Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 11, 2019
Перевод Денис Безносов
Лавиния Гринлоу (Lavinia Greenlow) — поэт, писатель, профессор творческого письма в колледже Royal Holloway Лондонского университета. Автор шести стихотворных сборников, последний из которых, The Built Moment, опубликован в издательстве Faber в 2019 году и посвящён отцу Лавинии, страдающему от деменции. Той же теме – уходу из настоящего времени – посвящён её короткометражный фильм The Sea is an Edge and an Ending, снятый в 2016 году. Обладательница премий Forward Poetry Prize и Prix du Premier Roman Étranger. В 2018 году вышел третий роман Гринлоу In the City of Love’s Sleep. В 2011 году была удостоена премии имени Теда Хьюза за поэтический аудиопроект Audio Obscura. Первый художник резиденции Музея науки и один из первых художников, получивших премию Welcome Engagement Award. Работала на радио Би-би-си, в том числе выпустила передачи о полярном дне и полярной ночи в Арктике, о самом тёмном месте в Англии, документальные программы об Эмили Дикинсон и Элизабет Бишоп. Участвовала в создании аудиоспектаклей по произведениям В. Вулф, Дж. Чосера и Г. Гессе.
Безносов Денис Дмитриевич — поэт, переводчик, литературовед. Родился в 1988 году в Москве. Окончил переводческий факультет Московского независимого эколого-политологического университета. Стихи, пьесы и переводы публиковались в журналах «Футурум АРТ», «Транслит», «Дети Ра», «Крещатик», «Топос», Homo Legens, «Воздух» и др. Заведующий отделом культурных программ и проектной деятельности Российской государственной детской библиотеки. Подготовил несколько изданий Тихона Чурилина. Лауреат российско-итальянской премии «Белла» в номинации «Русское стихотворение» (2015).
Повседневное совершенное
Заимствованное время.
Достижение непостоянства.
Парафазия.
Жест, сделанный под музыку.
Ничейный мир.
Утраченная география.
Описание в движении.
Её окна почему-то всегда на море.
Дом, где прошло детство.
Размашистая яркость возвращения.
Близость телескопа.
Возникновение кварца или железа.
Ката
Танец между движением и пространством,
между образом и императивом.
Каждый шаг – возникновение
знакомого посреди неизвестного.
Гравитация формы,
механизм каждого жеста,
что бурлит и растворяется,
как память тела чужака, который
ничего не сказав, прошёл мимо
и породнился с твоим спокойствием,
не желая двигаться быстрее.
Пустая метафора
Последняя комната – зал с зеркалами,
куда отступил мой ребенок.
Девятнадцать – вот-вот всё разъяснит,
и мы узнаем её версию.
Когда мы обмениваемся репликами,
она кажется мне неизвестной, столь ясной,
что мне не отличить стекло от воздуха.
Медленно
Почему я решила даже не пытаться понять,
что этот объект вдалеке передо мной на тёмной
полузаброшенной потрескавшейся дороге
был обыкновенной машиной, которая бы меня
остановила, что слова ПЕРЕНОС ПОЛОСЫ –
всего лишь предупреждение, а не знак?
И что сотня миль до твоей двери – это
просто расстояние, а не странствие к незримой
свободе, на которую мы надеялись, к которой
стремились, терпели боль. И что это не
разбитая дорога, а полузаброшенная
трещина на тёмном потолке.
Мечты о разделении
Я по-прежнему покидаю комнату.
Всё, что угодно, чему нет места здесь,
в обговоренной системе,
выходит вовне.
Они собираются тихо, как лес, и ждут там.
Каждую ночь новая комната пустеет.
Я оказываюсь вовне.
Завывающий особняк.
Гиперпространственный лес
Английская колыбельная
Я наполнила день сновиденьем
и теперь иду спать.
Непросто отыскать тьму, если тьме
негде укрыться.
Я проживаю мир слишком быстро, слишком
далеко, виртуально, остаточно.
Мир вариативен – быстр и далёк,
вторичен, многозначен.
Этот островок неба
полон знаков, стрелок.
Каждый взгляд в зеркало
открывает окно.
Я приняла таблетку, чтобы
излечиться от скорости света.
Я сделала глоток, чтобы исправить
внутри, что осталось от ночи.
Радость и препятствие
Непринуждённо идти, вернуться рано,
разбить лагерь на галечной косе,
проспать надвигающуюся слабость
и так подобраться к одному краю,
тем временем разрушая себя с другого,
будто всё это можно сделать,
не выискивая нового в старом.
Голландский пейзаж для Айлы МакГир
Я пересказывала тебе слова Фроментина
о том, как гуляют внутри картин, когда,
полуслепая, ты вытащила подзорную трубу
и слишком далеко отступила назад.
Мы прощались с тобой через две недели,
твой взгляд всматривался вглубь меня,
будто кто-то изучал через телескоп
тёмные пространства.
Ты видела своих пациентов во сне,
будто тело, извлечённое из рамы, было
пространством, развёрнутым в пространстве.
А где-то там, во тьме – младенец.
Как долго небо сохраняет яркость,
будучи создано ею.
Осколок
Полнолуние. Сентябрь.
Облака. Лёгкий ветерок.
Пять рыбёшек, угорь.
Хрупкое море, немного цвета.
Ни тысячи лодок.
Ни мелкой ряби на воде.
Сельдь – серебряная сумка,
но вовсе не сумка из серебра.
Мы дышим надтреснутым воздухом,
бредём, куда осталось брести.
Пустое море согласно с пустой бухтой:
серебряное облако – не облако из серебра.
Круги вокруг нашего дома
Мы не живём вместе, потому мы описываем круги
вокруг дома. Как молочник, которому не заплатили,
мы спешим обратно, с трудом подбираемся к дамбе.
Ничего не видно, но есть лестница. Она клонится назад,
и нам приходится взбираться друг по дружке,
будто вылупляясь из некоей скорлупы.
Конец декабря, жизнь между
одним и другим годом. Каждый день –
проекция, отброшенная гладким морем.
Застрявшему в грязи якорю ничего не удержать.
По какой же договорённости?
Раз так, то можно и к земле пришвартоваться.