окончил Российский университет дружбы народов, кандидат философских наук. В 2019 году издательство «Традиция» выпускает книгу «Голоса» аргентинского поэта Антонио Поркиа в переводе Дмитрия Канаева. Данная публикация – первая в литературных журналах.
Роберто Хуаррос — поэт абсолютных мгновений
От переводчика
Он сочинял,
и забывал
лживую реальность присутствия,
и воскрешал
правдивую реальность отсутствия.
Октавио Пас, «Эпитафия поэту»
Применительно к судьбе Роберто Хуарроса можно сказать, что биографические детали совершенно ничего не добавляют для понимания его поэзии. Впрочем, и сама поэзия тоже не отражает ничего индивидуального, случайного.
Годы жизни — 1925–1995. Биография лишена каких-либо ярких черт и событий. Немногие подробности: родился и вырос в аргентинской провинции. Религиозный опыт имел место с ранних детских лет, хотя его внешние аспекты позднее утратили своё значение. Учился в Буэнос-Айресе и в Сорбонне. Работал в Юнеско и ОАГ (Организации американских государств). Сотрудничал с аргентинскими изданиями, переводил зарубежную поэзию, в т.ч. Антонена Арто. Позднее был профессором в столичном аргентинском университете, руководителем отделения библиотековедения и документации (1971-1984).
Его главные произведения сгруппированы в четырнадцати сборниках последовательной нумерации, называемых «вертикальная поэзия». Первый сборник датируется 1958 годом, последний издан посмертно, в 1997-м. Внутри каждого сборника стихотворения пронумерованы и не имеют названий.
Хуаррос был поэтом для немногих, его произведения находили восторженный отклик лишь в узком кругу литераторов и интеллектуалов. Октавио Пас писал: «Каждое стихотворение Роберто Хуарроса поразительно демонстрирует кристалличность языка, заключённого в сияющую драгоценную бусину. Это главный поэт абсолютных мгновений». Хулио Кортасар утверждал, что стихотворения Хуарроса представляют собой вместе «самое высокое и самое глубокое из написанного на испанском в последнее время». Был близок ещё с одним аргентинским писателем для немногих — Антонио Поркья, автором книги афоризмов «Голоса». Считал его своим учителем. Своё понимание поэзии изложил в опубликованных диалогах под названиями «Поэзия и творение» и «Поэзия и Реальность», «Поэзия, литература и герменевтика».
Вот несколько фрагментов из первой группы диалогов:
«…Мне интересно, как это человек, такое мизерное и мимолетное существо, способен в подобном своём положении продуцировать сообщения, оппонирующие абсурду, творящие в каком-то смысле антиабсурдное…».
«…Итак, мы знаем, что поэзия – это опыт. Это некий вид дерзости, или смелости, сознательной или бессознательной, что нас подводит к сближению и проживанию крайних пределов самого крайнего: потемок. Поэзия — максимальная противоположность трусости. Вместе с тем, это глубинный опыт таинственного, необъяснимого. И потому, не претендуя на объяснения, более того, неся где-то в себе самой чувство, что вещи не имеют ни объяснений, ни взаимосвязи, поэзия не противоречит абсурду, а максимально с ним сливается. Здесь я должен пояснить: речь идёт не об абсурдном опыте, а об опыте абсурдного. Это так, ибо я не считаю возможным нахождение некоего адекватного вида понимания вещей. И раз я считаю, что таковое по сути абсурдно, частью этого абсурда является то, что я живу и это самое раскрываю…».
«…Поэзия есть максимальная верность реальности. Это самое реалистичное из моего жизненного опыта. И, в числе прочего, потому, что поэзия подразумевает признание абсурда. Признание, что делает её, саму по себе, неабсурдной. Есть соображение, высказанное Паулем Клее, которое всегда меня впечатляло, где он говорит, что видимое представляет собой лишь один образ реальности. Таким образом, поэзия может считаться попыткой раскрытия невидимых аспектов реальности. Иными словами, теперь уже принадлежащими Маседонио Фернандесу, большому поэту, который по этой причине не представлен достаточно хорошо в пособиях по литературе: Открытые глаза не означают полную пробужденность, и её не исчерпывают….»
«…Необходимо отыскивать непроявленную сторону вещей, что во всех смыслах и составляет мой поиск. По данной причине я говорю об обратной стороне слов, или верчу предметы в поиске их оборотной грани. И это может показаться похожим на игру, но не для меня. Например: как прочувствовать отсутствие как присутствие, и присутствие как отсутствие, каковым оно и является?»
«…Есть один из ключевых моментов в истории человеческого духа, когда то, что мы можем назвать содержанием мысли и содержанием образа, разделились. Вырвать мышление из поэзии означало бы её необратимо обеднить, ибо мышление в человеке неотменно. В то же время поэзия не есть только разум или только чувство, и для неё необходимо восстановить утраченное единство мысли и образа. В поэзии присутствует образ, но также и то, что мы можем обозначить как образ идеи, или образ осознания. И в этой особой форме существуют некие неупраздняемые повороты, которые мимолётно переживает мысль и которые, кажется, прикасаются к реальности, далёкой от очевидного. И я ощущаю, что человек существует, исключительно соотносясь с чем-то большим себя. Чем оно является? Безусловно, вся задача поэтического путешествия – встретить некие образы, (не объяснения), предоставляющие ориентиры, некие черты этого недостижимого…»
«…Я использую термин “мыслить”, чтобы подчеркнуть способность человека интерпретировать, переводить на язык слов реальность не как логическую или рациональную систему, а как возможность её преследования, бесконечного её выявления с одновременным обретением чувства реальности. И под чувством я понимаю не формулу, не разъяснения, но единственно то, что вещи таковы потому, что должны быть такими, как они есть. Таким образом, мышление для меня есть человеческая открытость к признанию реальности, которая не может быть дана без того, чтобы быть мною же сотворенной. В некоторых недавних исследованиях функции символов и символического потенциала человека (например, у Юнга), присутствует нечто, похожее на то, что я утверждаю: мы не только не можем познавать реальность без символизации, но и не можем проживать ее, ее не создавая. И что это такое, что существует, и одновременно должно быть нами творимо? Для меня это очевидно. Когда я беру чьё-то стихотворение, то я словно бы его сам сочиняю. Я его сочиняю вновь. То, что в него вложил поэт, он знает, и частично это доступно. Но и то, что вношу я, мне известно, и этим самым я творю вновь. Реальность созидается всякий миг, или же вовсе не существует. И эта способность человека творить реальность путём собственной символической интерпретации я называю мышлением….»
***
Существует предел реальности.
Но, параллельно проявленному,
существует и запредельное.
Так, бывают
следы ног,
что старше своего владельца,
знакомые слепым письмена без знаков,
внятные глухим беззвучные речи.
Существует предел реальности,
где у потустороннего
намечается проявление,
симметричное с посюсторонним.
Как будто его повторяющее,
словно бы дополняющее,
неизменно соотносимое.
***
Чужак, моё имя носящий
прекратил признавать меня мною
когда сплю я, он жив и активен,
подтверждая мою ирреальность.
Беспрестанно меня подменяя,
корчит рожи в зеркальных витринах,
разрывает привычные связи
между мною внутри и снаружи,
проникая в те области ночи,
чей таинственный мрак мне неведом.
Если стану я двигаться рядом
совершенно себя позабуду.
Впрочем, вряд ли известно иное
начало самопознанья.
***
Порой отключение света
проясняет больше, чем включение.
Есть помещения,
в которых
вещи прекрасно видны без света.
Но есть и такие вещи,
что гораздо лучше заметны во мраке.
Таковы наши скрытые силы
и непредвиденные препятствия,
подстерегающие на совершенно гладкой дороге.
Но также существует
область световой разряжённости,
чистая и спокойная,
где включение света
ничем не отличается
от выключения.
***
Если потушишь последний светильник,
то, что наступит, не окажется просто тьмою.
это начало свечения мрака.
Существуют светильники,
что светятся мраком.
Как взгляды, что обречены не видеть,
как жизни, ведущие к смерти,
как привязанности, предназначенные к расставанию.
В любом случае во тьме существуют,
свои заветные пространства
где ярко светят фонари мрака.
***
Минуту назад был молод,
и вот уже сделался старым.
Минуту назад веселился,
и вот уже вовсе не дышит.
Некто из ниоткуда
следит за бессмыслицей жизни.
Некто из ниоткуда
смотрит, как всё проходит.
Он самый иль некто похожий
способен из черного шланга
смыть беспощадным напором
землю и звездное небо.
***
Любовь, что превыше любых аналогий,
совершеннее всех отношений,
свободная от иллюзий
общения и одиночества.
Любовь, не ждущая возвращений
и не зависящая от расставаний.
Любовь, не подчинённая обстоятельствам
присутствия или отсутствия,
бодрствования или сна,
молчания или речи.
Любовь, чтобы быть вместе,
или отдельно,
со всеми возможностями между тем и этим.
Любовь как включение света,
а, может, и как выключение
***
Любая асимметрия —
ностальгия по симметрии.
Как дерево — ностальгия по птице,
птица – по идеальному облаку,
облако — по ясному небу.
Но и всякая симметрия
тоскует по асимметрии,
пока не возникнет ностальгической песни
по тому, чего вовсе быть не может:
по сущему вне существования,
по несуществующему в проявлении.
Ведь и симметрия, и асимметрия
лишь мимолетные состояния.
***
Дерево вмещает полноту леса.
Растянувшись под его сенью,
слушая его шёпот,
исследуя игру ветерка
зимой и летом,
постигнешь все тайны лесной тени.
Замерев под ветвями,
скажешь всё в мире молитвы
освоишь глубину всех молчаний
постигнешь грацию всех птиц на свете.
Встав у его кроны
обретешь предельную отчуждённость
полнейшую трезвость,
изучишь тайны всех гнёзд,
радость всех исцелений.
Дерево вмещает полноту леса.
Но надо,
чтоб и человек достиг полноты человека,
вернее же — пустоты.
***
Когда изменён язык понятий,
новое слово и значение
скрывают собой те, что были,
упрятывая их, как хозяин
забивает накрепко ставни,
дабы обезопасить жилище
на время своей отлучки.
Но ни одно значение и слово
уже не станут такими, как были.
Когда изменён язык понятий,
новый язык точно так же теряется в прежнем.
Возможно, по этой причине
каждое слово и значение
призваны постоянно рождаться
в недрах отличной системы.
Ведь подлинное место слова
всегда иная реальность
***
Мы — черновик текста,
который чистовиком быть не может.
Черновик грубый и некрасивый,
с набором неуклюжих повторов,
неряшливых исправлений
и очевидных ошибок.
Со словами, что ждут оживления,
ведь все они хотят быть живыми,
но именно здесь они потерялись,
утратив смысл и значение,
на тусклом отрезке безгласной бумаги.
Стоило бы однажды
продекламировать вслух эти строки,
дабы навеки оставить надежду,
будто бы здесь, в этой жизни
может оформиться нечто помимо сумбура.
***
Смерть – особая нить жизненной ткани,
столь же важная для её основы,
как нить самой жизни,
или как нить любви.
Полотно вяжется тихо и осторожно,
словно бы нашей послушной рукою.
Но бывают минуты готовности.
В такие минуты
нить смерти
совершенно не портит узора.
***
Все начинается не отсюда.
Неважно, что нечто
способно здесь показаться,
и даже способно здесь прекратиться:
начаться ничто здесь не может.
Потому этот стол, эта ваза
тишина, слово, твоя походка
никогда тут всерьёз не существовали.
Они вечно пребудут в иных пределах:
там, где лежит их начало.
***
Доля «да» в «нет»
и доля «нет» в «да»
вырывают слова из привычных смыслов
объединяя в ином,
что не значит ни «да», ни «нет»…
В русле этого смысла
течет река пробуждённых значений…
***
Я часто ощущаю себя
внутри радости,
однако
внутри радости
нет никого.
Внутри радости
находится пустота,
но внутри пустоты –
особая радость.
***
Зыбкие воздушные формы,
образы видений ночи
смутно питающие думы,
их ни за что не впечатать в память.
Неизвестно, чья рука их чертит.
неизвестно, зачем они обрамляют
зыбкие границы ничто
и нам ли принадлежит их видящее око.
Поразительно ясно,
что всё в мире утратит уместность,
реальность,
правдоподобность,
если они исчезнут.
Потому для нас эти формы
яснее небесной сини,
полнее ночной бездны,
реальнее всякой мысли.
***
Мне сообщаются тайны
не силами высшей природы,
не духов внемирных устами,
а из меня самого.
Но кто же тот «я», что их слышит?
словно бы кто-то ещё
меня в этот миг подменяет,
чтоб это всё диктовать.
Пусть этих тайн не заучишь,
в памяти не расположишь,
пусть этот смысл посторонен
для остального «меня», —
быть означает не помнить.
***
Смолкли давно ответы
словно и не звучали,
лишь зеркала продолжают
глядеть в пустое пространство.
Смолкли также вопросы
и зеркала разбились,
с ними исчезли и вещи,
что прежде они отражали.
Но где-то ещё остался
вопрос, хранимый молчаньем.
Осталось зеркало смысла,
лежащее столь глубоко,
что быть разбито не может,
ни с чем не соприкасаясь.
Итак, мы вопрос отыскали,
но станет ли он ответом?
Наверное, станет, ведь если
над уровнем сна приподняться,
вопрос и ответ едины.
***
На стекле окна
копировать вечность
как копируется крыло или ветка
на временную кальку мимолетного образа.
На стекле окна
копировать крыло или ветку
как копируется вечность
на вечную кальку проникновенного смысла.
Соединить оба профиля
до полного совпадения.
Ведь если верно копировать
на одном и том же стекле окна,
то лишатся отличий
и совпадут совершенно
луна полная и в ущербе,
страница исписанная и пустая,
мимолетность и вечность.
***
Сначала
писать портреты без прототипа.
Затем
писать без прототипа автопортреты.
Быть может,
в итоге
ничто
напишется по прототипу.
***
Я думаю, что сейчас
никто не думает обо мне в целом мире,
кроме меня, думающего;
и потому, если я исчезну,
будет некому, даже мне самому, обо мне подумать…
И так, словно сон,
приходит бездна,
где потеря личной опоры
все облекает в несуществование.
Возможно, по этой причине
о ком-то подумать
означает его спасение.